Другая женщина - Евгения Перова

В кабинете материализовался давешний тип в галстуке, любезно открыл перед нею дверь, и Ирина пошла к лифту, чувствуя себя очень странно. Конечно, рассказ Чембарцева о планах Арсена ее потряс, но предложение замужества изумило, пожалуй, еще больше: сначала она решила – шутит. Потом поняла, что он всерьез, и… удивилась. Это удивление было таким огромным, что не умещалось в ней, выплескивалось наружу, и редкие встречные даже оглядывались, заметив ее потрясенное лицо. Выйдя из подъезда, она перешла на другую сторону улицы и оглянулась – Ира не знала, сюда ли выходят окна кабинета Чембарцева, даже не поняла толком, какой это был этаж, но увидела темную фигуру за стеклом и догадалась: это он!

Глава 7

Чембарцев

Ирина ушла, Чембарцев постоял, рассеянно глядя на дверь – никак не мог отделаться от воспоминаний: так и видел, какое лицо было у Илоны, когда вышел к ней, живой и здоровый. Побледнела – не хуже Ирины, открыла рот. И закрыла. А он смотреть на нее не мог – от ненависти! Отвернулся и сказал:

– Теперь тебя другой человек охранять будет. Владислав.

– А как… как же Арсен? – спросила дрожащим голосом.

– Арсен твой у меня больше не работает! – Повернулся и прямо в лицо ей отчеканил: – Умер твой Арсен! Похороны послезавтра. И мы с тобой пойдем. Отдадим последний…

И не договорил – Илона медленно осела на пол. Чембарцев посмотрел, перешагнул через нее, вышел и сказал горничной:

– «Скорую» вызови. Мадам что-то плохо стало.

Сейчас ему было больно это вспоминать – больно и… стыдно. Потому что сам во всем виноват. И жениться не надо было – ведь чувствовал фальшь, чувствовал! И когда узнал про связь с Арсеном – нет бы выгнать сразу обоих, да и все. Не-ет, развлекался, дурак старый! Играл в живых куколок! За ниточки дергал. Решил посмотреть, как далеко зайдут. Вот и заигрался. М-да…

Чембарцев постоял, потом тяжко вздохнул и подошел к большому панорамному окну – оперся руками о толстое стекло и взглянул вниз – увидел, как выходит Ирина, останавливается, оглядывается, смотрит… Снова вздохнул: жаль. Хорошая девочка. А глаза какие! Всю душу в них видно. Как она его ненавидела сначала! А потом – пожалела. Он усмехнулся – это его-то! Да, настоящая. С ней можно было бы разговаривать. Да, собственно, ничего ему больше и не надо – в его-то возрасте, когда о душе пора думать, а не о… А не о девочках. Да и есть ли у него душа-то? Чембарцев давно не размышлял ни о чем таком, а тут вдруг понесло: рай, ад, душа… любовь. Это она разбередила, Ирина, черт бы ее побрал совсем! Ну надо же, приперлась: это вы моего мужа убили? Господи, и как она будет дальше жить, юродивая!

Тогда, на свадьбе Арсена, куда он специально пришел, чтобы посмотреть, как будут дергаться его куколки, Ирина ему не понравилась: еще одна куколка – фарфоровая, кружевная, бледная, с испуганными глазами и извиняющейся улыбкой. И просто обмирала от поцелуев Арсена, себя не помнила, – Чембарцев покосился на Илону, та ему улыбнулась, немного криво, но улыбнулась, а рука ее так напряженно сжимала ножку бокала, что костяшки побелели. И ночью была необычайно нежна с ним – не иначе, представляла себе первую брачную ночь своего Арсена. А Чембарцев веселился втихаря. На похоронах Ирина была совсем другая, с пустыми глазами, потом в обморок упала. Чембарцев видел, как она рассеянно приняла чек от помощника, скомкала – сейчас выкинет, подумал он. Но подскочила – как ее? – Тереза! и выхватила чек.

А Илона – молодец, даже зауважал: ни слезинки, ни звука! Только потом, в машине, попросила: «Можно, я к маме сейчас поеду? А то она что-то неважно себя чувствует в последнее время». Ну, поезжай. И что-то все веселье его разом кончилось – пустота, одиночество, словечка сказать некому. Илона уехала в Испанию, он не возражал – пусть ее! Теперь все равно. Теперь и отпустил бы, и денег дал. Но не заикалась. Наследства ждала? Ну, жди-жди.

А поговорить хотелось. Просто поговорить, как люди разговаривают! И не с кем. Он давно отошел от дел – так, присматривал, держал фасон. Вдруг оказалось полно свободного времени, которое не на что было особенно тратить. Друзей у Чембарцева не осталось – да и какие такие друзья! Он был самым старым из тех, кто поднялся в лихие девяностые. Самый старый, самый осторожный, самый живучий. Самый одинокий. Всю жизнь прожил волком-одиночкой, ни к кому душой не прикипал. После Валечки.

Валечка…

Как всегда, при мысли о ней защемило сердце. И ведь не красавица совсем: такая пигалица была! И нисколько его не боялась, даром что маленькая. Командовала, вертела им, как хотела. А он только радовался: после детдома, после общаги – пусть всего-то комната в коммуналке, но свое гнездо! А жили весело, хоть и бедно. Валечка хотела, чтоб он в институт поступил: ты умный, способный, всего добьешься, инженером станешь! Как увидел в первый раз – ямочки, локоточки, коленочки, платьице в цветочек, – так и зацепила она Ваньку, так и забрала его жизнь в свои маленькие ручки! А потом – выпустила. И покатился он колобком недопеченным – и от дедушки ушел, и от бабушки ушел, и от лисы, и от волка с медведем, а зайцев – тех сам лопал по дороге за милую душу.

После Валечки он долго не женился, лет пятнадцать. Потом выбрал кого ни попадя, через три года еле развелся. Дочерей-погодков толком и не видел, не хотят знаться, а там ведь еще и двое внуков. Решил плюнуть на это дело – на семью. Что, баб нет, что ли? Были б деньги. А деньги были. Потом появилась Наталья. И как-то вдруг… подружился, что ли, с ней? Идиотское слово, но другого подобрать не мог. Классический случай – секретаршей у него была. Никогда не брал в секретарши молодых длинноногих. Средних лет, все прилично. А длинноногие в другом месте найдутся. Наталья тоже, правда, была длинноногая, хотя и не молодая. Всего-то на 15 лет его младше. Стройная, красивая – для своего возраста, конечно. Очень спокойная, разумная, все понимала. И поговорить с ней можно было – так и договорился до женитьбы. Наталья даже засмеялась, когда предложил:

– Что это вы, Иван Петрович?

– А что?

– Совсем одиноко, да? – Подошла, заглянула в глаза, он обнял ее, вздохнул. Наталья его по щеке погладила: – Бедный Ваня…

Сейчас он иногда скучал по Наталье, звонил, опять говорили, как прежде. Особенной любви между ними не было, но… дружили. Да и расстались, в общем, друзьями. Ничего, привык. Нет бы и жил дальше один! Надо же было ему эту Илону – кошку драную, сучку подзаборную! – подобрать. Точно говорят – бес в ребро.

А теперь вон что вышло…

Любовь, ты ж понимаешь! Душа! Душа надобна, да… А все она виновата, рассердился Чембарцев, Ирина! И подумал: а ведь ей можно было бы рассказать. Эта поняла бы, пожалуй. То, что никому не рассказывал, никогда. Даже сыну…

В тот день, сломавший его судьбу, Чембарцев проспал. Всего-то кружку пива выпил после работы с мужиками, и вот тебе, пожалуйста: проспал! Они с Валечкой работали в разные смены, и по вечерам Иван ездил ее встречать к заводу – мало ли что, все-таки на седьмом месяце. Был конец марта, но морозно и снежно, как в январе, – весна запаздывала. Иван накинул пальто, схватил шапку и помчался на улицу – так здорово проспал, вот черт! Наверно, она уже на подходе. Выскочил в переулок и сразу увидел Валечку – она медленно шла по снегу вдоль длинной ледяной дорожки, раскатанной местными мальчишками. Увидела его, рукой замахала…

То, что случилось дальше, врезалось в его память замедленными кадрами фильма: в переулок въехала светлая «Волга», ее чуть занесло, и машина почти задела Валечку, та покачнулась, шагнула в сторону…

Если бы не эта ледяная дорожка!

Нога у Вали поехала, она потеряла равновесие, замахала руками и упала…

Нехорошо упала, навзничь.

Иван заорал и побежал к ней, а машина, которая слегка притормозила, резво рванула вперед. Иван бежал прямо на машину – увидел перекошенное от страха лицо водителя, опять заорал:

– Стой! Стой! Помоги! В больницу надо! Стой!

Но машина, вильнув, объехала его и умчалась дальше по переулку, потом свернула направо.

– Что же ты… В больницу же… надо…

Он побежал к Валечке – она не дышала, и Ванька заплакал от ужаса: что ж такое-то?! Что же это?! Врача, надо врача… В больницу… Он попытался ее поднять, не выходило, но как-то осилил, встал, поскользнулся, чуть не упал, но выправился и пошел с Валей на руках к главной улице, где горели фонари и ездили машины, где была телефонная будка. Дошел, положил ее на тротуар – где ж телефон-то?

Тут же собрались прохожие: что, что случилось? Ой, смотри, женщине плохо! Беременная! Рожает, что ли? Да ты смотри, кровь! И правда, здесь, на свету, стало видно, что снег под головой Валечки красный. И вдруг Иван увидел машину «Скорой помощи», выехавшую из-за поворота. Он выскочил на проезжую часть, чуть не под колеса кинулся:

– Стойте! Помогите!

Дальше он помнил плохо: скрежет тормозов, свистки милиционера, общий крик, кто-то ударил его в зубы – вроде как шофер «Скорой», кого-то он бил сам, вырываясь: