Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Чувствуете, чем пахнет воздух? высокопарно поинтересовался Тони, прервав странно затянувшееся молчание.

Конечно, чувствуем – твоими грибами! Я, кстати, не смотрел, чего ты там насобирал, может, это и не белые вовсе, а поганки какие-нибудь, с помощью которых ты собрался сжить нас со свету! беззлобно пробурчал Тим, придвигаясь поближе к огню.

Сам ты поганка! Не хочешь, не ешь, тявкнул в ответ Тони и, решив, что насупливаться все же не стоит, добавил: Пахнет какой-то лесной тайной, у меня на такие дела нюх!

Малявка-Петер фыркнул так, что из костра поднялось облако золы.

Тайной! Бабка тебя, видать, закормила сказками, вот тебе везде и мерещится невесть что. Может, ты и тролля какого-нибудь за деревьями разглядел?

Тролля не тролля, а место тут особенное. Тяжелое…

Вот те на! крякнул Тим. – По-моему, дружище, единственное, что тут есть тяжелого – это твой толстый зад! Кстати, обратился он уже к обоим своим товарищам, почему мы раньше никогда не ночевали в лесу?

Ты не ночевал, потому что тебя папаша зашиб бы. Вот как завтра… отомстил другу Тони и целых десять секунд наслаждался испорченным Тимовым настроением. Малявка-Петер, привыкший к препираниям этих двоих, ничего не сказал. Он жевал гриб и жалел, что не захватил с собою соли.

Ночь накрыла лес и землянку своим черным покрывалом. Птицы и те уже окончили свой суматошный день и угомонились, дожидаясь утра. Верхушки сосен, похожие на башни сказочного города, еще некоторое время выделялись на фоне серого неба, но вскоре и они исчезли; воздух стал прохладней, а в кустах неподалеку кто-то обреченно ухнул. Суеверный Тони поежился и придвинулся поближе к догорающему костру, ловя последние теплые волны лениво лижущего угли огня. Тим загрустил, выбивая палкой искры, и лишь малявка-Петер как ни в чем не бывало шмыгал носом и ерзал, будучи, как всегда, не в состоянии усидеть на месте.

Эй, ребята, жалобно протянул Тони, может, полезем в землянку? Холодно уже…

Холодно… Темноты ты боишься, вот и все, и холод здесь ни при чем, отозвался злопамятный Тим, но, тем не менее, принялся разбивать своей палкой угли костра с удвоенным усердием. Малявка-Петер тут же вскочил и принялся расстегивать штаны, готовясь к тушению, остальные не заставили себя долго ждать.

Первым в землянку, как и стоило ожидать, юркнул не отличающийся храбростью Антон, за ним скользнул вертлявый Петер и последним, обведя на прощание темный лес хозяйским взглядом, вниз спустился степенный Тим. Закрыв за собой деревянную крышку, служащую дверью, он задвинул ее на импровизированный засов и вдруг хмыкнул.

Ты чего? разом спросили развалившиеся было в душистой траве Тони и Петер, причем дыхание Тони сразу участилось и стало громче.

Да нет, ничего… Тим все еще не садился и ощупывал дверь. – Просто скобы, которыми скреплены доски, точно такие же, как кует мой отец.

Ну и что?

Да ничего, тебе говорят! почему-то разозлился вдруг сын кузнеца. – Просто я думал, что скобы такой формы делает только он, но, оказывается, этой техникой владеет еще кто-то…

Ха! порадовался Тони смущению друга. – Плагиатор твой батька, только и всего! Хватит там стоять, ложись уже, да давай поболтаем!

Тим лег в траву, но настроения болтать у него почему-то не было; он несколько минут поворочался, затем дыхание его стало ровным и размеренным.

Ну вот, уснул… недовольно пробурчал малявка-Петер. – И чего ты его все время цепляешь, Тони? Знаешь же, как ему достается от отца, а все угомониться не можешь… Заладил – «всыплет» да «зашибет»! Кто тут захочет разговаривать?

Да перестань ты, Малявка! Как будто он меня не цепляет! Только и слышу: «толстый», «обжора» да «двигай свой зад»!

Оба вы хороши… А пожрать ты и вправду мастак!

В землянке на некоторое время воцарилась тишина, и Петер начал уж было погружаться в сладкую дрему, когда Тони вдруг вновь прервал молчание:

Эй, Петер, ты это слышал? спросил он напряженным шепотом.

Что? сразу проснулся тот.

Шорох!

Какой шорох?

Ну, как будто о стену с той стороны кто-то потерся!

Дурень ты, Тони! Вечно мерещится тебе всякая муть! Какая стена?! Мы в землянке, забыл?

Не забыл, но звук был именно такой…

Малявка-Петер хотел было вновь назвать друга дурнем и заснуть, как вдруг и сам явственно услышал шорох, раздавшийся, как ни странно, не сверху, где мог проходить какой-нибудь ночной зверь, а и впрямь будто бы из несуществующего смежного помещения.

Ну, теперь слышал? в голосе Антона смешались торжество и страх.

Слышал… Наверно, все-таки рысь или еще кто… Мало ли что за зверье ночами в лесу охотится…

За кем охотится? Тони сел и напрягся. – За нами?

Конечно, за тобой! Лесные хищники обожают таких откормленных трусов! раздался вдруг голос Тима, заворочавшегося в траве и тоже принявшего сидячее положение.

Ты чего проснулся?

Я и не спал. Хотелось послушать, что ты тут обо мне говорить будешь, проглот!

Значит, ты тоже слышал шорох?

У меня есть уши.

Снова повисло молчание. Каждый напряженно прислушивался, стараясь уловить малейший звук, могущий донестись снаружи. Однако прошло несколько минут, но все было тихо, лишь дыхание друзей да крик какой-то ночной птицы нарушали тишину. Постепенно напряжение спало, и ребята вновь начали перешептываться, поначалу осторожно, но затем все громче и смелее. Им уже стало казаться, что нелепый, детский их страх был вызван скорее подходящей обстановкой, нежели реальной причиной, и они готовы были уже посмеяться над собой, когда вдруг раздался гулкий стук, а затем шорох, еще более отчетливый, чем раньше. Ощущение было такое, как будто кто-то пытается процарапать земляную стену откуда-то извне и проникнуть в убежище окончательно струхнувших мальчишек.

Не сговариваясь, все трое начали отползать к противоположной стене землянки, мешая друг другу в темноте и прерывисто дыша. Петер ударился лодыжкой о проклятый столб, но тут же забыл о боли перед лицом всепоглощающего ужаса. Если бы в землянке был свет, то можно было бы увидеть, как изменились его черты – он походил теперь на затравленного хорька, ничего не соображающего и руководимого лишь инстинктами. Впрочем, остальным жилось не лучше: Антон зачем-то начал зарываться в траву, а в голове Тима проносились осколки полузабытых молитв, которыми он пытался теперь откупиться от судьбы. Если ему удастся сегодня выжить, то он все свои медяки, скопленные потихоньку от отца, потратит на церковные свечи!

Снова все стихло. Даже лесная птица, что охала и вздыхала наверху, куда-то пропала. Однако прошло еще добрых пять минут, прежде чем малявка-Петер решился потереть ушибленную ногу и по привычке хрустнуть пальцами. За ним и остальные смогли перевести дух, утереть пот со лба и размять затекшие конечности. Все понимали, что опасность затаилась, но не миновала. Самое отвратительное в сложившейся ситуации было то, что сущность противника была неизвестной; будь то кто-то видимый и осязаемый, деревенские ребята сумели бы доказать свою храбрость, но драться с подземными звуками никто из них не умел.