Лейтенант Рэймидж - Дадли Поуп

— Да.

Лучше остановиться на этом, подумал он. Она довольна тем, что сделала, и не без оснований. Видит Бог, для импульсивной девушки ее возраста это был храбрый поступок, с другой стороны, немного молодых девиц являются главами столь могущественных семейств. И все же было еще, что ему хотелось бы выяснить.

— Джанна… — начал он.

— Ни-ко-лас, — спародировала его она.

Девушка смеялась, но вопрос был нешуточный.

— Ты сделала это… Я хочу сказать, почему… — проклиная себя, он пытался сформулировать вопрос как можно более осторожно. Она не спешила прийти к нему на помощь, они просто шли по направлению к резиденции, рука об руку, но не глядя друг на друга.

— Ты понимаешь, о чем я хочу спросить?

— Да, но зачем ты спрашиваешь об этом?

— Потому что хочу знать, разумеется!

— Николас, удивительно, как много, и в то же время как мало ты знаешь. Так много — о кораблях, пушках, битвах и о том, как вести людей за собой… — Она, казалось, не обращается к нему, а просто думает вслух, — …и так мало — о тех людях, которых ты ведешь.

Он был так поражен, что ничего не смог ответить.

Рэймидж с изумлением поймал себя на мысли, что с момента, когда Джанна прорвалась с зал суда на борту «Трампетера», прошло всего лишь три часа. Теперь он был гостем в роскошном дворце, сидел на террасе в удобном плетеном кресле и любовался видом обрамленного миртовой изгородью сада. В саду пламенели последние в этом сезоне олеандры и розы, а разбросанные тут и там остроконечные кипарисы как часовые высились среди апельсиновых и земляничных деревьев.

Глядя с этой террасы через голубое Тирренское море в направлении далекой земли Италии, трудно было поверить, что где-то в мире, а тем более совсем близко, за горизонтом, идет война. Линейные корабли, фрегаты и другие суда, стоящие на рейде у подножия сада, казались в этом ярком солнечном свете, в этих декорациях и атмосфере, воплощением грации и красоты, а не изобретениями, созданными исключительно ради убийства и разрушения.

Далекий горизонт на востоке в свете уходящего дня начал подергиваться розовым, в то время как за его спиной солнце вот-вот должно было скрыться за горой Пиньо, отбросив тень на город и порт Бастии. Слева расплывались в дымке очертания острова Капрайя, также как очертания лежащей впереди Эльбы и островка Пьяноза справа. За горизонтом британские фрегаты вели блокаду Леггорна, препятствуя двум десяткам приватирских судов покинуть порт. Впрочем, без особого успеха.

Пока леди Эллиот и Джанна сидели рядом с ним, укрываясь в тени зонтиков, прикрепленных к креслам, Рэймидж пытался переварить невероятные новости, которые сэр Гилберт сообщил ему десять минут назад: ночью французы высадили на северной оконечности острова около семисот солдат, и те продвигаются на юг, к Бастии. Как им удалось избежать патрульных фрегатов — загадка, но сейчас, чтобы достичь города им остается проделать путь в девятнадцать, а скорее, даже в пятнадцать миль по чрезвычайно пересеченной местности.

Где-то там, за жемчужной линией горизонта, размышлял Рэймидж, лежит Италия, по которой, разослав вперед кавалерийские патрули для прочесывания холмов Тосканы, маршируют войска Бонапарта. Едва французы достигают центральной площади какого-нибудь города, они издают троекратное ура в честь красного колпака Свободы, сажают дерево Свободы с откованными из железа ветвями и, если верить всем свидетельствам, устанавливают одну или две гильотины, чтобы продемонстрировать всем местным жителям, как вольно им будет жить под пятой французских освободителей. Они вольны будут положить свою голову под нож или наблюдать, как падает сверкающее лезвие, чтобы лишить головы какого-нибудь из близких знакомых…

Рэймидж заметил, что шлюпка, ранее отвалившая от «Диадемы» и отплывшая к «Лайвли», направляется теперь в гавань. Ему стало жаль бедолаг, сидящих на веслах — жарковато для гребли при такой зыби на море.

Леди Эллиот как раз закончила описывать Джанне родителей Рэймиджа и приступила к рассказу о каждом из шести своих отпрысков, младший из которых был отправлен поиграть перед дворцом, чтобы не мешать разговору взрослых.

Сад спускался к самой воде, и леди Эллиот показывала им детскую парусную лодку. Что произойдет с этим всем теперь, подумал Рэймидж, когда французы оказались на Корсике, когда Бонапарт высадил войска на своем родном острове?

Через стеклянную дверь вошел слуга и передал Рэймиджу, что вице-король ждет его в кабинете.

Обстановка большого, с мраморными полами рабочего кабинета дворца свидетельствовала, что сэр Гилберт — человек культурный и со вкусом, делавший во время своих долгих поездок по Европе расчетливые приобретения. Римская амфора, установленная в углу на постаменте из красного дерева, сохраняла следы ракушек и кораллов, облеплявших ее поверхность, выдавая, что этот остаток груза римской галеры, потерпевшей кораблекрушение лет две тысячи этак назад, извлекли на свет рыбацкие сети.

Вице-король заметил, куда смотрит Рэймидж, и сказал:

— Вытащите пробку.

Охваченный любопытством, Рэймидж подошел и, бережно придерживая черное горлышко, вытащил деревянную затычку. Внутренняя часть горловины была покрыта темными пятнами, похоже, что красная керамика была запачкана маслом. Он наклонился и понюхал: действительно, масло, ароматическое масло, предназначенное, может быть для того, чтобы умащать тело любящего роскошь центуриона, живущего в каком-нибудь богом забытом лагере на краю Римской империи.

— Да-да, это мирра, — сказал сэр Гилберт, — масло сладкого кервеля.

Звуки голоса шотландца рывком вернули Рэймиджа на землю: в захватившей его череде диких и эротичных мечтаний он уже втирал мирру в теплую кожу Джанны.

— Ее светлость, — добавил вице-король, — находила этот аромат восхитительным, пока я не сказал ей, что это. Однако в ее представлении ладан и мирра неразрывно связаны с образами несусветного разврата, так что ни в чем неповинная амфора была отправлена в изгнание в мой кабинет.

Сэр Гилберт извинился за то, что резко оборвал их беседу получасом ранее — новости, принесенные с севера коммодором Нельсоном оказались очень серьезными… Но как поживают его старые друзья, граф и графиня? Рэймидж мог сообщить очень немного нового о них: писем не было уже несколько недель.

Не думает ли он, поинтересовался сэр Гилберт, что маркиза быстро идет на поправку? Рэймидж согласился.

— Мы благодарны вам, мой мальчик, — сказал вице-король. — Вы исполнили очень трудную миссию. Гораздо более трудную, — добавил он с оттенком двусмысленности, — чем можно было представить, даже с учетом гибели вашего корабля. Кстати, хочу выразить раскаяние за свой намек сэру Джону Джервису, чтобы он послал «Сибиллу», поскольку знание вами итальянского языка может помочь делу.