Сердце Проклятого - Ян Валетов

Хасим смахнул с подбородка колу и хихикнул своим противным тонким голоском.

Гений! Однозначно — гений!

Книга вторая

Глава 1

Иудея. Ершалаим

Дворец Ирода Антипы, тетрарха

30 год н. э.

Тетрах Галилеи и Переи, сын покойного царя Иудеи Ирода Великого, Ирод Антипа пребывал в дурном расположении духа. Плохо, когда предпраздничный день начинается со встречи с первосвященником Каиафой, но еще хуже, когда он начинается с неприятных обязанностей, от которых нельзя отвертеться.

Когда ему доложили о том, что во дворец явился Каиафа в сопровождении десятка левитов, четырех членов Синедриона и одного арестованного, Антипа даже заколебался: не сказаться ли ему больным? Здесь, в Ершалаиме, Антипе вовсе не хотелось заниматься политическими делами. Это у себя во владениях он был строителем, достаточно мудрым правителем и дальновидным человеком, а здесь он хотел казаться таким, каким слыл в Иудее — легкомысленным и недалеким любителем роскоши, наслаждений и женщин. Будучи достойным сыном своего великого отца, Ирод Антипа знал, что чем меньшее количество людей знают твое истинное лицо, чем менее осведомлены посторонние о твоих сильных и слабых сторонах, тем легче манипулировать ими, добиваясь своих целей.

Те, кто верил слухам о нем, удивлялись: как такой негодный правитель столь удачливо властвует в Галилее и Перее столько лет? Властвует, не проедая отцовского наследства, а строит города, возводит дворцы и сохраняет мир, несмотря на попытки опасных бунтовщиков-зелотов сместить его с трона, несмотря на обиженного Арету, грозного царя Набатеи, мечтающего отомстить за поруганную честь дочери, несмотря на то, что его многочисленные враги (а среди них были и родственники) не устают посылать Цезарю пространные доносы.

Те же, кто слухам не верил, удивлялись мудрости его поведения и той предусмотрительности, с которой Антипа скрывал свое настоящее лицо.

У каждого человека есть слабое место. Слабым местом Ирода Антипы была его любовь к бывшей жене брата Ирода Филиппа — Иродиаде. Пятидесятилетним мужчинам положено влюбляться в юных дев — так повелевает им естество. Иродиада же была далеко не юна, когда он встретил ее, у нее подрастала двенадцатилетняя дочь — расцветающая Саломея, красота Иродиады уже перевалила через зенит и начала недолгий путь к закату, но любовь поразила тетрарха в самое сердце.

Иудейские законы запрещали женитьбу на супруге брата, если она еще не была вдовой. Иродиада же вдовой не была. Брат Ирода Антипы по отцу был жив и пребывал в добром здравии. То, что родич уводит у него жену, сильно Филиппа не огорчило, хотя и любви к братцу не добавило. Впрочем, в семье покойного иудейского царя дети никогда особых симпатий друг к другу не питали.

Но то, что женщина, к которой Антипа воспылал страстью, вышла замуж за первого мужа по иудейскому обряду, было не единственной проблемой. Сам Ирод был по Закону женат на дочери набатейского царя Ареты Четвертого — Цеймат, и женат без малого двадцать лет. Римские законы, в отличие от законов иудейских, разводу не препятствовали, а тетрарх был гражданином Рима и мог разводиться по своему разумению хоть сотню раз, да вот беда: брак с Цеймат был союзом не столько матримониальным, сколь политическим, а политические союзы так просто не разрываются.

Разумом Антипа это понимал, но неведомая ему ранее сила любви решила все иначе. Кипящая от справедливого гнева Цеймат сначала умчалась в пограничную крепость Махерон, а уж оттуда бежала к отцу. Развод, который тетрарх только замышлял, сразу стал реальностью и Антипа немедленно осуществил задуманное, освободившись разом и от опостылевшей супруги, и, что было непростительной для царя глупостью, от выгодного военного союзника.

Арета посланным письменным и материальным извинениям не внял, гонцов, кроме одного, казнил. Головы принесших дурные вести были отправлены тетрарху в мешке. Арета Четвертый был человеком крутого нрава и редко оставлял обиды безнаказанными. Следовало ожидать войны, но даже это не мешало Ироду Антипе праздновать свой триумф. Рядом с Иродиадой он снова почувствовал себя молодым.

Тетрарх понимал, что Иродиада навряд ли испытывает к нему похожее чувство — она была умной и расчетливой женщиной, использовавшей свой шанс получить настоящую власть взамен скучной обеспеченности в первом браке, но даже такой вариант его устраивал. Он в первый раз любил так сильно, что готов был пожертвовать многим, но только не любовью.

Брак, нарушающий иудейские законы, был воспринят с осуждением не только простыми подданными-иудеями, но и учеными-книжниками, что означало испорченные отношения с духовенством. Ироду Антипе доносили, что имя его упоминается во многих синагогах по не самому лучшему поводу, что в Ершалаиме неоднократно говорили, что он забыл о своих корнях и позорит предков, как будто бы в столице не знали, что все Иродианы давно живут, как римляне, по законам Империи.

Город, построенный Антипой на берегу Генисаретского моря, тоже был не иудейским до мозга костей. Красивая, белокаменная, полная статуй и дворцов Тивериада, возведенная на месте старого кладбища, не воспринималась иудеями как место, пригодное для жизни, и могла, скорее, называться полисом, чем галилейским городом, настолько эллинской она была. Поэтому и фанатичных иудеев в ней было мало, что, впрочем, только радовало ее основателя. Лавируя между Римом, местной знатью и духовенством, Ирод Антипа старался избегать прямых столкновений с недоброжелателями и посвящать свою жизнь не политической борьбе, а строительству, искусству и, конечно же — прежде всего — своей любви с Иродиадой!

Сегодняшнее появление здесь первосвященника Каиафы не могло не беспокоить тетрарха. Зять хитрой лисы — Ханнана — всегда вызывал у Ирода Антипы неприятные чувства, даже большие, чем сам Ханнан. Каиафа был опасен. Это пока он был в тени могущественного тестя, его следовало опасаться слегка. Но Ханнан не вечен, и тетрарх понимал, что смерть старика вскоре откроет настоящее лицо первосвященника, а в том, что это лицо мало кому придется по душе, не сомневался.

Портить отношения с Каиафой больше, чем они были испорчены на сей момент, было бы ошибкой, так что пришлось спуститься в гостевой зал. При виде бородатых и возбужденных до крайностей членов Синедриона настроение у тетрарха испортилось окончательно — такие же перемывали кости ему и его новой любимой жене, говорят, что обсуждался даже херем[37]! Чуть в стороне от этого похожего на ворон старичья стоял в бело-голубом сам первосвященник, насупленный и надутый, словно объевшаяся зерна мышь. По правую руку от него в окружении левитов находился невысокий, оборванный и слегка помятый человек лет тридцати — тридцати пяти с тонким лицом, крупным хрящеватым носом и грустными, словно предсмертный стон, глазами.