Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Терри Пратчетт

Закрыв глаза, Мау видел белые здания на морском дне. Интересно, та огромная волна пришла стремительно? Тряслась земля, пылали горы? Должно быть, это произошло внезапно. Вода поднялась, и от суши остались отдельные островки, и мир переменился.

«Когда мир был совсем другим», — прошептал он.

Он присел на край того, что все называли прудом богов. В голове теснились мысли. Где бы взять голову побольше? Его… предки доставили сюда молочный камень и сделали из него ступени, резьбу на стенах, богов — может быть, все из одного куска камня. И еще тут была разбитая статуя Имо. Голова его, видно, закатилась в глубину пруда. Имо пал, и вместе с ним пал мир.

Но что-то вернулось. Дафна сказала, что Народ стар — старее рифа. Люди Народа плавали за пределы известных им морей, под незнакомыми звездами.

Он посмотрел вверх и увидел незнакомые звезды. Свет перемещался по мере того, как группы людей двигались по залу. Потолок сверкал, точно так же, как и статуи. Она сказала, что они из стекла. Они были похожи на звезды в ночном небе, но это не были звезды Мау. Это были хрустальные звезды чужого неба.

— Есть люди, которые должны это видеть, — сказала Дафна.

— Кто должен это видеть, уже видит, — ответил Мау.

Несколько секунд они молчали, потом девочка сказала:

— Извини. Я имела в виду, что ученые из Королевского общества могут объяснить нам, что все это значит.

— Они жрецы? — подозрительно спросил Мау.

— Нет. Совсем нет! По правде сказать, некоторые из них вообще не ладят со жрецами…священниками. Но они ищут ответы.

— Хорошо. Присылай их сюда. Но я знаю, что означает это место. Мои предки хотели сказать нам, что они были здесь, — вот что оно значит, — ответил Мау.

Он чувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, но эти слезы были вызваны неистовой, горячей гордостью за свой народ.

— Посылай своих мудрых брючников, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал, — и мы поприветствуем братьев, которые уплыли на другой конец света и наконец вернулись обратно. Я не глуп, девочка-призрак. Если мы давным-давно плавали в те места, мы должны были там поселиться. А когда твои ученые люди придут сюда, мы скажем им: «Мир круглый; чем дальше уплываешь, тем больше приближаешься к дому».

Он едва видел Дафну в темноте. Когда она снова заговорила, голос ее дрожал.

— Я расскажу тебе кое-что еще более удивительное, — сказала она. — По всему свету люди вырезают богов из камня. По всему свету. И по всему свету люди считают планеты богами. Но твои предки, Мау, знали то, чего не знал никто, кроме них. Посмотри, у бога Воздуха на плечах сидят четыре маленькие фигурки. Это его сыновья, верно? Они бегали наперегонки вокруг своего отца, чтобы решить, кто из них будет ухаживать за женщиной, живущей на луне. Правда? Об этом говорится в пивной песне.

— И что ты мне хочешь про них сказать?

— Мы называем планету Воздуха Юпитером. У Юпитера четыре луны, которые обращаются вокруг него. Я сама видела их в телескоп. А еще есть Сатурн, который вы называете Огнем. Женщина — Бумажная Лиана привязала ему руки к поясу, чтобы он не брал у нее дочерей. Правда?

— Очередная сказка для детей. Я в нее не верю.

— А ведь это правда. Ну, в каком-то смысле. Я не знаю насчет Женщины — Бумажной Лианы, но планета Сатурн окружена кольцами, и, я полагаю, под определенным углом они действительно похожи на пояс.

— Это просто сказка.

— Нет! Это стало сказкой. А луны Юпитера существуют! И кольца Сатурна! Твои предки их видели — хотела бы я знать как. А потом они сочинили эти песни, которые матери поют детям! Так и передается знание, только вы не знали, что это — знание! Видишь, как блестят боги? Они покрыты стеклянными пластинками. Твои предки делали стекло. На этот счет у меня тоже есть идея. Мау, когда за мной приедет папа и я вернусь домой, это будет самая знаменитая пещера в…

Ужасно было смотреть, как меняется ее лицо. Самозабвенное возбуждение медленно и плавно сменилось черным отчаянием. Словно тень накрыла пейзаж.

Мау поймал ее, не дав упасть, и ощутил ее слезы на собственной коже.

— Он приедет, — быстро сказал Мау. — Просто океан очень большой.

— Но он должен знать, каким курсом шла «Джуди», а ведь это большой остров! Он должен бы уже быть здесь!

— Океан гораздо больше. И еще волна была! Наверное, твой отец ищет южнее, думая, что «Джуди» перевернулась. А может, севернее, думая, что волна протащила вас дальше. Он приедет. Мы должны быть готовы.

Мау похлопал ее по спине и огляделся. Дети, которым быстро надоело смотреть на большиенепонятные темные штуки, собрались вокруг и с интересом наблюдали за ним и Дафной. Мау попытался их отогнать.

Рыдания прекратились.

— Что это у мальчика в руке? — хрипло спросила Дафна.

Мау подозвал мальчика и попросил у него на время новую игрушку. Дафна уставилась на вещь и принялась хохотать. Точнее, было больше похоже, что она задыхается — как человек, настолько пораженный чем-то, что ему не до дыхания. Она выдавила из себя:

— Умоляю, спроси, где он это взял?

— Он говорит, что эту штуку ему дал дядя Пилу. Он нырял в пруд богов.

«Дядя Пилу», — подумала Дафна. На острове было очень много дядь и теть и совсем мало матерей и отцов.

— Скажи мальчику, что я готова сменять у него эту вещь на стебель сахарного тростника длиной с его руку, — сказала Дафна, — и он может вытягивать руку как хочет. Годится?

— Он ухмыляется, — заметил Мау. — Думаю, достаточно было слов «сахарный тростник»!

— В обмен на эту вещь недостаточно и горы сахара- Дафна поднесла к глазам свое новое приобретение. — Сказать тебе, что это? Люди, которые сделали эту вещь, не только наблюдали за звездами и плавали к новым землям. Они думали о мелочах, облегчающих жизнь. Я никогда не слышала, чтобы их делали из золота, но ошибки быть не может: это — вставные челюсти!

Много лет спустя, когда она стала гораздо старше и ей приходилось очень много времени проводить на совещаниях, она вспоминала тот военный совет. Должно быть, это был единственный военный совет за всю историю человечества, на котором вокруг участников бегали дети. И уж точно единственный, где сновала миссис Бурбур со своими новыми зубами. Она выхватила их из рук Дафны, когда та демонстрировала их Кале, а забрать у миссис Бурбур что-то, с чем она не желала расставаться, было практически невозможно. Челюсти были ей велики, и она почти наверняка не могла ими жевать, но когда она открывала рот при свете дня, они сверкали, как солнце.

На совете говорил в основном Пилу, но, говоря, он все время поглядывал на Мау. Пилу говорил так быстро и настойчиво, что у Дафны перед глазами вставали картины. Она видела сцену из «Генриха V», где король произносит речь перед Азенкурской битвой — во всяком случае, эту сцену, как она могла бы выглядеть, если бы Шекспир был маленький, смуглый и носил узенькую набедренную повязку вместо брюк (или трико, в случае с Шекспиром). Но в словах Пилу было гораздо большее, и он умел делать одну очень важную для оратора вещь: он начинал с чистой правды и ковал ее, пока она была горяча. В результате она становилась такой тонкой, что чуть не лопалась, и вся блестела, слепя глаза, словно новые зубы миссис Бурбур в полдень.