Сочинения - Леопольд Захер-Мазох

Все эти вопросы с быстротой молнии промелькнули в голове Ядевского, но не привели ни к какому решению. Его несло с необыкновенной силой, но куда? – этого он и сам не знал. С одной стороны, солнечный свет в образе чистой, невинной девушки, с другой – непроницаемый мрак и дивная красота Эммы Малютиной…

Час спустя Рахиль уже донесла Эмме об этом свидании в церкви.

– Уверена ли ты в том, что это был Ядевский? – спросила Эмма.

– Уверена, я даже слышала их разговор.

– О чем же они говорили?

– О вас, барышня. Она его предостерегала, но он ей не поверил.

– Не объяснялись ли они друг другу в любви?

– Нет. На прощание поручик спросил у барышни, когда они увидятся, а та отвечала ему: «Зачем? Теперь это ни к чему».

– Хорошо. Ступай домой.

По уходе еврейки Эмма написала два письма: одно – графу Солтыку, подписанное ее именем, другое – Ядевскому, измененным почерком и без подписи. Она приглашала обоих приехать в оперу. Первое было послано с Борисом, второе отнес лавочник-еврей.

Граф явился в театр еще до начала спектакля и стоял на лестнице, ожидая приезда красавицы, покорившей его гордое сердце. Наконец появилась и она в сопровождении своей мнимой тетушки в старомодном, впрочем, очень приличном костюме. Солтык вежливо поклонился Эмме, пожирая ее своим страстным взором, а она только кивнула ему и молча прошла мимо.

Казимир, сидя в партере, видел, как она вошла в ложу и тотчас же обратила на себя внимание публики. Простой, но изящный наряд как нельзя лучше гармонировал с ее величественной красотой. Она спустила с плеч мантилью и гордым, равнодушным взглядом окинула зал.

«Где она выучилась одеваться с таким вкусом? Знаю, что в Париже она не бывала», – глядя на нее, думал Солтык.

Во время первого антракта Казимир хотел было пойти в ложу Эммы, но граф опередил его. Кровь так и закипела в жилах пылкого юноши, когда он увидел, с какой приветливой улыбкой красавица встретила его соперника.

«Что со мной? – мысленно спрашивал он себя. – Неужели это ревность?»

Самые мрачные мысли проносились у него в голове, волнение возрастало с каждой минутой, он задыхался. Вне себя от бешенства он вышел из зала, чтобы освежиться, а возвратясь, стал у колонны, поджидая, когда выйдет Солтык, но – увы! – граф так увлекся разговором, что откланялся только после второго действия, и Казимир тотчас же занял его место.

– Почему ты так опоздал? – спросила Эмма, не замечая его волнения. – Разве ты не получил моей записки?

– Я получил анонимное письмо… Вот оно…

– Не сердись, это была шутка! Мне хотелось поразить тебя моим нарядом и вскружить тебе голову.

– Я здесь с самого начала оперы.

– Неужели? А я тебя и не заметила.

Ядевский устремил на нее взгляд полный укоризны, но тем не менее страстно поцеловал ее руку. А она мысленно торжествовала, сознавая, что сердце его всецело принадлежит ей.

XXVIII. Путь в царствие небесное

Смелая, хладнокровная, невозмутимая Эмма Малютина слегка вздрогнула, когда Борис подал ей визитную карточку патера Глинского, до такой степени неожиданным был этот визит. Однако, она быстро овладела собой и сказала:

– Просите.

Хитрый иезуит вошел в гостиную с самой сладкой улыбкой. Хозяйка легким движением руки указала ему место на диване и с сознанием собственного достоинства устремила на него вопрошающий взгляд.

– Извините меня… Я, кажется, побеспокоил вас не вовремя, – начал патер Глинский, – но причина моего визита так важна, – я бы даже сказал, священна, – что я отчасти имею право на ваше снисхождение… Речь идет о счастье моего дорогого графа… Я воспитывал его и люблю, как сына…

Наступила довольно продолжительная пауза. Иезуит надеялся, что Эмма поможет ему каким-нибудь вопросом или замечанием, но она слушала его с таким непритворным равнодушием, словно хотела сказать: «Какое мне дело до твоего графа». Патер растерянно потирал руки и расправлял складочки на своем рукаве. Наконец он решился прервать это затянувшееся молчание и сказал:

– Я полагаю, сударыня, что вы уже угадали причину моего визита?

– Вы ошибаетесь, я о ней даже не подозреваю, – ответила девушка с таким неподдельным простодушием, что буквально поставила в тупик опытного дипломата ордена иезуитов.

– Я желал бы… Но, прежде всего, позвольте отдать вам должное, вы были восхитительны в костюме султанши.

– Неужели вы пожаловали сюда для того, чтобы сказать мне этот комплимент? – насмешливо улыбнулась Эмма.

– О нет, – пролепетал иезуит, – я веду речь к тому, что мой граф влюбился в вас до безумия…

– Да, он за мною ухаживал, – равнодушно ответила гордая красавица.

– Значит, я не ошибся… Понятно, что внимание графа льстит вашему самолюбию, положим даже, что это чувство доставляет удовольствие и ему самому, но вместе с тем оно огорчает многих и в особенности меня, его воспитателя, от души желающего видеть его счастливым.

– Теперь я вас уже вовсе не понимаю, будто вы говорите на незнакомом мне иностранном языке.

– Известно ли вам, что граф Солтык помолвлен?

– Да, я это слышала.

– Что вся Польша жаждет этого союза двух могущественных фамилий?

– И это мне известно.

– Скажите, почему же вы так стараетесь разрушить наши планы?

– Я?! – Эмма надменно вскинула голову и засмеялась. – И не думаю!

– Зачем же вы завлекаете графа?

– Не могу же я запретить ему ухаживать за мной! Я бы стала предметом всеобщих насмешек. Впрочем, он ничем не нарушает законов приличия.

– Вы уклоняетесь от положительного ответа… а между тем всеми силами поощряете графа…

– Нисколько.

– Не пора ли прекратить эту игру словами, сударыня, оставим остроумие в стороне… Разрыв графа с семейством Огинских был бы несчастьем для всех, кто желает ему добра, а для него самого – в особенности… Вы препятствуете этому браку… в этом я уже убедился… и потому прошу вас, сударыня, прекратить ваши преследования.

– До сих пор граф не говорил со мной о любви, но если бы он это и сделал, то, поверьте, я не стала бы его слушать.

– Все это только слова! – возразил иезуит. – Я человек опытный и прекрасно понимаю, что вы имеете виды на моего бедного графа!

– Избавьте меня от ваших предположений, – строгим шепотом заметила Эмма. – Я не люблю вашего графа – достаточно ли этого для вашего успокоения?

– Виноват, сударыня, мы не понимаем друг друга. Я говорю, что вы желаете овладеть его сердцем.

– Нимало, а рукой – и того меньше, – не без гордости возразила Эмма.

– Да, не рукой… Мечта ваша совершенно иного свойства… Будем же говорить откровенно…

– Возможно ли это для человека, носящего рясу! – ядовито пошутила Эмма.