Мышьяк за ваше здоровье - Елена Арсеньева

– Откуда у тебя эта фотография?! Где ты ее взял? Откуда ты знаешь эту ведьму? Я ведь закопал ее, закопал! Какого черта тебе от нас надо? Тебя Бушуев подослал, да? Тебя с самого начала навязал на нашу голову Бушуев?!

Это не чертик из табакерки выскочил – это вдруг очнулся от своего оцепенения Серега. Упал ничком на траву, начал биться в землю головой, подвывая и криком крича несусветное, неразборчивое.

Марина бросилась было к нему, но Александр поймал ее за руку, остановил:

– Погодите. Это на него болевой шок накатил. Дайте ему выкричаться и не берите в голову, что бы ни слышали. Как правило, это полная чепуха.

Ох, лукавишь, доктор Меншиков. Ох, лукавишь! Сам-то ты намерен «брать в голову» как можно больше из того, что сейчас прокричит Серега!

Но тот уже тихо стонал, катая по траве коротко стриженную голову, словно в пароксизме стыда за то, что уже выболтал самое главное.

Воистину так!

Получается, он все-таки знал эту цыганку? Но каким образом? Закопал – что это значит? Надо надеяться, это фигуральное выражение?

Марина внезапно вырвала свою руку из руки Александра и упала на колени рядом с Серегой. В голосе ее зазвенели слезы.

– Очнись, очнись, слышишь? Откуда ты знаешь Эльвиру? Ты знаешь, почему она пропала?!

О, бог ты мой… Вот это вдруг так вдруг! Ну, кажется, болевой шок накатывается и на Марину – только моральный шок, а не физический. Теперь по закону жанра самое время задавать наводящие вопросы. Как бы это немилосердно ни выглядело – выпытывать тайны у плачущей, забывшейся женщины…

С другой стороны, какой мерою мерите, такой и вам отмерится! И злопамятный доктор Меншиков, наплевав на милосердие, вкрадчиво спросил:

– Кто такая Эльвира?

– Моя сестра! – выкрикнула Марина прежде, чем смогла понять и осознать, что же она, собственно, говорит…

МАЙ 2001 ГОДА, ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОД

Серега вернулся от озера около полуночи. Он всегда ходил купаться уже затемно: любил плавать в темноте. Для кого-то, может быть, вода показалась бы холодноватой, но Серега с самого детства привык плавать от весны до осени, быстро привыкал к самой студеной воде, зима была тяжела для него прежде всего тем, что нельзя плавать. Конечно, существуют бассейны, но до бассейнов ли было мальчишке, выросшему в детдоме, с малолетства ступившему на скользкую дорожку, да так и не сходившему с нее, пока чуть с жизнью не простился? Теперь-то он живет совсем иначе, теперь он, можно сказать, дом обрел… и даже бассейн при доме есть! В нижнем этаже сауна с бассейном. Плавай не хочу! Но там бассейн не больно-то велик – в длину всего пять метров, поэтому хотя зимнюю Серегину страсть к воде он утишает, но все же парень ждет не дождется весны и лета, чтобы намахаться на озере саженками вдоволь, как когда-то в детстве, когда удавалось удрать от воспитателей и почувствовать себя свободным, совсем свободным… Ему казалось: нужно стать взрослым, чтобы наконец-то скинуть с плеч этот гнет зависимости от всего на свете. Но только сейчас он понял, что полной свободы не существует, что человек всегда от кого-нибудь или от чего-нибудь зависит. Не от долгов, так от обязательств. А еще чаще – от своей злосчастной судьбы.

Верно говорят: судьба не рукавица, не стряхнешь, не потеряешь. Суждено тебе захлебнуться в крови – хоть комаром, да подавишься. А ведь комар чем живет? Он человечью кровь пьет…

Серега приблизился к воротам, но во двор не входил. Стоял и слушал. Тишина стояла вокруг, только лягушки на дальнем пруду так и заходились стонами. Серега сегодня долго стоял у пруда – просто отойти не мог, все любовался на парочки, там и сям пересекавшие его в разных направлениях. Маленькие лягухи сидели на спинах больших. Логически мысля, маленькие – самочки, но Серега что-то такое слышал, что в лягушачьей жизни наоборот дело обстоит: самки покрупнее росточком, таскают на себе оплодотворяющих их самцов, пока те наслаждаются жизнью… А в общем-то у людей зачастую тоже так дело обстоит, разве нет?

Он только сунул руку в карман, чтобы достать ключ и отпереть калитку, как послышались торопливые шаги. Серега мигом напрягся. Он эту летящую поступь узнает в любую минуту, даже не видя, определит, кто идет.

Марина…

– Кто здесь? – Она отпрянула.

– Ну, я.

– Серега? – Голос, только что дрогнувший от испуга, стал спокойным и холодным.

– Что тут стоишь?

– Тебя жду.

Она не произнесла ни слова, но Сергей ощутил, что от нее словно бы стужей повеяло.

– Да ладно, успокойся, – бросил злобно. – Я пошутил. Нужна ты мне…

– Вот и хорошо, – с нескрываемым облегчением сказала Марина. – Вот и отлично, что не нужна. Запомни эти слова, Серега, и в дальнейшем подтверждай их денно и нощно.

Эх, матом бы ее обложить, да таким, чтобы зажала свои розовые ушки с капельками серебряных сережек! Серега просто с ума сходил, до того ему хотелось коснуться Марининого ушка губами, потом провести ими по шее, к этой манящей родинке, ощутить, как забьется ее пульс, как растает всегдашняя надменность, спадет с нее эта ледяная броня, которую она на себя напускает, напускает неизвестно зачем…

Не то ударить, не то поцеловать ее хотелось. Больше, конечно, поцеловать, но неизвестно, что сейчас сделал бы Серега, ведь своей рассчитанной наглостью Марина нарывалась отнюдь не на поцелуи. У него рука так и зачесалась – замахнуться и врезать этой дуре, чтобы перестала раз и навсегда голову морочить!

Может быть, даже и врезал бы. Но снова послышались приближающиеся шаги.

– Анна Михайловна? – Голос Марины звучал сейчас совершенно иначе: с Серегой она так ласково, так приветливо никогда в жизни не разговаривала. – Решили прогуляться?

– Да. – Подошедшая неловко рассмеялась. – Меня песни лягушек выманили. Днем я видела, как они милуются в пруду, думала, с темнотой утихнут, так нет же, разошлись так, что не уймешь.

– Ой, это классно, что они выделывали! – расхохоталась Марина. – У них сейчас самая горячая пора, у лягушек. Забавно, конечно, звучит: горячая пора у этих хладнокровных созданий.

Значит, сегодня все трое наблюдали за влюбленными квакушками. Серега тихонько хмыкнул. Ну, у него созерцание лягушкиных сексуальных изысков вызвало совершенно определенные ассоциации. А вот интересно, что подумали Маринка и Анна Михайловна? Неужели не взбрели на ум некие вольные мыслишки?..

И тут же ему стало стыдно. Подумать такое о жене хозяина… да она ему как мать родная, к тому же этой несчастной женщине белый свет не мил из-за беды, приключившейся с мужем, она небось в монастырь пошла бы, только бы от этой напасти избавиться, тут уже не до хорошего. А Маринка, она, наверное…