Создана быть твоей (СИ) - Мун Эми

— И чтобы наверняка — взяла сразу двух!

— Я их люблю! — возмущенно пропищала Микаэль. Близнецов же, кажется, происходящее только веселило.

Татьяна могла понять дочь. Открытые полигамные отношения не были редкостью уже давно, и тридцать лет назад официально утвердили поли-браки, в которых могло состоять любое количество желающих любого пола, но когда подобное случается с дочерью и сестрой, пусть и не кровной…

— Вы, два здоровых амбала, как не стыдно? — пошла в наступление дочь, но улыбки близнецов стали шире.

— Какая у нас суровая родственница, братишка, — хмыкнул один. Рок, кажется — Татьяна их не различала.

— И не говори, Норд.

Опять ошиблась…

— Родственница? — пробормотала ошарашенная Шерил.

— Микаэль — наша невеста, — хором.

Дочка беспомощно оглянулась, ища поддержки, но Татьяна не могла ее дать. Пусть представлять Микки в объятьях сразу двух непривычно, но что даст ее запрет? Девушка счастлива, а беты пылинки с нее сдувают и таскают на руках — разве не это главное?

— Делайте, что хотите, — надулась дочка. — Предательница! — это уже Микаэль. — За моей спиной!

— Прости, сестренка, — выбралась к ней Микки. Юркнула вперед и обняв, что-то прошептала на ухо.

Дочка не могла долго злиться. Обняла в ответ и вздохнула. Сестры всегда были близки, не смотря на неродную кровь.

Мужчины смотрели на девушек с удивительной и непривычной для нее нежностью. Особенно странно это видеть в глазах альфы — Татьяна привыкла к другому…

— Что ж, если с приветствием мы закончили, то ужин ждет, — хмыкнул Дарквуд, — всех, — добавил, глядя на спокойных, как всегда, близнецов.

И как не признать, что ее девочкам повезло с мужчинами? Дарквуд действительно отличался от альф. Лиззи, которая практически превратилась в тень Миллера, рассказала о теории доктора. Об этой странной парности, которая превращает альф в людей, умеющих любить и сочувствовать… В сердце шевельнулась застарелая боль.

— Спасибо мистер Дарквуд, я, пожалуй, отдохну, — ответила на вопросительный взгляд мужчины. — Сегодня Лиззи была особенно разговорчива, я устала.

Никто бы не узнал в безумно красивой и ухоженной стажерке на должность лаборанта прошлую истерзанную жизнью Лиззи.

Миллер взял ее и Ричарда под свою опеку, и уж очень долгие взгляды доставались женщине, пока она не видела. А Лиззи только и говорила, что об «уважаемом докторе». Но оба так и ходили вокруг да около. Доктора, очевидно, смущала его внешность, Лиззи — прошлое.

— Я ложилась под мерзких типов, — ответила ей, стоило коснуться сердечной темы. — Нет, Аманда. Я вся внутри грязная, а доктор… У него светлая душа. Не надо пачкать.

Татьяна чувствовала себя отвратительной подругой, но не могла найти слов, чтобы переубедить Лиззи.

У самой на сердце — тяжесть неподъемная. Владимир Орлов.

Только многолетняя привычка позволила держать лицо перед острым взглядом альфы. Кто бы подумать мог — пару месяцев назад убить его была готова, проклинала каждую секунду, а по ночам рыдала от безысходности, понимая, что ничем не может помочь дочери. А теперь…

— Я не стану сообщать Орлову о вашем местоположении, — так ответил ей Дарквуд. — Решайте сами. Я поддержу любой ваш выбор.

Дарквуд шел на преступление. Укрывательство омег! Да если бы это стало известно… Это всеобщая травля! Но мужчина пошел на риск.

Но теперь ее девочкам нечего бояться… И желание позвонить и снова услышать его голос слишком невыносимо. Дочка никогда не узнает, как болело в груди все эти годы. Как трудно было одергивать себя каждый раз, когда пальцы набирали заветные цифры. Владимир Орлов… Его лицо, запах, прикосновения и повадки остались в ее душе неизгладимыми шрамами. Она резала и рвала в клочья тягу к мужу, но так и не смогла изжить его из сердца.

Глупый кусок плоти тосковал. Плакал кровавыми слезами всякий раз, когда на глаза попадалась статья с заголовком об очередной его пассии. Словно он дразнил ее, издевался, наказывая за удачный побег. А потом пропал. Через год… Раз — и нет, вообще нигде и ничего об Орловых. Только краткие новости компании и редкие фото, позволяющие понять, что он жив.

Постепенно Татьяна привыкла. С двумя маленькими детьми не заскучаешь, да и жить стало в разы трудней — документы на Микаэль сожрали те деньги, что были рассчитаны на двоих. Было трудно, но она справлялась. А когда тоска становилась совершенно невыносимой, вспоминала неестественно выгнутую маленькую ручку и полные боли и страха глаза дочери. Владимир тогда действительно испугался. Даже прекратил бегать по шлюхам и пытался вызвать расположение девочки подарками. Но если ребенку можно запудрить мозги, то для нее, Татьяны, боль дочери стала последней каплей…

Мраморные перила холодили ладонь. Дом Дарквуда — не тот дворец, в котором она жила, но очень близко. Впрочем, нет разницы, из чего сделаны прутья клетки. Но тут она не чувствовала себя скованной. Особенно теперь, когда ее девочки оказались в надежных руках. И мысль о том, что Микаэль досталась двойная порция любви уже не слишком беспокоила. А ее крошка-Мари… Дарквуд с нее глаз не сводил, и уже за это Татьяна готова была простить альфе все грехи.

И теперь вроде бы как нет дел, не надо ни заботиться о будущем, ни думать, как выжить. Исчезли отвлекающие факторы, обнажая острую, как бритва, тоску. Она никуда не исчезла. И не стала слабее — просто привычнее.

Дверь в комнату плотно закрылась, оставляя ее один на один с мыслями. И с телефоном. Несколько движений пальцами — и станет проще. Понятнее, хотя на том конце провода ее, может, уже никто и не ждет. Но она должна просто услышать, ведь, несмотря ни на что, ее тянуло обратно. И Татьяна устала бороться с этой тягой. Устала думать — а что если? И точно не в силах дальше заставлять себя не искать упоминания об Орлове. Занялся благотворительностью! Почему? Зачем, если всегда считал это бессмысленным занятием?

Черный прямоугольник оказался в руке. Экран ожил, готовый соединить ее с любым человеком на земном шаре, но нужен был один.

И, кажется, сердце в груди замерло, когда она медленно набирала нужные цифры. Одно нажатие другое, третье… Гудок ударил по нервам раскаленным хлыстом. Внутри все сжалось, а время превратилось в вязкий кисель, наполняющий голову холодной мутью. Надо положить трубку. Сейчас… Немедлено… Просто нажать отбой, пока не поздно.

— Я слушаю.

А она оглохла. Звуки вокруг пропали, уступая место знакомому до боли голосу. Он звучал так бесконечно устало… Так равнодушно и мертво, что из горла вырвался тихий вздох.

Мужчина тоже молчал. Но его дыхание вдруг стало чаще, и она могла поклясться, что слышит рваный стук сердца, за секунду разогнавшегося до сверхзвуковой скорости. А потом она услышала то, что никогда до этого. Чего ждала отчаянно и безнадежно, выплакивая свои чувства, пока муж развлекался с очередной длинноногой пассией.

— Любимая? — его голос ломался, срываясь на шепот. — Девочка моя, Таша, это ты?

День спустя

— Ташенька, девочка моя, Таша… это ты… любимая…

Он повторял это, как заведенный. Пока срывал одежду, пока брал ее прямо у стены, а потом на кровати. Несколько раз к ряду. Неутомимо, так, как раньше. Только девятнадцать лет назад не было столько поцелуев и ласк, градом осыпающих с ног до головы. Все, что Татьяна успевала сказать, короткое «Вла» — и ее тут же затыкали поцелуем. Глубоким и тревожным. Мужчина каменел над ней и внутри. Сжимал до писка и опять начинал двигаться, словно хотел за короткие несколько часов взять все, что упустил за девятнадцать лет.

Нельзя было соглашаться на встречу в номере. Где-нибудь в людном месте, но что-то подсказывало, мужчину могло не остановить наличие свидетелей, и он просто подхватил бы ее на руки и унес в ближайший закуток.

Горячая пружина внутри живота сжалась, и глаза заволокло искристой пеленой. Внутри всколыхнулась новая волна тепла, но тело уже устало. Как тряпичная кукла, она лежала в объятьях мужа и еле дышала, позволяя ему делать все, что хочется.