Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Тем временем лодка достигла берега, и спрыгнувшие гребцы быстро затянули её подальше от уреза воды, после чего с неё на речной песок спрыгнул мужчина в алом кафтане отделанном золотой вышивкой и, махнув рукой, не спеша пошагал к крепости. За ним тут же пристроился мальчуган с шестом, к которому был привязан белый флаг.

– Что ж, пойдем, послушаем, чего желают наши незваные гости, – вздохнул Лоде.

Парламентёр, доставивший послание, показался коменданту чересчур наглым. Представ перед ним и его офицерами, он лишь слегка наклонил голову в виде приветствия, после чего заговорил на своём варварском наречии. Благо малец, что нёс белый флаг, оказался ещё и переводчиком.

– Адмирал государя всея Руси Василия Ивановича, князь Барбашин требует господ шведов в течение часа сдать крепость своему представителю и покинуть незаконно захваченные ими земли. В противном случае, он возьмёт их по праву победителя, но пощады не даст никому. Он просил передать, что даёт вам час на размышление для сдачи и воля; первые выстрелы – уже неволя; штурм – смерть, – тут малец махнул флагом вправо-влево. – Отсчёт времени начался. Прощайте, господа.

И развернувшись на каблуках, парламентёр зашагал в сторону шлюпки, даже не дождавшись хоть какого-то ответа.

Это было неслыханно нагло, но Лоде решил не ускорять события. Ведь убийство парламентёра ничего не решит, а вот штурм ускорит. Да, русские сейчас как обычно разорят Улео и его окрестности, но вот крепость может и продержаться до подхода помощи. Ведь подготовка к штурму дело довольно долгое, а осады Лоде не боялся – различных запасов в кладовых гарнизону хватит надолго.

Однако ровно через час после того, как ушёл парламентёр, корабли окутались клубами белого дыма, а мгновения спустя, сотрясая воздух, раздался мощный, раскатистый грохот.

На счастье защитников, прицел был взят не совсем верно, и большая часть ядер просто не долетела до бревенчатых стен. А те немногие, что всё же долетели, лишь пробили первый ряд брёвен и застряли в земляной засыпке. Бъёрк было презрительно скривился, но тут несколько ядер, вместо того, чтобы просто валяться на земле, начали взрываться, разбрасывая вокруг себя клубы едкого дыма и горячие осколки.

– Разрывные ядра, – удивился Арведсон. – Однако эти русские сильно рискуют.

И его удивление можно было понять. Да, полое чугунное ядро, заполненное порохом и подрываемое так же порохом, медленно горящим в запальной трубке, появилось ещё на заре артиллерийского дела, и не было этаким уж ноу-хау. Вот только при этом артиллеристы многих стран столкнулись с проблемой как правильно зажечь запальную трубку.

Самое просто решение – использовать для этого сам выстрел. Вот только при заряжании ядра трубкой вниз, к пороху, давление газов при выстреле часто просто вдавливало её в корпус, порох воспламенялся, и бомба взрывалась внутри ствола. Только в середине 17 века было обнаружено, что пламя выстрела обгоняет бомбу и зажигает трубку в любом положении. Вроде элементарный факт, но, однако, сколько времени потребовалось, чтобы его установить!

А до того, как произошло это открытие, люди решили заряжать пушки трубкой вверх, поджигая её заранее. И тут же столкнулись с новой проблемой: как засунуть такое ядро в длинный ствол, чтобы оно не провернулось и не подожгло порох внутри ещё до выстрела? Первое решение было найдено довольно быстро: мортира. В её короткий ствол бомбу опускали, зацепив её крючком за специальное ушко, что позволяло легко контролировать положение трубки. После этого мортира очень быстро стала обязательной участницей любой осады. Второе же решение родилось лишь ближе к восемнадцатому столетию, когда возникла идея соединить бомбу с деревянным поддоном. Это позволяло засовывать ее в ствол пушки, сохраняя ориентацию трубки. После этого изобретения к середине 18 века уже гаубица стала неотъемлемой частью полевой артиллерии большинства армий.

Но сейчас-то на дворе стоял век шестнадцатый, а мортир на палубах швед не видел и поэтому, основываясь на СВОИХ знаниях, и был столь искренне удивлён безумностью русских, сующих разрывные ядра в пушки. Уж он-то хорошо знал, как при такой стрельбе высок процент погибнуть самим стрелявшим.

Зато он профессионально оценил тот урон, что нанесло единственное взорвавшееся в стене ядро, и понял, что долго крепость подобного варварства не выдержит. О чём и поспешил "обрадовать" коменданта.

Словно в подтверждение его слов, следующий залп оказался куда более удачным, сразу проделав в крепостной стене первую брешь. Задыхаясь от пыли и едкого порохового дыма, Арведсон повернулся к Лоде.

– Наверное, стоит укрыть людей, фрельс, иначе нас тут всех похоронят. Просто и без затей.

– Варвары, – возмутился Бъёрк. – И трусы! Прячутся за этими изделиями дьявола, боясь схлестнуться в честной драке.

– Бъёрк, твои стенания не помогут. Выводим людей.

Под огнём чужих пушек крепость продержалась полдня. Но потом ядра окончательно сравняли с землёй широкий участок стены, после чего прилегающая к пролому башня с грохотом завалилась наружу. И тут же с одного из кораблей в воздух с шумом взлетела осветительная шутиха.

Лоде, весь обсыпанный пылью, с разорванным рукавом дублета, с горечью проводил её глазами. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы не сообразить, что означает этот сигнал. Русский адмирал был весьма лаконичен. Как он там сказал: "час на размышление для сдачи и воля; первые выстрелы – уже неволя; штурм – смерть". Крепость уже разрушена и у него под рукой осталась едва сотня бойцов. Те, кого он столь опрометчиво отправил в селение, уже или полегли или сдались, потому, как стрельба на том берегу была хоть и насыщенной, но продлилась весьма не долго.

Похоже, ему пришло время выбирать между неволей и смертью. Лоде не был трусом, но он честно сделал всё, что было в его силах. Ему не поверили, ему не помогли. Там, в Стокгольме и Корсхольме считали, что его сил достанет удержать крепость. Впрочем, он и сам думал не сильно иначе, хотя и решил подстраховаться. Никто же не думал, что враг пришлёт так много людей и столь мощные пушки в этот медвежий уголок. Но теперь он видел, что удержать поселение он не в силах и стоило быстро решать: принять ли бой или уходить в леса, пробиваясь на юг, к гарнизонам.

Однако кто бы ни командовал русскими, он явно решил не дать шведам ни шанса. На другом берегу небольшой протоки, что отделяла остров от берега, показались всадники, потрясавшие луками, а следом из-за деревьев высыпали фигурки пехотинцев, сразу же устремившихся к небольшому деревянному мосту, что связывал крепость с берегом. Но хуже всего было то, что пока гарнизон крепости прятался от обстрела, русские на лодках подвезли три небольших пушки, которые сейчас ставили как раз напротив моста. Залп картечи, обстрел стрелами и только потом выживших встретят клинки. Сколько же они привезли людей, если их хватило и на селение и на обходной манёвр и вон с кораблей кого-то в шлюпки сажают. Да ещё эти чертовы пушки, если бы не они, у них бы был шанс отсидеться за стенами, но теперь не было ничего. Кто же знал, что на столь небольшие посудины кто-то поставит таких монстров.

Ещё раз окинув взглядом окрестности ставшие для него за столько лет вторым домом, Лоде принял окончательное решение.

Пирсы Улео были сколочены из широких брёвен и держались на сваях из лиственницы, которая, как известно воды не боится. Сейчас у них были пришвартованы хольк и два краера под флагами вольных городов Любека и Ростока, на палубах которых в напряжении застыли вооружённые матросы и воины-охранники. Однако те, кто напал на Улео, не спешили бежать грабить корабли, а довольно организованной группой направились в селение.

К сожалению тот, кто командовал полусотней наёмников, отряжённых защищать его, оказался излишне инициативен. Посчитав, что защищать свой дом должен каждый, кто способен носить оружие, он сумел организовать что-то вроде местного ополчения и, влив его в свой отряд, сам решительно напал на нападавших. Вот только сделал одну непроизвольную ошибку: не стал дожидаться врагов в узких улочках, образованных домами, а попытался сбросить атакующих в море, оценив их количество, как более-менее равное своему. Больше сотни людей с пронзительными воплями ринулась на русичей. Но им не повезло, потому что первым на берег был высажен как раз камский полк, а у него разговор в таких случаях был короток. Словно ожидавший нечто подобного Рындин командовал, как на учениях, а его стрельцы показали просто запредельную скорострельность.