Серебро и свинец, иной вариант - Олег Волынец

— Идея. — Крис прошел вперед и побарабанил костяшками пальцев по кабине.

— А… Хто? — высунулась из окна встрепанная — нет, поправил сам себя Крис, это у него постоянная прическа — голова водителя-пуэрториканца. — Чего вам?

— Тебе про нас что-нибудь говорили? — спросил снайпер.

— Про вас? А кто вы такие, парни?

— Те, кто всю дорогу трясся в кузове твоей развалюхи, сальная твоя шкура!

— А-а. То-то мне показалось, что для одних одеял грохоту было многовато.

— Все ясно, — вздохнул Крис и, обернувшись, наткнулся на вопросительный взгляд Боллингтона.

— И что теперь?

— Откуда я знаю, — пожал плечами Крис.

— Может, пойдем в деревню? — неуверенно предложил Джимми. — Я видел Шотландца. Присоединимся к его ребятам. Они-то точно знают, что им делать.

— Пойдем, — согласился Крис. — Хуже от этого, по крайней мере, не будет.

Обри Норденскольд медленно шел по улице, озираясь на каждом шагу.

"Надо чаще выезжать из лагеря", — наказал он себе строго и тут же не к месту вспомнил, что среди рядового состава патрулирование здешних дорог уже получило неотмываемое клеймо "русской рулетки".

Не то чтобы гибло так уж много солдат. Большая часть патрульных групп возвращалась на базу у менгиров, не заметив ничего подозрительнее и опаснее белки. Тяготила и пугала именно безнаказанность партизан, их лесное всемогущество. Каждая уничтоженная группа словно демонстрировала новый аспект их способностей — по-другому образованный майор Норденскольд просто не мог выразиться. Морские пехотинцы погибали вдалеке от базы и едва ли не у самой ограды, пешие и на M113-х (Обри подозревал, что единственный "шеридан" уцелел только потому, что Макроуэн категорически отказывался без веской причины выводить его за ворота, и адмирал его поддержал). Партизаны словно задались целью доказать, что любые предосторожности бесполезны и бессмысленны. И после их налетов выживших не оставалось, так что о вооружении и тактике местных жителей командование группировки вторжения знало не больше, чем в самом начале операции.

До сих пор им не удалось поймать ни одного партизана. Отчасти это объяснялось скромными силами, которые Обри с Макроуэном (адмирал после ночной атаки опять впал в перемежающийся ступор) могли выделить на их поимку. Отчасти — тем, что жители деревень, оказавшихся в округе базового лагеря, в том, что, словно в насмешку, официальные документы именовали "зоной безопасности", ненавидели американцев почти так же сильно, как недобитые воины из разгромленного замка. Агрессивный Макроуэн подозревал местных в пособничестве партизанам, и Обри в глубине души готов был с ним согласиться. Но доказательств этому покуда не находилось. Деревенские терпели захватчиков и не проявляли ни открытого неповиновения, ни слишком уж явной злобы, но атмосфера при этом создавалась настолько напряженная, что Обри приходилось чуть ли не ежедневно успокаивать своих солдат.

А заходить в деревню приходилось. Хотя бы потому, что начальство упорно требовало от адмирала Дженнистона установить с туземцами дружеские отношения, а тот, несмотря на скверный характер и ослиное упрямство, в открытую саботировать приказы сверху не осмеливался. К сожалению, пользуясь единственным доступным ему опытом — корейско-вьетнамским, — адмирал не придумал ничего лучше, как организовать регулярную выдачу подарков с наглядной демонстрацией преимуществ американского образа жизни. И теперь, когда о надеждах наладить отношения с местными жителями можно было забыть надолго, бесплатные раздачи продолжались. Даже под дулом автомата.

Мрачные морпехи выкидывали из грузовика ящики с конфетами. Странно, но никакие другие товары спросом у туземцев не пользовались. Поначалу интерес вызвали пластиковые бусы — но сколько бус можно продать в одной деревне или даже в трех? Выдавать ножи чуть было не запретил Макроуэн, уверявший, что все эти орудия смертоубийства, как одно, окажутся под ребрами у его ребят. Обри с большим трудом его переубедил — как оказалось, зря, потому что скобяные изделия не вызвали ни малейшего интереса. Туземцы попереглядывались пару минут, потом вперед вышла хрупкая молодая женщина и двумя пальцами сложила лезвие ножа пополам, точно бумажную ленту. Ни один силач в лагере так и не сумел разогнуть его обратно, и ни один умник не разгадал сути фокуса. Потом нож конфисковал наблюдатель из АНБ и отправил в лабораторию на анализ. Результатов не было до сих пор. Поэтому основным товаром армии вторжения оставались шоколадные батончики.

Женщины и дети попрятались по домам, еще когда грузовики и бронетранспортеры пылили по разъезженной дороге. На площади остались только мужчины. Деревней управляло что-то вроде совета старейшин с олдерменом во главе, и сейчас весь этот ареопаг выстроился перед машиной, пристально озирая выгружаемые коробки.

— Мы пришли с вестями, — сообщил Обри старейшинам, подойдя поближе.

Странно, но и после неудачных переговоров у замка он сохранил способность понимать местное наречие и даже объясняться на нем. То же, хотя и в меньшей степени, относилось к Макроуэну с лингвистом, но у командира морской пехоты были дела поважнее, а лингвист мучился на базе, составляя очередную версию разговорника для личного состава. Поэтому толмачить обычно отправлялся Обри, выкраивая для этого крохи собственного свободного времени.

— Вы всегда приносите дурные вести, демоны, — ответил мрачный староста. Обри пожал плечами.

— Мой воевода просит вас выказать уважение его власти, — несколько витиевато выразился он. По опыту прошлых бесед майор усвоил, что туземцы падки на красивые слова, хотя перемаслить было опасно — самые невинные, казалось бы, обороты могли ввергнуть эвейнцев в амок.

— У вашего воеводы нет власти на земле Дейга, на земле Эвейна, — отрубил старик.

Ну вот, опять!

— Чего он хочет от нас? — поинтересовался староста, прежде чем Обри сформулировал достаточно обтекаемый ответ.

— Он просит вас переехать в… окрестности нашего военного лагеря… — спотыкаясь, объяснил Обри, — дабы показать… что вы не поддерживаете, лесных беззаконников… не оказываете им пособления… и ради уважения к нему.

— Нет, — отрезал староста.

Майор Норденскольд нахмурился. Этого в сценарии не было. Местные жители могли торговаться, оскорблять пришельцев, требовать невесть чего… но до сих пор они не отказывались разговаривать вообще.

— Мы дадим сладостей, — попробовал он пробить внезапно вставшую стену.

— Нет, — повторил староста. — Земля… — Он разразился длинной тирадой, из которой Обри понял только, что земля обидится на оставивших ее.

— Мы дадим вам новые дома, — попытался объяснить Обри. — Станем кормить, пока у вас нет пищи…

— Нельзя, — коротко объяснил старик, презрительно глядя на глупого пришельца. — Нельзя оставлять землю. Оставим — поля травой зарастут, луга под лес уйдут. Долго ли лорд Дейга вас изгонять будет — то никому не ведомо. Обидится земля. Голод будет. Позор чужим хлебом жить.

Обри с ужасом осознал, что старик говорит правду. Оставить поля без ухода действительно означало остаться голодным… или положиться на милость богатых демонов.

— Езжайте в другую деревню, — посоветовал староста. — Там, может, народ глупый.

Может. Обри не стал говорить, что в соседних поселениях идеологическая борьба не увенчалась успехом.

Майор пересказал услышанное лейтенанту Уоллису.

— Сэр, разрешите обратиться, сэр? — поинтересовался тот после недолгой паузы.

— Разрешаю, — махнул рукой Обри. — И не надо по полной.

— Слушаюсь. А почему мы не можем просто… согнать эту банду прикладами и не валандаться?

Видно было, как лейтенанту хочется выместить на туземцах накопившееся зло.

— Потому, лейтенант, что у нас есть строгий приказ — поддерживать с ними дружеские отношения, — устало ответил Обри. — Даже если им на это глубоко начхать.

И потому, хотел он добавить, но промолчал, что мы уже палим друг по другу вовсю и конца-краю этому не видно.

— Лейтенант! Майор! — крикнул радист, высовываясь из люка.

— Что случилось? — спросил Обри, подбегая к бронетранспортеру.

— Нападение, — проговорил радист, припадая одним ухом к наушникам. — Партизаны… сожгли еще одну эм-стотринадцатую… Лейтенант, вас требует подполковник Макроуэн.

Уоллис натянул наушники. Реплик его командира слышно не было, и Обри оставалось мучительно гадать о содержании беседы по сдавленным уоллисовским "есть, сэр… да, сэр… так точно, сэр".

Наконец лейтенант пришел в себя и, старательно не глядя на Обри, проговорил:

— Приказ командира… в связи с тем, что местное население явно оказывает партизанам помощь и поддержку… в качестве меры устрашения произвести принудительное переселение жителей… и снести деревню. — Он сглотнул и закончил: — Майор, вы объясните это местным или мы сразу прикладами?