Охотники за головами (Headhunters) - Джон Кинг

Он услышал, как на подмостках шепотом произносили эту мантру — ВСЕ НАРКОТИКИ — ЗЛО, ВСЕ НАРКОТИКИ — ЗЛО… КРОМЕ ТЕХ, КОТОРЫЕ ПРОДАЕМ МЫ — и увидел в фойе плакаты для зрителей, продвигающие семейные ценности. Он не хотел начинать эту операцию — а она должна была свершиться — и стал сопротивляться еще сильнее, а потом с облегчением обнаружил, что присоединился к толпе зрителей. Оказалось, что его личное сопротивление — сильней этих химикатов, но вдруг он осознал, что каким-то образом его все же обманули и что он оказался привязанным к обитому креслу, и его гордость сменилась отвращением. Его окружили различные персоны из королевской династии и люди элиты. Здесь во всей красе были представлены садисты в капюшонах и бритые наголо педофилы, на прогнивших лицах последних застыли усмешки, они кивали на операционный стол с нескрываемым возбуждением.

Комнату заполнил глубокий официозный голос. Матери-одиночки разрушают нацию. Они забеременели и поэтому требуют для себя каких-то внебюджетных льгот. Их проделки умертвили семейные ценности. И это отвратительно. А что еще хуже, так это то, что некоторые готовы избавиться от детей с помощью аборта, а не приносить их в мир нищеты и болезней. Они не хотели позора, не хотели мучиться чувством стыда, которое воспитывает в гражданах их правительство. Они понимали, что жестоки и что растрачивают последние ресурсы. Аборты — это зло. Но это необходимость. Извините — он не должен был говорить этого, он пошел наперекор христианской этике всего своего электората. Но это только доказывает, как глубоко унижены эти маленькие девочки и как сильно любят маленьких детей консерваторы, как горячо они желают этим детям самого лучшего, и Гарри закричал, что именно бедность и страх этих несчастных матерей заставили их избавиться от детей, но он, как оказалось, говорил со странным акцентом, простым, как эта девчонка на столе, и никто не мог понять, что же он хотел сказать. Какая-то либеральная баронесса протянула руку, чтобы потрепать его по голове. Он — просто ошибка природы, когда-нибудь он получит позволение служить вместе с солдатами территориальной армии, но это если будет хорошо себя вести и явится к ней в будуар той же ночью. Он должен исполнить и удовлетворить ее самые мрачные желания. Она хочет, чтобы он выебал ее на глазах у барона. Очень жестко, пожалуйста, молодой человек. Или же о тебе все забудут. Как о женщине. Как о куске мяса.

Седовласый хирург надел пластиковую маску с лицом Портильо. Он двинулся к лежащей на столе девчонке. Ее ноги были крепко привязаны стременами, ее напичкали успокоительным. Руки прибиты к столу, вытянуты над головой. Кровь стекает с детских ладоней, жидкая от анемии. К ушам прицеплены проводки. Ей в мозг передаются сообщения, в ядре растет настроение ужаса. Ученым лучше знать. Они сэкономят на несчастье этой девчонки, на рождении ее ребенка, много десятков тысяч фунтов выплаченных налогов. Очередной голодный рот, который надо кормить. А потом хирург включил старый промышленный вакуумный очиститель и приставил его к своей промежности, двинулся вперед, намереваясь воткнуть это приспособление прямо девчонке во влагалище. Несколько раз он попытался это сделать, но безуспешно. В конце концов из затененного пространства пришлось выйти вперед какому-то джентльмену в маске Питера Лилли, накрыть своей рукой рот девчонки, чтобы заглушить агонирующие крики, он улыбался, колдуя над священным нитратом амила. В загадочной фигуре угадывался Майкл Ховард, он сделал шаг вперед, смазал шланг лубрикантом и помог хирургу вставить трубку. Девчонка отключилась, толпа взорвалась аплодисментами. Гарри хотел закричать, но не смог. Вначале он подумал, что он просто пьян, но потом понял, что его губы слиплись намертво. Он сопротивлялся, но высвободиться не получалось.

Младший служащий запустил вакуум, и хирург включил машину. На дальней стене висел экран, в конец шланга вмонтировали маленькую камеру. Гарри попытался закрыть глаза, чтобы не видеть того, что происходит на экране, но его веки были пришиты к бровям и оставались открытыми. Сердце бешено стучало, он почувствовал приступ тошноты. Стук сердца плода отдавался пульсирующей болью у него в затылке. Ему пришлось сдерживать желчь, что поднималась в горле, иначе он захлебнулся бы в собственной блевотине. Он видел, как эмбрион корчится и сопротивляется, хватаясь за стенки материнского лона. Он кричал. Он, блядь, кричал. Гарри не мог поверить в происходящее. Эмбрион кричал, что он живой и не хочет умирать, что этого хотела его мать, но только Гарри понимал, что там говорится, а потом экран стал темно-красным, и, наложенное поверх запекшейся крови, на нем появилось лицо ученого, который стал объяснять, что жизнь начинается только тогда, когда такое решение вынесет он сам — и другие ученые, что нет на свете никакого Бога, кроме как Бога науки. Работники подпольных абортариев в печальном согласии закивали головами, и хотя они и выкрикивали полные ненависти ругательства в адрес политиков тори и их духовенства, они были полностью согласны с происходящим, потому что, в конце концов, это две стороны одной и той же медали от материализма.

Гарри хотел почувствовать то, что чувствовал эмбрион. Он хотел узнать правду. Каким образом этот кусок мяса может ощущать боль? Это просто какая-то бессмыслица, но он видел все своими собственными глазами. Все, что он действительно понял, так это то, что ребенок теперь мертв и что девчонка на столе истекает кровью, а вокруг разразился необычайно жаркий спор на тему, должны ли они обеспечить медицинской поддержкой в больнице это никчемное создание. Потому что каждая женщина, которая делает аборт, недостойна сочувствия, а ресурсы службы национального здравоохранения лучше потратить на обучение врачей для частного сектора. Гарри видел, как в углу комнаты плавает эмбрион, ожидая какой-то церемонии. Он смотрел на частично сформировавшиеся черты лица и думал, во что бы все это могло превратиться, весь этот потенциал, и вокруг появились новые призраки, у одного был резкий акцент, он начал объяснять, что эта малолетняя мать сделает обалденную карьеру в рекламе и вообще не была готова к ребенку… пока… пройдет еще несколько лет, и тогда у нее появится семья и няня… тогда она станет нормальной и готовой… будет диктовать свои условия, спасибо большое, дорогая… и эмбрион сказал, что это понятно, но Гарри знал, что ничего не понятно, вообще на самом деле ничего не понятно, только что умерший плод, детка, ребенок снова одинок, смотрит, как всплывают, сотрясаясь его кровь и внутренности, их сливают в банку и передают педофилу, и тот отдает взамен толстый коричневый конверт, заплатив за предоставленный шанс превратить свои фантазии в реальность.

Казалось, это длилось часами, и Гарри понял, что прошли лишь считанные секунды, и вот девчонка покинула свое тело, и машина, стоявшая рядом с кроватью, показала, что сердцебиение остановилось. Он увидел дух девчонки с младенцем, но это вовсе не было счастливой развязкой, потому что он проснулся и понял, что это сон, какой-то эмоциональный шантаж, ебаная груда дерьмища, ебучий кошмар, и он заставил себя забыть обо всем этом. Ничего в этом не было примечательного. Ебаное шоу ужасов. Последняя картинка из сна: хирурги и зрители, удаляющиеся через выход, освещенный неоновыми лампами, а медсестрам позволили оплакать мертвых и убрать оставшийся после шоу бардак. Он смотрел, как политики и благочестивые граждане исчезали в аллее, вдоль которой выстроились абортисты частного сектора, они подбадривали толпу криками, и орали, и хлопали по спине своих приятелей-бизнесменов, аплодируя в поддержку того, что с кустарным производством наконец покончено бесповоротно, и теперь, будучи в продолжительном состоянии ментальной осады, клиенты пойдут прямо в их раскрытые объятия. Свобода выбора. Вот он, самый главный вопрос.

Гарри уселся в постели, его тошнило. Солнце залило комнату, но ему все равно было плохо. он хотел стереть этот сон из памяти, впрочем, на этот раз образы сна так и не меркли. Он отправился в ванную и уселся на унитаз. Ничего не случилось.

— Прошлой ночью мне приснился ребенок, которого абортируют, — отважился сказать Гарри. — Совсем не прикольно. Это был самый ужасный сон в моей жизни.

По крайней мере, со времен моего детства. Уилл прав, если подумать. Именно для этого изначально и был придуман секс — чтобы заводить младенцев. Это не просто случайное совпадение, правда? Вот для этого нужна нравственность и все такое. Думаю, будь мы религиозны и живи мы в старые времена, то тогда это почти так же, как если играть в господа Бога. Это созидание, простое и безгрешное.

— Больше похоже на создание хаоса, — сказал Картер. — Забудь это все. Это весело. Ни больше, ни меньше. Вставляешь, делаешь свое дело, разбрызгиваешь семечко, отмечаешь свои несколько очков, ну и все, конец истории. Надо быть полным болваном, чтобы в наши дни вляпаться с телкой в подобное дело.