Карл Великий: реалии и мифы - Олег Валентинович Ауров

Simon J. Le Myth royal. P., 1984.

Skinner Q. The foundation of modem political thought. Cambridge, 1978. V. I–II.

Yardeni M. Le conscience national en France pendant les guerres de religion. P., 1977.

Yardeni M. French calvinist political thought // International Calvinism/ 1541–1715. Oxford, 1985. P. 315–338.

М. А. Юсим

Карл Великий в средневековой итальянской хронике легенда о восстановлении Флоренции у Джованни Виллани

Имя Карла Великого встречается в средневековых итальянских исторических сочинениях главным образом постольку, поскольку его личность имеет непосредственное отношение к описываемым в них событиях, к истории Италии и, прежде всего, к локальной истории, к которой эти сочинения были обычно привязаны вплоть до эпохи Возрождения.

Флорентиец, пишущий об истории своего родного города, упоминает о прочих событиях, происходящих в окружающем его мире, в той связи, в какой эти события затрагивают историю Флоренции, и это субъективное отношение к историческому материалу дает первый повод для постановки вопроса о соотношении мифа и реальности в реконструировании прошлого.

Навряд ли сегодня кто-то станет резко противопоставлять эти два понятия, беря на себя смелость указать, где начинается миф и кончается действительность. Скорее на более благосклонный прием может рассчитывать утверждение, что всякая реальность есть миф — в той мере, в какой она доходит до нас через чье-то восприятие, и что всякий миф есть реальность — в той мере, в какой всякая мифологическая конструкция состоит из реалий, а эта мера очень высока.

Тем не менее, миф и действительность одновременно противостоят друг другу, поэтому для описания их взаимоотношений нужно как-то очертить их границы, хотя бы условно. В традиционном понимании к мифотворчеству тяготеет историк, настолько проникшийся определенной идеей, тенденцией или задачей, что эта идея может заставить его искажать элементарно воспринимаемые факты или постулировать события, о существовании которых нет данных. Работа незаинтересованного и нелицеприятного автора ближе к тому, что считается объективным, или научным познанием, хотя любые получаемые наукой результаты, приобретающие со временем черты стереотипа, не могут быть полностью лишены мифологической составляющей в силу субъективности общественного сознания. В расширительном смысле миф можно понимать как один из приемов освоения исторической реальности, вовсе не обязательно противостоящий науке, а существующий рядом с ней, дополняющий ее и по своему необходимый, даже находящий в ней свое особое, но законное место, где-то на полпути от специального строго выверенного знания — к общему месту, являющемуся коллективным достоянием.

Такое понимание позволяет выделить множество разновидностей мифа в истории — литературный миф, научный (историографический) миф, миф-легенда, национальный миф, миф о великом человеке. Последний термин относится непосредственно к императору и королю франков Карлу, сыну Пипина, с именем которого эпитет «Великий» сросся настолько, что свидетельствует о своем носителе как о персонаже-мифе. И человеку, живущему на рубеже II–III тысячелетий, приходится считаться с этим мифом, претерпевшим за двенадцать столетий массу трансформаций, но в целом сохранившим апологетическую направленность и включившем в себя представления о Карле как человеке, восстановившем Западную римскую империю, великом благотворителе и покровителе католической Церкви, верном ее сыне и защитнике, строителе и объединителе государства, деятельность которого в конечном итоге послужила на благо европейской цивилизации.

Конечно, обращаясь к первоисточникам, сообщающим нам об обстоятельствах жизни того или иного героя, историки надеются откорректировать укрепившиеся в отношении его с течением времени мифологизированные черты, испытать их на прочность, пробуя отыскать с помощью исторической критики свидетельства, опровергающие устоявшиеся стереотипы (тут, правда, всегда есть риск заменить их новыми). Но применительно к Средним векам, и в частности, к Карлу Великому, это сделать особенно непросто, уж очень много современники и ближайшие потомки вложили в формирование легенды о нем, не случайно он чуть ли не при жизни стал эпическим героем.

Однако, если исследователь средневековой Италии захочет сопоставить ожидаемое сегодняшним читателем благоприятное и благоговейное отношение старинных писателей к памяти Карла Великого с реальной картиной, то он найдет много доказательств, нарушающих ее стройность. Именно об этом свидетельствует статья итальянского историка Джины Фазоли, озаглавленная так: «Карл Великий в итальянской историко-легендарной традиции». Хронологические рамки этой работы охватывают IX–XV века, хотя в основном она посвящена свидетельствам первых двух — трех столетий этого периода. Фазоли разделяет два рода сведений — опирающихся на «определенную историческую информацию» и восходящих к «поэтической традиции, о которой свидетельствуют сохранившиеся эпические поэмы». При этом она оговаривается, что зачастую невозможно определить, стоит ли за текстом «искаженная, но все же подлинная традиция коллективных исторических воспоминаний», или автор обращается к воспроизведению этих воспоминаний в письменной передаче, «в литературной и, возможно, произвольной обработке», до нас не дошедшей, к которой он добавляет собственные произвольные соображения, давая начало «псевдо-традиции» (Fasoli, р. 348–349).

К этому стоит сразу же добавить, что отделить историческое от легендарного в средневековой хронике не только не всегда возможно, но часто и не нужно, если мы хотим уяснить взгляд средневекового человека на вещи — а без этого история становится чисто фактологической и теряет свой подлинный смысл. Все средневековые хроники сообщают сведения о чудесах, приводят сказочные подробности из жизни исторических персонажей, перевирают реальные, в сегодняшнем понимании, факты — но в большинстве случаев это бывает продиктовано естественными для того времени и вполне оправданными познавательными потребностями: — ведь всякое знание есть одновременно и объяснение. Понятно, что эти черты сближают средневековые исторические сочинения с литературными произведениями, с эпосом того времени, который, соответственно, также привлекает внимание автора упомянутой статьи, наряду с такими источниками, как королевские грамоты, указы, надгробные надписи, данные топонимики и ономастики, даже выражения и поговорки, которые можно связать с Карлом Великим (и знаменательно, что эта эпическая фигура именно так закрепилась в народном сознании, в данном случае, итальянцев).

Итак, приводимые Д. Фазоли данные свидетельствуют о том, что хотя итальянские писатели зачастую были очень хорошо осведомлены о тех событиях и о той их интерпретации, которые можно было почерпнуть из франкско-каролингской традиции, например, из таких сочинений, как «Жизнеописание Карла» Эйнхарда или из «Liber pontiflcalis», послуживших складыванию апологетического мифа, плоды, взращенные из семян, брошенных императором франков на собственно итальянскую почву, оказались несколько более горькими, чем можно было бы ожидать.

В самом деле, итальянские авторы, современные и близкие по времени к Карлу, оказываются достаточно равнодушными к его главной миссии — восстановлению Западной империи — во-первых, потому, что существовал настоящий император римлян — восточный; во-вторых, поскольку франкский король не был итальянцем и оставался, при всей его любви к папе, чужим для ее жителей, и самое главное, потому, что в разъединенной Италии