Ever since we met (СИ) - "Clannes"

Прежде, чем заварить ей травы, думает Ваня, провожая ее взглядом, неплохо бы перестелить постель, чтобы ей не пришлось делать это потом самой. И, может, ему все-таки стоит съездить в магазин, если ей чего-нибудь захочется.

Ему хочется только чтобы у нее все было хорошо. И если он может с этим ей помочь, он поможет.

========== Глава 31 ==========

Хорошие девочки должны быть сдержанными в своих эмоциях, не только в их проявлении, но и в их ощущении, прочитала как-то раз Саша. Хорошая девочка не будет повышать голос. Хорошая девочка не будет ожидать к себе особого отношения из-за особых обстоятельств. Хорошая девочка не будет, в конце концов, даже позволять себе хотеть чего-то — или кого-то — и будет стыдиться, если это желание, против ее воли, будет ярким и сильным.

Саша, впрочем, еще тогда решила, что ей плевать на то, что там должны хорошие девочки и на что они не имеют права. Она ведьма. Она уже не хорошая девочка, и ни капли не жалеет об этом, и не променяла бы это ни на какую мифическую хорошесть.

К тому же не факт, что эти диванные эксперты, что настрочили когда-то тот длинный текст, позволили бы ей считать себя хорошей сейчас, когда думать связно ей не позволяет Ваня. В принципе, она сама виновата, что полезла целоваться с ним, стоило ему приехать из магазина, даже не разобрав пакеты предварительно и не дав ему переодеться, но это не отменяет ни его губ на ее шее, ни его рук на ее груди под футболкой, ни его бедер, вжимающихся в ее бедра.

— Если твои джинсы лопнут, — шепчет она смешливо, как только получается вдохнуть чуть больше воздуха, как раз достаточно для нескольких слов, — я буду не виновата.

— Если мы друг от друга оторвемся, — шепчет он ей в ответ, — они не лопнут.

Оторваться от него для нее как раз и есть самое сложное. Для него, похоже, это тоже не самая легкая задача. Надо. Когда он отступает на шаг, она спрыгивает со стола, на который он ее усадил почти сразу, и поправляет футболку, прежде чем показать ему язык. Его ладонь проходится по ее бедру едва ощутимым касанием, когда она его огибает, направляясь к пакетам с покупками, что он так и бросил на полу кухни. Ему надо переодеться в домашнее. Ей — покупки разобрать. Овощи в холодильник, мясо в миску, с ним потом приготовить ужин — у всего есть свои места, все зачем-то нужно. В последнем пакете прозрачная пластиковая коробочка с эклерами, которые она его просила купить, и… У Саши щеки вспыхивают неконтролируемо, когда она маленькую квадратную коробочку достает, яркую, в пол-ладони, даже чуть меньше. Сказать, что она не хочет с Ваней не просто спать рядом, было бы наглой ложью, но одно — осознавать свои желания, а другое — стоять посреди кухни с коробочкой презервативов в руках.

Если все будет как обычно, завтра вечером, обещает она себе. Понедельник был днем, когда она проснулась рядом с ним и с кровью на нижнем белье — почти на неделю раньше ожидаемого, но что поделаешь? Сегодня четверг, и завтра утром все должно закончиться. Завтра вечером, повторяет она себе, и почти неощутимый вес коробочки в ее ладони тянет ее не угрожающе или опасно. Без этого нельзя.

— Сань, я… — слышится Ваня из-за плеча. Она разворачивается бездумно, и видит, как алеют его щеки моментально, стоит его взгляду упасть на коробочку в ее руках. — Я, э…

— Хорошо что купил, — договаривает она за него, когда он запинается. Ей и самой неловко об этом говорить — гораздо сложнее, чем целоваться с ним, руками исследуя его тело и позволяя ему делать то же самое. — Возьми. Сам знаешь, пока они не нужны.

— Я надеюсь, — он, похоже, берет себя в руки, и улыбается совсем тепло и спокойно, хотя щеки его все еще красные, — что только пока.

Тут он ее поймал — не то чтобы ее надо было ловить на том, что ей хочется не меньше, чем ему. Коробочку она ему кидает, и он ловит легко, в карман прячет.

— Не в карман, — требует она. — Отнеси куда-нибудь. Не знаю, куда, сам реши. Я тебя жду, поможешь ужин готовить.

Они готовили вместе и вчера, и позавчера, и за день до того — с момента, как проснулись в одной постели. Правда, в первый день она, почти заставленная им, сидела на столе, болтая ногами, пока он мучился с обедом, но во время приготовления ужина не смогла так же спокойно сидеть, и просто отобрала у него нож и принялась за салат. Он тогда ругался, что она перенапрягается, и вообще, и пришлось ему подробно объяснить, что все в порядке, что она не хрустальная, и так далее — вроде понял. Вроде. Сейчас она, не дожидаясь его — мало ли что она там сказала — тоже за готовку берется, и вздрагивает, когда он ее талию обхватывает ладонями, сзади неслышно подойдя.

— Когда я тебя при первой встрече испугал, ты меня ударила, — улыбается он, подбородок у нее на плече устраивая. Она его одаривает преувеличенно-недовольным взглядом — настоящего недовольства в ней ни на грош.

— Ага. Ударила, а потом посмотрела. Жизнь научила.

— А сейчас чего не ударила? — в его голосе слышно веселье. Саша картинно глаза закатывает.

— А ты хочешь?

Он смеется вместо ответа. Она к нему снова спиной поворачивается, прижимается, в щеку его чмокает, прежде чем снова за работу приняться.

— К тому же, — продолжает она, будто и не было паузы, — я знаю, что ты дома. И знаю, что если кто-то, кроме тебя, до меня вот так дотронется без моего разрешения, а разрешаю я только тебе и ребятам, потому что они мои лучшие друзья… так вот, я знаю, что целым и невредимым этот человек отсюда и от тебя не уйдет. А я еще добавлю.

— А Даня?

Вопрос ее врасплох не застает. Они в эти несколько дней о чем только не говорили, когда не целовались, не ели, и не спали. Рано или поздно этот вопрос бы возник все равно.

— Даня, — напоминает она, — магию считал выдумкой, пока я ему не доказала, что она есть. Даже если бы я хотела с ним провести ритуал, я бы после такого не стала. После ритуала я сразу с ним рассталась.

— А до?

— А до, — повторяет она за ним, смотрящим на нее пытливо, — дальше поцелуев не заходило ни разу, потому что мне даже целоваться с ним не очень-то хотелось. Потому что я не согласилась бы с ним встречаться, если бы ты не встречался с Аленой.

Ваня хмурится, но молчит. Она и так знает, что он мог бы сказать. Знает ли? Или опять ошибается? Сколько раз она ошибалась в том, что касалось его, за последнее время? Жалеть об этом не стоит — что было, то было. Только обидно, что столько времени потеряно зря.

— Как ты думаешь, — прерывает он молчание парой минут спустя, тыльной стороной ладони утирает глаза — от лука, который он режет, у него текут слезы, да и у нее глаза щиплет, — если бы мы не ссорились все это время…

— Если бы, да кабы, — фыркает она, — было бы очень хорошо, но нет смысла это обсуждать, ты сам знаешь. Если сейчас об этом жалеть, снова время терять будем. Ты хочешь терять время?

Он вместо ответа тянется, чтобы ее в щеку чмокнуть. Улыбка, на его губах тенью появляющаяся, заставляет ее внутренне замереть от предвкушения.

Улыбка, с которой он открывает перед ней дверь своей комнаты, когда ужин уже позади, обещает что-то такое, чего она не ожидает. В принципе, так оно и есть — своего портрета посреди комнаты она не ожидала бы, наверное, ни при каких обстоятельствах. Вздох вырывается невольно, ладони будто сами взлетают ко рту, и слова приходят на ум не сразу. Ваня ее обнимает со спины и целует куда-то в висок. В картине напротив столько тепла и любви, что кажется, она смотрит на другую себя, какую-то неземную, какую-то нереальную.

— Это должно было быть твоим подарком на день рождения, — вздыхает он у нее за спиной. Она поворачивается, насколько это получается сделать, не выпутываясь из его рук, и взгляд его ловит. Сожаление. Даже если не хотеть его испытывать, даже если гнать его от себя, иногда оно все равно прорывается. — Но я оказался большим идиотом, чем мог себе представить, и ты так и осталась без подарка.

В его комнате она не была больше полугода, с момента, когда пришла к нему, чтобы уснуть вместе с ним и невольно помочь ему справиться с последствиями срикошетившей магии. Какая-то непонятная мыслишка скребется на краю сознания, Саша ее от себя отпихивает — не сейчас. Сейчас не до нее. В комнате не изменилось ничего, ну или почти ничего, это она может сказать после первого же взгляда — так же висит на спинке стула одежда, такая же куча набросков на столе, потому что Ваня всегда предпочитал бумагу, а не планшет, так же больше отдернута левая штора, чем правая, и так же не до конца закрыта одна из дверец шкафа. Все как всегда. Все, кроме ее портрета посреди комнаты.