Походы викингов - Андерс Стриннгольм

Прежние так называемые тинги не ограничивались однил судопроизводством; они были общими сходбищами, куда стекались, чтобы приносить жертву богам и вместе судить граждан и совещаться об общественных делах. На тех же самых местах, где приносимы были жертвы, разбирались тяжбы и изрекались приговоры; в то самое время, когда благословения и милость богов призывались на страну и народ, происходили совещания о безопасности страны, издавались законы, решались все великие и важные дела. Собрание чувствовало себя как бы во власти богов, представляло, что они присутствуют тут же и наблюдают за его поступками. Судные и жертвенньи места были одни и те же, богослужение тесно связано было с судопроизводством, то и другое сопровождалось таинственными обрядами, производившими сильное впечатление на чувство. Все это придавало общественным делам торжественность и святость, и только такими средствами древние законодатели могли обуздывать дикую силу и свободных людей того времени и удерживать в пределах законного порядка.

Чтобы упрочить между племенами это единство, образуемое религией, и вкоренить в их памяти и сердце ту мысль, что все они находятся под покровом одних и тех же богов и составляют один народ, для этой цели и для сохранения преданий древности Один учредил три ежегодных народных праздника. На эти праздники, особливо на великое жертвоприношение в феврале, должны были собираться все в главном святилище, для принесения общенародной жертвы.[257]

Ингви-Фрейр, второй из шведских дроттенов (жрецов) после Одина, когда поселения больше и больше распостранялись, задумал перенести главное капище из Сигтуны в другое удобнейшее место. Чтобы придать больше великолепия народному святилищу, приличного его высокому значению, он велел выстроить огромный блестящий храм, великолепнее которого не видали на севере. Местом для него он выбрал красивую равнину в хераде Ваксале: там, на небольшом пригорке, воздвигнут был посвященный Одину главный на севере храм; во все времена язычества, в течение почти 1000 лет, это здание было средою, вокруг которой собирался народ для празднования торжественных дней, утвержденных Одином, и для совещаний о государственных делах. К западу от храма находился посвященный Одину храм. Храм блистал азиатскою пышностью: стены и кровля с древним сказаниям, были обложены золотом; с зубчатых вершин храма спускалась золотая цепь, обвивавшая наружные стены в виде кольца, так что все здание. горело золотом и блеск его отражался по всей поверхности.

Дошедшие до нас описания различных северных храмов доказывают,[258] что эти храмы, подобно индийским, были очень огромны; главное здание составляло переднюю залу, отделенную стеной с дверью от капища, походившего на небольшую часовню. Передняя зала назначалась для народа, часовня — для идолов, а посредине часовни находился алтарь из дерева или из камня, но с большим искусством сделанный и сверху обитый железом; за алтарем и впереди его главные из богов стояли на возвышениях или сидели на высоких креслах; по обеим сторонам их толпа других богов на низких скамьях составляла полукружие около алтаря; все божества были то огромного, то обыкновенного роста, в драгоценных одеждах, богато ракрашенных золотом и серебром. На алтаре лежало священное кольцо, перед которым произносились клятвы; тут же стоял жертвенный сосуд, называющийся на древне-северном языке Hlautbolle, большая медная чаша, в которую вливали кровь принесенных в жертву животных; как принадлежность чаши, возле нее лежала кропильница, кисть, укрепленная на длинной палке: она называлась Hlauttein и употреблялась для окропления жертвенной кровью.

Для жертв назначались волы, лошади и кабаны.[259] Пышно украшенные, они приводились к алтарю, посвящались богам и убивались в присутствии народа Кровь собирали в чашу, и которую опускали в копильницу и потом кропили седалище богов, наружные и внутренние стены храма и, наконец, народ.

Но мясо жертв употреблялось на большом праздничном пире, который за тем следовал. Этот пир происходил в передней зале храма; там, вокруг стен, стояли скамьи для народа и высокие кресла для королей и вождей; пред скамьями поставлены были столы; на полу, посредине, горел огонь, на который ставили котел с мясом жертвенных животны. Наполненные медом рога подавались через огонь; они и все кушанья освящались сначала королем или вождем, главным лицом при жертвоприношении.

Потом пили в честь богов, сначала в честь Одина, победы короля и за благоденствие страны; потом в честь Ньерда и Фрейра, за хороший урожай и мир; наконец осушали обетную чашу, Bragafull, в честь знаменитых богатырей, павших на войне; пили также в память усопших родственников, свершивших великие дела во время жизни. Пить в честь кого-нибудь называлось minnen.[260]

При великих жертвоприношениях в Упсале соблюдался обычай, чтобы непременно девять животных мужеского пола принесены были в жертву. Только кровью, думали скандинавы, смываются преступления людей, укрощаются боги и снискивается их милость; оттого при великих жертвоприношениях заклали также людей для укрощения гневных богов; обыкновенно выбирали для того рабов и злодеев[261] но при общем каком-нибудь бедствии приносили в жертву и самую благородную жизнь.

Обреченные на жертву вводились в круг или кольцо суда и формально осуждались на жертвоприношение; их тут же убивали на камне пред капищем (может быть, тот камень смерти, камень ужаса, о котором говорит Оссиан), или свергали с утеса, или бросали в жертвенный ручей, или вешали в лесу[262] на деревьях. В священной роще близ Упсалы не было ни одного дерева, не освященного жертвой, животной или человеческой: их вешали там в дар Одину. Даже во времена Адама Бременского, в половине XI века, там видны были 72 трупа животных и людей, потому эта роща весьма уважалась на севере.[263]

На праздники, отправляемые народом в общенародном храме, являлись короли, вожди, свободные домовладельцы, и все принимали участие в великих жертвоприношениям богам страны. Тут, под защитой религии, занимались они торговлею и разными воинскими играми,[264] видались с отдаленными родственниками и друзьями, уговаривали их на смелый поход викингов или на мирное торговое предприятие, так что эти народные празднества всего более поддерживали взаимное согласие и дружбу между племенами, селившимися в стране свеонов и готов.

С обязанностью надзора за главным храмом соединялось высокое значение в государстве. Жрец (дротт) Упсалы или «высоких жилищ», как потомок богов, имел исклютельное преимущество приносить им общую жертву за благоденствие всего народа; потому-то, в звании верховного жреца, он был первым лицом при великих жертвоприношениях. Думали, что люди, привыкшие заниматься священными делами, имевшие глубокие сведения не только о богах, но и о природе и человеке, притом недоступные, своему высокому призванию, обыкновенным страстям, б; достойнее всех управлять народом, судить и наказывать вероотступников, потому дротт Упсалы председательствовал в суде и говорил речи на общенародном тинге. Потомок обожаемых богатырей, приведших народ в его новое отечество был естественным вождем народных сил; высокое значение его основывалось на общем мнении, что он — верховный жрец страны и имеет своими родоначальниками богов.

Но на Севере не мог установиться жреческий образ правления: жрецы не составляли там особенного, отдельного от народа сословия. Влияние религии на народ и государство было связано с теми отношениями, в каких находятся к гражданскому обществу лица, отправляющие богослужение. В Скандинавии жрецы не составляли особого сословия, подобно магам в древней Персии и друидам в Галлии; они не являлись такой недоступной границей от прочего народа как индийские брамины и египетские жрецы; они не походили и на римских авгуров, которые хоть и принадлежали к гражданам, но составляли особые братства. На севере лица, приносившие жертвы богам, были вместе правителями народа в мирное время и его полководцами на войне; друиды сохраняли свое учение втайне; северные скальды гласно воспевали богов, дела их и судьбы. При таких обстоятельствах не могли образоваться ни духовная власть, ни иерархия. Тому препятствовало также воинственное учение, служившее основаием законов Одина и внушавшее народу дух героизма. Сверх того, все государство имело военное устройство. Даже у верховных жрецах преобладал воинственный дух: Дюггви, седьмой после Одина, променял патриархальное имя дрота на более воинственное название короля, но продолжал оставаться стражем священною алтаря Упсалы.

По смерти Агни, второго Упсальского короля после Эггви, королевство разделилось между двумя братьями.[265] Сыновья одного отца имели одинаковые права и поровну получали наследство. Было в обыкновении оставлять неразделенным наследство и жить вместе на отцовском дворе; считали особенным уважением к памяти доброго отца, если братья жили вместе, в полном согласии и общими силами умножали имение, скопленное отцовскою заботливостью; впрочем, в случае желания кого-нибудь из наследником иметь свою долю отдельно от прочих воля его уважалась, и тогда происходил законный дележ наследства.