Заговор Тюдоров - Кристофер Гортнер

Шаг за шагом, стараясь не смотреть вниз, я выбрался на карниз и прижал ладони к полуистлевшей штукатурке. Под ногами хрустели свисавшие с карниза сосульки. Я услышал, как в комнате, оставшейся позади, Кортни начал молиться: «Иисусе сладчайший, спаси меня! Иисусе, услышь мои мольбы!» – и как затрещали двери под ударами сапог.

Я медленно двинулся дальше. Пес исходил гулким горловым лаем.

Из комнаты донесся сокрушительный грохот. Страшно взвыл Кортни.

Люди королевы нашли его.

Я продвигался к углу дома, с убийственной ясностью вспоминая, как в прошлый раз глухой ночью вывалился из окна в кромешную темноту…

Надо переставлять ноги быстрее. Осталось совсем немного…

Соломенная крыша оказалась ниже, чем я предполагал, и скользкая от стаявшего снега. Оставалось гадать, выдержит она меня или я проломлю перекрытия и рухну вниз.

– Снаружи кто-то есть! – услышал я крик за спиной.

Отстегнув ножны со шпагой, я бросил их вниз.

– Эй, ты! – взревел из окна стражник. – Стой! Именем ее величества, ни с места!

Я закрыл глаза.

И прыгнул.

Казалось, падение длится целую вечность. Стылый воздух свистел в ушах. Все замедлилось настолько, что я успел полюбоваться ослепительным лабиринтом озаренного факелами Саутуарка и услышать потрясенные возгласы стражников, которые высунулись из окна, наблюдая, как я несусь навстречу неизбежной, гибели.

Я упал на крышу. Зимняя стужа проморозила связки соломы до состояния камня. Я согнул колени и, прикрывая руками голову, скатился с крыши. Раскисший снег смягчил падение, да и в любом случае оно было недолгим; секунда, толчок – и вот я уже распластался на земле.

Кое-как поднявшись на ноги, измолоченный настолько, что уже не чувствовал боли, я схватил шпагу. Пес на конюшенном дворе душераздирающе выл; в любую минуту могли появиться стражники.

Я пустился бегом, насколько хватало сил, в переплетение беспорядочно теснящихся лачуг и извилистых проулков. Солдат послали прежде всего затем, чтобы взять под арест Кортни; если повезет, они сочтут меня мальчишкой из борделя, который с перепугу решился на отчаянный побег, наскоро обшарят близлежащие улицы и отправятся восвояси со своей добычей. Укрывшись в углублении дверного проема, чтобы перевести дыхание, я прислушался, не донесется ли шум погони. Ничего.

Я уж думал, что лодочник вряд ли дождется меня, но он оказался именно в том месте, где я его оставил. При виде меня он сунул в карман кожаную флягу.

– Видали? – возбужденно осведомился он, пришепетывая из-за недостатка зубов. – Люди королевы, сударь, ищут изменников! Помяните мое слово, сударь, – едва рассветет, мы увидим головы на пиках!

Я что-то пробормотал в знак согласия, и хмельной пропойца развернул лодку на середину реки; быстрое течение подхватило нас и закружило на месте так, что мне стало муторно, но в конце концов ему все же удалось вывернуть к берегу.

Суденышко уже приближалось к причалу, когда я выхватил шпагу. На берегу, проступая из непроглядной темноты, маячила черная тень – огромного роста, в плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Неподалеку переминался с ноги на ногу крупный мышастый конь, которого я сразу узнал.

Я приподнялся со скамьи, не слушая сердитых окриков лодочника. Взгляд мой был приковал к великану в черном, который поймал брошенную лодочником веревку и подтянул суденышко к причалу. Из-под капюшона прозвучал ворчливый голос:

– Убери свою шпагу, парень. Я не кусаюсь.

С этими словами Скарклифф кинул лодочнику монету, и тот радостно захихикал.

Я колебался, не зная, что и думать. Он жив. Он шел за мной по пятам. И все-таки – можно ли ему доверять?

Словно прочитав мысли по моему лицу, Скарклифф сбросил капюшон и открыл взгляду свою изуродованную физиономию.

– Если что, имей в виду: я человек свободный и сам решаю, кому служить. Мне не по вкусу служить государственному изменнику.

– Стало быть, ты явился мне помочь по доброте душевной? – огрызнулся я.

Впрочем, как бы мне это ни нравилось, без помощи Скарклиффа мне было не обойтись. Стрэнд далеко, а у него есть конь, значит я смогу выиграть время.

Я сунул шпагу в ножны. Скарклифф хмыкнул, глядя, как я направляюсь к его жеребцу. Конь был почти в четырнадцать ладоней ростом, с могучей шеей и огромной головой; когда он зафыркал, обнюхивая меня, я решил, что это добрый знак. Человек, который приучил к такой невозмутимости боевого жеребца, наверно, не так уж плох.

Когда я потянулся к передней луке, чтобы взобраться в седло, Скарклифф сказал:

– Цербер – все, что у меня есть ценного. Я рассчитываю на достойное возмещение.

Я одним прыжком вскочил в седло.

– Мой конь в Уайтхолле. Скажешь Тоби, конюшенному мальчику, что ты доставишь его в Эшридж. Пока я не вернусь, он твой. Встретимся в «Грифоне».

Я ударил пятками по бокам мышастого жеребца и галопом поскакал прочь.

Глава 19

«Я рассказал ей все, что знал, – о письмах, о заговоре…»

Я скакал сломя голову по ночному Лондону, и в мыслях навязчивым эхом звучали признания Кортни. Сибилла знала, кто я такой; он сказал ей, что я помогаю Елизавете. Она искусно устроила наше сближение, чтобы с помощью этих писем выдать Кортни королеве и нанести поражение Ренару, но что ей, в конце концов, было нужно? Если она знала, что письма раскрывают только половину заговора, то чего достигла, спрятав письмо Елизаветы? Сибилла вела свою загадочную игру, и меня не оставляло смутное чувство, что эта игра не сулит мне ничего хорошего.

Я без конца размышлял об этом, мчась во весь опор, чтобы разыскать Сибиллу. Мятежники Уайетта вооружаются, готовясь к бою. Кортни сказал, что они начнут действовать, как только будет объявлено о помолвке королевы. Помолвка не может быть официально объявлена, пока Мария не переберется в Хэмптон-корт, поэтому я рассудил, что у меня есть еще время, чтобы остановить Сибиллу и сообщить все, что я сегодня разузнал, королеве. Если Уайетт, как задумано, соединится с Саффолком, Джейн Грей будет обречена. Несколько месяцев назад ее отец помог Нортумберленду возвести леди Джейн – против ее воли – на трон, принадлежавший Марии. Тогда королева обещала ей помилование, но теперь Ренар выдвинет измену Саффолка поводом для ее казни. Если Джейн, в жилах которой течет кровь Тюдоров, погибнет на эшафоте, сколько времени потребуется Ренару, чтобы убедить королеву обрушить свой гнев на Елизавету?

Я снова ударил мышастого пятками по бокам. Обогнув городскую стену, я миновал обветшавшие ворота Ладгейт и вверх по холму въехал на покрытый гравием Стрэнд. Эта улица протянулась параллельно Темзе, на нее выходили фасады стоявших над рекой аристократических особняков. Другой мир, мир, где растворялись бесследно лондонские грязь и нищета. Даже воздух здесь был заметно свежее, чем внутри городских стен, – если не считать едва уловимого едкого запашка, которым несло от реки. С двух сторон к дороге подступали безжизненные нагие деревья; я представлял, как в разгаре лета их густая листва укрывает прохладной тенью дам, выходящих с детьми и слугами на вечернюю прогулку.