Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев

– Самым большим? Значит, будут и малые?

– Куда ж без них? – пожал плечами Григорий. – “Весь мир насилия мы разрушим до основания” – поётся в “Интернационале”. Попытка следовать этому правилу таит в себе две угрозы. Первая проявится сразу после завершения процесса разрушения, и окажется, что на руины положили глаз предприимчивые соседи, сохранившие свою государственность. Продолжение куплета – “мы наш, мы новый мир построим” – при наличии по соседству плотоядных хищников может вообще не состояться. Стройка – дело не быстрое, здание светлого будущего надо спроектировать, обеспечить материалами, огородить и охранять от мародёров. А как это делать, если старые институты обеспечения безопасности сломаны? Вторая проблема – люди. Ваши соратники, профессиональные революционеры, посвятившие всю свою жизнь разрушению, за редким исключением, не способны к созиданию. На любой должности они будут делать то, что умеют лучше всего. И в определенный момент придёт понимание, что для физического выживания страны необходима ликвидация ликвидаторов…

– Пролетариат не позволит! – не выдержал Сталин.

– А куда ж он денется с подводной лодки! – съязвил Григорий. – Это будет еще одним вашим разочарованием. Ленин в книге “Что делать?” писал, что рабочие способны ставить только экономические требования. Далее этого их кругозор не распространяется. Так с чего им вдруг начать мыслить политическими категориями? Именно поэтому заводы, отданные в управление пролетариату, будут останавливаться один за другим. Произвести из подручного материала зажигалку, сбыть ее на блошином рынке проще и понятнее, чем налаживать производственную кооперацию, договариваться с заказчиками и поставщиками, учитывать необходимость отчислений в фонды всеобщего благосостояния, на оборону и науку. Даже работа вспомогательного и управленческого персонала рабочему избыточна и непонятна[61]…

– Это потому, что наш рабочий тёмен и забит! – запальчиво возразил Сталин, – но ему на помощь всегда готов прийти более развитый и образованный пролетариат Германии, Франции, Америки…

– Пролетарская солидарность всегда будет отступать перед геополитической целесообразностью. Пролетарий Германии по приказу своей буржуазии с огромным удовольствием как стрелял, так и будет стрелять в своего классового собрата из России. Про солидарность трудящихся он вспомнит только в случае смертельной угрозы своему существованию и то, только на время присутствия такой угрозы.

– А вы пессимист… – натянуто улыбнулся Сталин.

– Пессимист – это хорошо информированный оптимист, – вздохнул Распутин, – вам же нужна не патока, а суровая правда жизни. Так её есть у меня… К тому же, мои слова очень просто проверить экспериментальным путем…

– Вы хотите сказать, что всё зря, и наши усилия тщетны? Революция не нужна? – набычился революционер.

– Нет, не хочу. Революция происходит именно потому, что дальше жить, как прежде, невозможно. Однако лечение лечению – рознь. Вот представьте, что вы – стоматолог, а Россия – ваш пациент с полным ртом гнилых, обломанных зубов. Они болят так, что пациент готов лезть на стенку. У вас есть выбор – вырвать, не разбираясь, все, или аккуратно вылечить то, что можно спасти, удалив лишь самое безнадежное.

– И какие зубы, по-вашему, можно спасти?

– Коренные. Профессиональные. Специалистов, требующих длительной и очень дорогой подготовки. Особенно технических. Это всегда штучный и весьма востребованный товар в любой сфере, будь то инженеры, учёные, военные или полицейские.

– Ищейки?

– Иосиф Виссарионович, для подготовки оперативного сотрудника уголовного розыска нужно от трех до пяти лет в зависимости от специфики. Но без них государство потонет в криминале, и никакой вооруженный пролетариат от этого не спасет. С бандитизмом худо-бедно вооруженные рабочие ещё справятся, хоть и с неоправданно высокими потерями, но с более изощренными уголовными преступлениями – хищением, мошенничеством, мздоимством – нет. Нереально. Или вы относитесь к тем прекраснодушным, полагающим, что все эти пороки пропадут сами собой, стоит только свергнуть самодержавие?

– Нет, я так не считаю, – улыбнулся Сталин. – Большевики не склонны преуменьшать трудности предстоящего государственного строительства. Но армия в ее нынешнем состоянии, как мне кажется, вообще не поддастся никакому лечению и реформированию. Офицерский корпус будет держаться за свои привилегии железной хваткой.

– Да нет уже никаких привилегий, – махнул рукой Распутин, – во всяком случае – на фронте. А в тылу офицерство отягощено таким количеством кастовых условностей, что воспримет освобождение от них как благо. Посудите сами, какой бред! Офицер может сидеть в театре не дальше седьмого ряда партера, причем только в двух императорских театрах – Мариинском и Михайловском. Если он заказывает вино в ресторане, то может выпить один бокал, а платит за целую бутылку. Он не должен торговаться с извозчиком. Там, где обыкновенный человек платит 15 копеек, ему приходится тратить рубль. Он должен делать покупки только в определенных магазинах. Сыр, фрукты и вино – только в Елисеевском, меха – только у Мертенса, драгоценности – у Фаберже, цветы – у Эйлерса. И так далее… Офицерские привилегии – субстанция крайне относительная и весьма обременительная. Это больше похоже на почетное рабство. Но, отнимая их, надо сразу что-то дать взамен. Из Маркса для этого ничего не подходит – старик в упор не видел государство в целом и профессиональную армию – в частности.

– Рабы-золотопогонники – сильно сказано, – улыбнулся Сталин в усы, – хоть и оскорбительно по форме, но верно по содержанию. В таком случае они должны быть счастливы лишь тем, что их освободили от бремени рабства, и не требовать более того.

– Иосиф Виссарионович, вы ведь помните Ветхий завет. Что говорили Моисею Корей, Дафан и Авирон во время бунта вышедших из Египта евреев? «Зачем ты вывел нас из Египта? Мы ведь жили в цивилизованной стране, где было всё – от судебной системы до канализации. Ты говоришь, что мы там были рабами фараона – но теперь мы рабы случайности: нам нечего есть и пить, нам угрожают хищники, нас грабят, насилуют и убивают окрестные дикари. Мы умрём тут; ты вывел нас на смерть. А главное – в чём образ будущего? Ты говоришь, что мы идём в землю обетованную, но пока что мы бесцельно блуждаем по пустыне. Куда мы идём? Каким будет этот твой «израиль»? И будет ли он вообще?». Моисей утопил их в яме с дерьмом, но чтобы ответить на все вопросы, ему пришлось пойти на Синай и вернуться оттуда со скрижалями Завета…

Распутин с наслаждением допил чай, поставил на стол кружку. Взглянув на Сталина, отметил, что его глаза перестали светиться обжигающей желтизной. Черный зрачок утонул в карей радужке…