Сингапур - Геннадий Южаков

— Милый вы, мой капитан, кажется, я вас люблю…

96

Если в человеке и на самом деле живет душа, и она не противится поступку человека, то и с неё спрос. Но душа — это обезличенное существо и на него не покажешь пальцем…

Утро безмятежное и ясное. В природе это встречается часто. Не так, как в жизни. Тоболин по привычке поднялся с кровати рано. Анна еще спала. Он же сидя за столом разбирался с бумагами. Делал это так тихо, чтобы не потревожить её сон. В какой-то момент почувствовал её взгляд и повернулся. Анна внимательно смотрела на него, не поднимая головы с подушки. Тоболин не избегая её взгляда, улыбнулся и сказал:

— Доброе утро, Анна.

По тому, как он произнес её имя, Анне стало спокойно. Её душа омывалась радостью от прошедшей ночи, от того, что утро, и от того, что они вдвоем. Она нисколько не жалела о своем приезде в Сингапур, и той миссии, какая легла на её хрупкие женские плечи. Жизнь-сложная штука. Представьте себе человека, который после стольких злоключении наконец обрел свободу….

С утра у Тоболина не было никаких планов. И когда раздался телефонный звонок, то он ничего не нарушил.

— Капитан, доброе утро. Извините за раннее беспокойство. — Звучал в телефонной трубке голос инспектора Ипахаки. — Нам необходимо встретиться.

— Здравствуйте, инспектор. Не стоит извиняться. Я всегда готов.

— Большущий привет от меня фрау Анне, — не забыл сказать инспектор.

Через час они встретились. Ипахака изложил Тоболину причину, по которой он оторвал его от отдыха. В интересах расследуемого дела возникла необходимость присутствия Тоболина при допросе Касатаки, пока как свидетеля, с исключением очной ставки, наблюдая из соседней комнате по монитору.

Первый допрос результов не принес. Задержанный упорно отмалчивался и требовал адвоката, не считая уличную потасовку с нейзвестным прохожим за преступление и выдавая себя за потерпевшего. В конце встречи повел себя нагло и пригрозил инспектору судом за незаконное содержание в тюрьме.

Тоболин своим опознанием внес существенный корректив в тактику следствия. И инспектору пришлось все начинать сначала.

Касатака, войдя в кабинет, с ненавистью взглянул на Ипахаку и на сухое приглашение сесть, не сказал ни слова. Впрочем, напрасно он строил из себя невинную жертву, не догадываясь о главном, что послужило его аресту. Не учел одной важной детали-у инспектора наметанный глаз. От прежнего наглого вида Касатаки остались только глаза, жесткие и колючие. Плечи опустились, лицо осунулось и не так тщательно причесаны на голове довольно длинные волоса. Казалось бы мелочи, но они в совокупности имели определенное значение.

Конвоир вышел за дверь и наступила выжидательная пауза. Ипахака точно был уверен: Касатака первым не заговорит. И даже не вспомнит про адвоката. А Ипахаке это было на руку.

— И так, Касатака…,-назвав его другим именем, Ипахака зафиксировал на нем свой внимательный взгляд. Ожидал реакции. Касатака, наконец, догадываясь о причине задержания, внешне себя старался ничем себя не выдавать. Разве, что незначительно вздрогнул. «Да, у него железные нервы!» — подумал Ипахака. И это не вылилось в досаду, а скорее всего еще более заострился профессиональный интерес.

— И так, Касатака, вы снова намерены отрицать свой интерес к блондинке в ресторане?

Едва уловимая, ехидная улыбка немного поколебала его тонкие губы.

— Если вы, инспектор, обращаетесь ко мне, так я уже вам сказал свое имя.

— Я его не забыл. Кстати, надо еще уточнить ваше настоящее имя. Теперь у меня нет уверенности в том, что вы Ли-Си-Тан. А сейчас прошу сказать, с какой целью вы подошли к жене капитана…

— Я не подходил в ресторане ни к одной из женщин!

— Касатака, я чувствую, в своей голове вы держите меня за полного дурака.

Неторопливым движением руки Ипахака вынул из стола две фотографии и положил перед Касатакой.

— Взгляните.

Не поднимая головы, Касатака из-подлобья направил на них глаза. Затем отвернулся, и ни слова не проронил. Не давая ему опомниться, Ипахака сказал;

— Если вы и этим не удовлетворены, мне ничего не стоит дать вам возможность послушать ваш собственный голос.

— Не надо! — Угрюмым голосом выдавил из себя Касатака. — Допустим, что я подходил и обратился к женщине, так это не является основанием для ареста.

— Действительно, это нет! А вот другое…, да. Поэтому я и хочу выяснить, причастны ли вы к похищению капитана. Вы знаете о каком капитане идет речь…

Касатака неожиданно схватился за голову, а лицо его сморщилось.

— Инспектор, я очень устал. У меня болит голова!

Спокоино реагируя на его уловку, Ипохака все-таки предпочел допрос прекратить. Он понимал к продолжению разговора Касатака не готов.

— Что ж, я вас понял. Вы хотите взять тайм-аут. Я непротив. Но одно очень важное обстоятельство…Я уверен, оно вас заставит задуматься… Побывавши в наших руках, доверие к вам со стороны ваших соообщников упадет до нуля. А чем это вам грозит, объяснений не требуется. Очевидно, я не так далек от истины, если скажу, что они уже справляют по вам панихиду… А за решеткой вы в полной безопасности…

Что касается безопасности за решеткой, инспектор, в этом совсем не был уверен. Его тактический прием-поторопить Касатаку с признанием. Ведь дело касалось не только капитана, но и взрыва на судне. Укрыться от мафии практически невозможно.

После допроса Касатаки инспектор задал Тоболину всего один вопрос:

— С Касатакой вы были довольны близки, капитан. Скажите, что измениловь на ваш взгляд в облике Касатаки с тех пор?

Вопрос по своей сути для Тоболина оказался неожиданным. Он заставил его хорошо задуматься. Ипахака в это время не сводил с Тоболина своих глаз. Тем самым показывая, что вопрос не праздный, а имеет для него важное значение. Это и Тоболин понимал. И когда стал давать ответ, Ипахака еще более обострил свое внимание…

— Это совсем другой человек. Как будто бы его подменили. Для него, по моему, ваше заведение-психологическая удавка. Впрочем, Касатака, не исключаю, затеял сложную игру…

Веселый и короткий смех-явление для Ипахаки редкое. Он действительно рассмеялся.

— Потрясающее выражение, капитан, — «психологическая удавка». Здорово сказали. Но смею заметить, для большинства заключенных под стражу наше заведение — это нечто вроде санатория. Поэтому они и ведут себя свободно, раскрепощенно и всем довольные. А дело вот в чем: единоличные воры, грабители, убиицы и прочие — ни с кем не связаны, а если и связаны, то это с небольшими группами уголовников. Мафиозные же структуры имеют жестокие правила содружества. Если кто-то из членов мафии оказывается даже под подозрением полиции, не говоря уж об аресте, то страются немедлено от него освободиться любыми способами. Помните, капитан, нашумевшую своими делами мадам Вонг, возглавлявшую банду морских пиратов. Шестидесятые годы.

— Слышал…,- отозвался Тоболин.

— Слышали, но, думаю, не все. Так вот, эта красавица — женщина крайне жестоко расправлялась со своими сообщниками, если они попадали в лапы полиции. Неминуемая смерть ожидала их от своих же. И чтобы запугать остальных, то придумывали зверские приемы рассправы. Цель не только запугать, а главным образом лишить арестованного своего же мафиозника возможности выдачи информации. Были случаи, когда вырывали языки, отрубали руки. Заметьте, уже в тюрьме.

Кстати, мадам Вонг, была не первой женщиной в Азии в подобном роде деятельности. Рассказать вам, капитан?

— С удовольствием послушаю, инспектор.

— В начале девятнадцатого века широкую известность в дальневосточном бассейне преобрела женщина, некая мадам Цин. Её муж был пиратом и командовал многочисленной армадой небольших судов. Во время одной из своих разбойничьих экспедиции возле берегов Индокитая, её муж погиб в жестоком бою. Флот возглавила вдова, мадам Цин. До того она уже командовала одной из его флотилий. Став адмиралом, женщина полностью реформировала как флот, так и порядки. Завела жестокие правила, как это должно быть на военном флоте. Например, одно из них: если кто-либо из моряков самовольно сойдет на берег, он подлежал аресту и ему проткнут уши на виду у всего флота. Совершивший повторно самовольную отлучку приговаривался к смерти.

В 1808 году она начисто разбила императорский флот. Командовавший эскадрой адмирал покончил с собой. Император отправил против неё новую эскадру с другим алмиралом по имени Линь-Фа. Сам он в сражении погиб, и его эскадру постигла та же участь, что и предыдущую. Мадам Цин беспрепятственно грабила побережье Южно-Китайского моря, захватывала корабли, пленных, чтобы получить за них большой выкуп. Она смело вступала в бой с английскими, голландскими кораблями и всегда одерживала победы. Когда император убедился, что военным путем ничего не может поделать с мадам Цин, то предложил ей амнистию и титул. Пиратка не устояла перед сооблазном и приняла амнистию для себя и для четырех тысяч своих сподвижников.