Том 8. Кингсблад, потомок королей. Рассказы - Синклер Льюис

Не утешила Нийла и первая встреча Вестл с Ащем.

Она его ни разу не видала; она знала о нем только то, что Нийл его уважает. Но человека, которому Нийл так горячо пожимал руку при встрече, она могла бы описать примерно так: «симпатичный негр, очень опрятно одетый, возможно — превосходный лакей». Она страшно удивилась, когда Нийл обрадованно сообщил:

— Вестл, это мой большой друг — доктор Дэвис.

Она подумала: «Доктор? Впрочем, возможно. Говорят, что среди цветных есть и доктора».

Она сказала: «Добрый вечер», — не скрывая от Аша, что ей решительно все равно, добрым или недобрым окажется для него этот вечер, и вообще — с какой стати знакомить ее с цветными массажистами?

Аш поклонился, не слишком низко, и на том закончилось первое знакомство жены Нийла с его лучшим другом.

Виски подавалось в изобилии, куриного салата было вполне достаточно, но посетителям надоело разглядывать экспонаты. Вечер совсем было застыл на мертвой точке, и сдвинул его с этой точки, притом очень энергично и не в ту сторону, куда следовало, только Уилфрид Спод.

Вот имя и личность, достойные внимания: Уилфрид Спод, известный тысячам, и притом с самой нехорошей стороны, как Фридди Спод — человек, запросто якшавшийся с самыми неистовыми гениями, самыми непотребными пьяницами и самыми убежденными лесбиянками Таоса, Такско, Вудстока, Минорки, Мюнхена, Кармела, Челси, Гринвич-Вилледжа и Левого берега Сены. Человек, который в Гранд-Рипаблик чужероден, как ехидна, по сравнению с которым Кертис Хавок кажется порядочным, а доктор Дровер — мягкосердечным.

Фридди Спод родился в Канзас-Сити, но был писателем. И заметьте, он был не из тех писателей, которых не печатают. Его романы, — прейскуранты адюльтеров, по стилю весьма напоминавшие прейскуранты конторы «Товары почтой», причем все непечатные слова фигурировали в них в полном виде, — эти романы вплоть до второй мировой войны выходили в Париже в издании автора и на средства его жены.

У Фридди было испитое грязное лицо, лицо противной старой лошади; шея у него всегда была грязная, под ногтями залежи грязи, а волосы не то чтобы длинные, но никогда толком не подстриженные. Обычно он ходил в плисовой куртке, выглядевшей несколько молодо для сорокалетнего мужчины, а живописную черную шляпу с широкими полями не носил лишь потому, что от него этого ждали, а он любил все делать наперекор. Но он придумал нечто получше: он носил кепку, грязную-прегрязную.

А между тем его жена Сьюзен, моложе его на пять-шесть лет, была толстенькая и чистенькая, как курочка. Она была художницей, только не писала картин и не умела их писать. Кроме того, она была двоюродной сестрой Вестл Кингсблад — законной дочерью адвоката Оливера Бихауса.

С Фридди она познакомилась в Париже, где «изучала искусство» — занятие увлекательное, но мнимое. У нее не было друзей, по-французски она не говорила и вообще говорила немного. Фридди подцепил ее в кафе «Селект». Он жил тем, что занимал деньги; писал он спустя рукава, зато клянчил добросовестно; он не стеснялся ни выпрашивать самые крупные суммы, ни принимать самые мелкие. У американских дельцов, наезжавших в Париж, он просил пятьсот долларов и брал пятьдесят; у бедных девушек, обучавшихся пению, он просил десять франков и получал пятнадцать.

У Сью он при первом знакомстве занял сто франков и в тот же вечер от нечего делать овладел ею. Потом узнал, что она дочь богатого отца, и, не скрывая скуки, женился на ней. После этого он не испытывал к ней ни интереса, ни особого отвращения, а она обожала его, не замечала грязи и считала его завистливое критиканство проявлением ума, а его заборную лирику — литературой.

Перед самым вступлением немцев в Париж Споды бежали и с тех пор жили в Калифорнии, шантажируя Оливера Бихауса постоянными угрозами, что, если он будет скупиться, они приедут домой. Время от времени они и в самом деле приезжали, чтобы ему стало ясно, какой будет ужас, если они навсегда поселятся в Гранд-Рипаблик.

Сейчас они уже месяц как занимали квартиру-студию в здании «Таверны наяды». Сью бодро стряпала, и добывала деньги, и убирала постель в тех случаях, когда ей удавалось стащить с нее Фридди.

Именно потому, что у него был такой зять, как Фридди, Оливер взволновался, когда зять его брата Мортона оказался негром. Просвещенный юрист Оливер не делал разницы между неграми, индусами, американскими индейцами и преступниками, и на его взгляд, хуже и опаснее Фридди был только Нийл.

Фридди и Сью собирались вернуться в Париж, как только там станет полегче с питанием. Пока же они терпели отвратительные американские ванные и развлекались, как могли. Сегодня им повезло с развлечениями: представился случай заняться беззащитными черными варварами — Нийлом и Ащем.

До негров Фридди не было никакого дела, но он решил не отказывать себе в невинном удовольствии позлить гостей Дайанты.

Сегодня он был, как никогда, в форме. Он выпил стаканчик и попытался поцеловать в щеку свою кузину Вестл. Выпил еще стаканчик и во всеуслышание поздравил свою веселую и всегда довольную жену Сью с тем, что хотя бы в лице негра Нийла у нее есть родственник с головой на плечах. Потом выпил еще стаканчик, и еще несколько, и выступил с не предусмотренной расписанием публичной лекцией.

Он заявил, что в музыке, скульптуре, сценическом искусстве, боксе и сексуальном магнетизме негры оставили белых далеко позади, и закончил так:

— Если вы перестанете драть глотку, может быть, мне удастся уговорить одного из наших цветных гостей объяснить нам, почему люди его расы настолько тоньше и восприимчивее, чем вы, белые буржуа.

Аш тихо сказал Нийлу:

— Этот болван знает свое дело. Обычно такие сюрпризы нам преподносят женщины. Самый безошибочный способ повредить нам — это перехвалить нас устами какого-нибудь фигляра. Он, кажется, и мне способен внушить отвращение к неграм!

Однако Фридди Споду не суждено было безраздельно терзать уши гостей. Хозяйка дома, миссис Марл, правда, не получала закалку на Левом берегу Сены, но врожденная способность высказывать самые здравые мысли так, что людям становилось тошно, была у нее еще сильнее, чем у Фридди. Она просто немного запоздала сегодня, но, выпив малую толику, быстро наверстала упущенное.

В Гранд-Рипаблик не говорят про светскую даму, что она — горькая пьяница. Говорят, что она «изредка пропускает рюмочку». Пропустив изрядное количество рюмочек и рюмок, Дайанта вмиг обскакала Фридди.

Она умудрилась спугнуть двух своих гостей — судью Кэсса Тимберлейна и миссис Шелли Бансер, которые еще сохранили здравый рассудок, потому что тихо беседовали в уголке и не слушали Фридди. Дайанта подошла к ним и затянула, вложив в свой голос скорбь всего мира:

— Право же, я думала, что хоть вы-то проявите минимум вежливости к нашим бедным почетным гостям! Вон мистер Кингсблад и бедный доктор Даш, оба стоят, а вы тут расположились в креслах.

Кэсс отыскал свою жену и сейчас же уехал домой. Миссис Бансер обогнала его на две ступеньки и один негодующий возглас.

Тогда Дайанта завладела Ашем и стала ласково пенять ему в присутствии двадцати посторонних:

— Доктор Даш, я на вас в претензии! Почему вы не запретите цветным женщинам подражать в разговоре нам? Это страшно неудобно. Когда ваша жена подошла к телефону, — кстати, она довольно долго заставила меня ждать! — я подумала, что это какая-нибудь белая женщина, и совсем запуталась. Вы ведь знаете, я обожаю негритянок, они, по-моему, очень артистичны, но зачем, зачем они нас так подводят!

Потом она принялась за Нийла:

— Все вы, цветные, так изумительно поете спиричуэлс. Это вершина американского искусства. Вот вы, мальчики, и спойте нам какие-нибудь спиричуэлс… Замолчите все, тише! Сейчас наши цветные гости исполнят нам несколько спиричуэлс.

— Я их не знаю, — буркнул Нийл.

Аш Девис нежно любил негритянские песни и не собирался угощать ими подвыпивших белых. В этих песнях оживали для него те из его предков-индейцев и негров, что устало плелись по старой тропе жажды и страха и тихо пели, чтобы не плакать. Он сказал:

— Благодарю вас, миссис Марл, но едва ли я что-нибудь припомню, да к тому же мне пора домой.

Дайанта вдруг преисполнилась пьяной жалости к самой себе и стала всхлипывать, не замечая, что съезжает на речь своих предков из лачуги на городской окраине:

— А я-то, я-то нынче так старалась угодить вам, черненьким!..

Люциан Файрлок с женой тоже были среди гостей, и она первая не выдержала:

— Я настоящая южанка, мистер Кингсблад, но я хочу сказать, чтобы все слышали: доктор Дэвис — самый приятный из наших соседей в Гранд-Рипаблик, лучше всех относится к нашим детям, и меня просто бесит… Сама не знаю, в чем я оправдываюсь, но, честное слово, мне так стыдно!