Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бабушка!
Варя в тревоге бросается к Варваре Дмитриевне, быстро достает из ее ридикюля пузырек с каплями. Папа берет у нее пузырек, отсчитывает капли в стакан с водой, поит Варвару Дмитриевну. Она, бледная, совсем сникла, опустилась на стул и тяжело дышит.
– Бабушка… – плачет Варя. – Дорогая… Пойдем, я тебя домой отведу!
– Я сейчас бабушку вашу отвезу, – говорит папа. – Отвезу домой и посижу с ней, пока ей не станет лучше. Хорошо?
– Спасибо… – шепчет с усилием Варвара Дмитриевна.
Папа бережно помогает старушке встать и ведет ее к двери.
Лидин папа, поклонившись, тоже уходит.
Мы остаемся в учительской вместе с Дрыгалкой. Она подходит к окну, стоит к нам спиной – она словно забыла о нас… Но нет, не забыла! Повернув к нам голову, она коротко бросает:
– Можете идти!
Под каменным взглядом ее глаз мы гуськом уходим из учительской. Ох, отольется еще, отольется нам то унижение, которое Дрыгалка вынесла, как она думает, из-за нас, а на самом деле из-за своей собственной злобности и глупости!
Мы выходим на улицу. Там дожидается нас Карцев. Моего папы и Варвары Дмитриевны нет.
– Они уже уехали, – отвечает Лидин папа на наш немой вопрос. – Яков Ефимович увез эту милую старую даму. Лидин папа прощается с нами и уходит.
– Девочки! – предлагает Лида. – Проводим Варю домой?
Конечно, мы принимаем это предложение с восторгом и идем по улице. Но не тут-то было! Со всех сторон бегут к нам девочки – из нашего класса и из других классов, – взволнованные, красные; они, оказывается, дожидались нас во всех подворотнях, в подъездах домов: хотели узнать, чем кончится «суд» над нами. Они засыпают нас вопросами. Впереди всех бегут к нам Маня, Катя Кандаурова и Меля.
– Ну что? Как?
Катя всхлипывает и жалобно сморкается:
– Мы с Маней так боялись…
Во всех глазах – такая тревога, такое доброе отношение к нам! Дрыгалка прогадала и в этом: она хотела разъединить нас, четырех девочек, а на самом деле самым настоящим образом сдружила нас и друг с другом и со многими из остальных учениц нашего института.
Меля крепко прижимается ко мне.
– Меля, это ты привела своего папу?
– А то кто же?.. Я сразу за ним побежала.
Наконец мы прощаемся с толпой девочек и уходим.
Меля остается и нерешительно смотрит нам вслед.
– Меля! А ты? – окликает Лида. – Что ты стоишь, «как глупая кукла»? Идем с нами – провожать Варю!
– А мне можно? – робко спрашивает Меля.
– А почему же нет?
Меля все так же нерешительно делает несколько медленных шагов.
– Девчонки! – вдруг говорит она. – Вы мне верите? Вы не думаете, что я про вас тетке наболтала, как последняя доносчица – собачья извозчица?
– Да ну тебя! – машем мы все на нее руками. – Никто про тебя ничего плохого не думает, никто!
А Варя, скорчив очень смешную гримасу, говорит, передразнивая любимое выражение Мели:
– Меля! Никогда я такой дурноватой девочки не видала!
Мы все смеемся. А Меля плачет в последний раз за этот день – от радости.
Глава седьмая
Те же – и Сенечка!
Как-то, несколько месяцев тому назад, Юзефа рассердилась на меня за какое-то мое «дива́чество» (чудачество, озорство) и сказала мне в сердцах:
– Занатто (слишком) распустилась! Звестно дело, один ребенок, одынка! Никто не серчает, никто не ругает… Думаешь, всегда одынкой будешь? Вот скоро мамаша другого ребеночка родит, та еще и сына! От тогда заплачешь…
Я очень обрадовалась! Стала без конца приставать к Юзефе с расспросами: когда же это будет? Когда мама родит нового ребеночка? Откуда Юзефа знает, что он будет сын, а не дочка? Наверно, Юзефе надоели мои приставания, и, чтобы отвязаться от меня, она сказала, что просто пошутила. Я немножко огорчилась: мне очень хотелось иметь брата или сестру. Потом прошло еще сколько-то времени, и я совсем позабыла об этом разговоре. Ну, не будет – значит, и не будет, о чем же еще вспоминать!
Иногда папа говорил мне по разным поводам:
– Не приставай к маме!
Или:
– Не буди маму, дай ей поспать!
Или еще:
– Не толкай маму, не наваливайся на нее! Не позволяй ей наклоняться. И не карабкайся к ней на колени, как на дерево!
Но все это не казалось мне странным. Ну конечно, к маме не надо приставать зря (а я ведь частенько пристаю! да еще по каким пустякам!). Не надо будить маму – это же свинство: человек спит, а ты его будишь! Не надо толкать маму и наваливаться на нее. И нехорошо, чтобы старый человек наклонялся, надо поднять с полу то, что ей нужно. (В глубине души я считаю, что мама очень старая, ей ведь уже целых тридцать лет!)
Не так давно мы коротали вечер втроем: мама, Поль и я. Поль что-то вязала крючком, а мы с мамой играли в «театр». Я надела на себя мамин капот, обвязала голову полотенцем, как чалмой, и орала на весь дом:
– Сюда, сыны ада! Сюда!
Затем, дождавшись, пока прибежали воображаемые сыны ада, я стала тыкать пальцем в сторону мамы и мрачно рычать:
– Эта женщина – враг! Она предаст всех нас! Принесите гранаты, кипящей смолы – мы ее сожжем!
Я старалась изо всех сил, шипела, прыгала, подкрадывалась к маме (все это я незадолго перед тем читала в одной книге), но мама сидела совершенно спокойно, словно она и не слышала моих воплей и криков. Отсутствующими глазами мама уставилась куда-то в сторону самовара, стоящего в углу на столике. Уж не знаю, чем ей этот самовар вдруг так понравился!
Наконец я не выдержала и сказала маме с обидой:
– Ну, почему ты так сидишь, как будто ты меня не видишь и не слышишь? Ты должна ужасно испугаться, упасть на колени. Ты должна просить жалобным голосом: «О великолепный! О роскошный предводитель разбойников! Умоляю вас, пожалейте моих маленьких детей!..» Ну вот, ты вдруг еще и улыбаешься ни с того ни с сего! Твоих маленьких детей хотят бросить в огонь, а тебе хоть бы что!
Мама и Поль смеялись все громче и веселее! Я совсем рассердилась и сказала чуть не со слезами:
– Если бы у меня была сестра… или хоть какой-нибудь завалящий брат… Я бы играла не с тобой, а с ними, и все было бы отлично. Со взрослыми невозможно играть!
– А знаешь, – сказала вдруг мама, перестав смеяться, – у тебя, может быть, скоро будет брат или сестра.
– Правда? – обрадовалась я. – Самая, самая, самая правда?
– Самая, самая, самая! – подтвердила мама.
– Ох, тогда будет настоящая игра!
Тут вмешалась Поль:
– Только не забывай: это будет крохотный-крохотный ребеночек! Он еще не будет ни ходить, ни говорить, ни понимать, что ему говорят.
Моя радость немного слиняла. Но тут же я вспомнила рассказы Поля и спросила:
– А как же ты говорила, у тебя был брат и вы всегда играли вместе во все игры?
– Мы были близнецы, – сказала Поль. – Я была старше моего брата всего на одну минуту. А тебе придется подождать, пока твой брат подрастет.
Я сделала еще одну попытку уладить это дело, попросила маму сделать так, чтобы мой будущий брат (или сестра) были моими близнецами. Мама сказала, что она этого не может.
В общем, я тогда поверила в приращение нашей семьи, но все-таки мне почему-то казалось, что это будет еще о-о-очень не скоро!
В ближайшее после этого воскресенье мама днем, после обеда, чувствует себя нездоровой и ложится в постель. Папа приходит в комнату, где я только что кончила готовить уроки к понедельнику и укладываю в ранец все, что нужно мне к завтрашнему дню. Это правило, которому меня научила Поль: все должно быть уложено накануне, чтобы утром, не задерживаясь, схватить готовый ранец и бежать в институт. Еще Поль требует, чтобы я, ложась спать, не разбрасывала свою одежду и обувь как попало, а связывала все это аккуратно в тючок и клала на стуле около кровати: если ночью, например, пожар, – у тебя все готово, пожалуйста, бери тючок с одеждой и беги!
Папа смотрит на то, как я укладываю в ранец задачник Евтушевского, грамматику Кирпичникова, французский учебник Марго. Глаза у папы отсутствующие, он чем-то озабочен.
– А у мамы… – говорит он, глядя поверх моей головы, – у мамы, по-видимому, ангина…
– Мама больна? – И я бросилась к двери, чтобы бежать к маме.
Папа перехватывает меня на бегу:
– Ох, какая беспокойная! Ангина – это заразительно, нельзя тебе туда. Я даже подумываю, не отправить ли тебя на денек к бабушке и дедушке… А? Подумай, Пуговка, к бабушке к дедушке! Хочешь?
В другой раз я бы очень обрадовалась… У бабушки и дедушки все мне рады, бабушкины лакомства – замечательные, и все счастливы, если я ем их как можно больше. Но сегодня мне почему-то беспокойно: мама больна, и даже зайти к ней нельзя…
– Папа, а мама выздоровеет? Ангина – это не очень опасно?
– Вздор какой! Ну, переночуешь сегодня там. А может быть, еще сегодня вечером мы пришлем за тобой Юзефу.
