Свет маяка - Лев Толстой

— Не ты командовал, — вмешался Ситников. — Ты бы распорядился. Белым дал бы приказ всю ночь на якоре стоять, а «Свободе» тридцать узлов ходу наворачивать.

Комиссар поднял руку:

— Стой! Не туда понес. По порядку разъяснить надо, — и, повернувшись к Скаржинскому, принялся разъяснять операцию.

Сложностью она не отличалась. Белые выставили перед Бердянском дозор — канлодку. Чтобы ее поймать, красная флотилия в полном составе вышла за Белосарайскую косу. По плану должны были пройти под берегом и, обойдя неприятеля, на рассвете напасть на него с тыла. Неприятель, однако, за ночь перешел на четырнадцать миль к весту. Поэтому обход не вышел.

— Планщики, — пробормотал Скаржинский, но комиссар не остановился.

— «Свободу» поймали — это верно. Между прочим, хорошо, что поймали. У ней машина скисла. Не мы — белые взяли бы на буксир.

Скаржинский кивнул головой:

— То-то и есть. Всякий поход эта самая «Свобода» балаганит. А почему, спрашиваю? Потому — не налажена. Все гонят да гонят. Срочность?

— Срочность! — подхватил тоже недовольный Суслов. — Знаю я, откуда она такая взялась. Прикатило из Москвы начальство, товарищ коморси, бабушке твоей мерси. Ему что — ему только командовать да подгонять.

Коморси — командующий морскими силами республики — действительно прибыл из Москвы специальным поездом и действительно обладал стремительным характером. Благодаря штабным писарям он был отлично известен на судах флотилии.

— Говоришь — коморси? — спросил комиссар, и Суслов под его взглядом съежился. — Белым, значит, надо дать передышку. Так, по-твоему?

Суслов не ответил, а Скаржинский заговорил извиняющимся голосом:

— Я ничего. Однако надо бы сперва наладиться. Иначе какой толк?

Комиссар взглянул на часы. Времени оставалось немного.

— Оно, может, и надо, да некогда. — Вынул из кармана табак и бумагу, скрутил и прикурил у Суслова. — Сейчас, кстати, опять пойдем. Истребители, два сторожевика и минная баржа. Заграждение будем белым под нос ставить — перед самым Керченским проливом.

Совчук тяжело свистнул. Скаржинский сказал:

— Это пожалуйста.

Васька от восхищения выругался, а Ситников встал:

— Суноплев, готовь моторы!

Наверху лил мелкий дождь. На палубе соседнего «Зоркого» огромный начальник дивизиона блестел черным дождевиком. С ним разговаривал маленький человек в сером пальто с поднятым воротником.

— Я пойду пассажиром, — сказал маленький и отер мокрые усы.

— Есть, товарищ командующий, — ответил начальник дивизиона.

— Вы ведите, а я пойду на втором в строю.

— Есть. Вторым идет «Смелый».

— Имейте в виду: я никоим образом не буду лицом официальным. Я иду, так сказать, инкогнито.

— Есть инкогнито.

Командующий пожевал губами, вынул из кармана влажный носовой платок и, поморщившись, высморкался.

— Когда закончите приемку мин, пришлите «Смелого» за мной. Поднимете на нем мой флаг. — Повернулся и ушел сохнуть на «Буденный».

Инкогнито и флаг — две вещи, казалось бы, несовместимые, однако приказание есть приказание.

— Есть, — вдогонку коморси сказал начальник дивизиона и, повернувшись к Дымову, тихо добавил: — Вот так ящерица!

Для маленьких истребителей коморси — слишком большое начальство. Кроме того, с его темпераментом он на соседнем истребителе будет ощущаться как снаряженная граната в заднем кармане брюк. Все это хотел высказать начальник дивизиона своим тихим замечанием, но ограничился только сказанным.

— Ладно, — также вполголоса успокоил его Дымов. — Пускай.

Первым отошел стоявший с краю «Счастливый». За ним поочередно снялись остальные. Журча моторами, они медленно пересекли гавань и ошвартовались у минной баржи «Дон».

Мины принимали маленькие, типа «рыбка», с заостренным корпусом и длинными усами. Дивизионный минный специалист Заболоцкий обошел истребители, на каждом равнодушным голосом повторяя одно и то же:

— Инструкции выдает на барже товарищ Клокачев. Такой толстый и бородатый. Главное дело — сахар. Раньше времени его не заряжать: может размыть брызгами либо дождем. Перед постановкой непременно проверить — с этим добром запросто рвутся.

— Рассказал, — возмутился Васька, когда очередь дошла до «Смелого». — Какой такой сахар рвется?

— Дура, — ответил Ситников. — Не рвется сахар, а Предохраняет. Понял? — и ушел в кают-компанию собирать карты к походу. Васька ничего не понял.

Объяснение пришло в лице самого товарища Клокачева, старшины-минера. Он осторожно сполз по скользкой доске и в самом деле оказался очень толстым. Борода у него была черная и казалась привязанной.

— Просю, товарищи, — сказал он не подходящим к его внешности тонким голосом и, когда команда собралась, прочел краткую лекцию: — Сахарный предохранитель действует на основании распускания в воде сахара, заряженного в коробку. Вот, — и он ткнул пальцем в открытую коробку на мине. — Не встречая больше сопротивления упомянутого сахара, пружина отходит. Вот, — и показал, как она отходит. — Отходом названной пружины освобождаются усы, приводящие в действие ударное приспособление. Вот! — и пощелкал по ударному приспособлению. — Мина тогда становится опасной, после чего каждое прикосновение к ней сопровождается ее взрывом.

— Здорово, — восхитился Васька. — Значит, сахар.

Система поистине была великолепна.

Клокачева Васькин восторг умилил. Он улыбнулся и, как павлин свой хвост, широко распустил бороду.

— Сахар, салага. По выделке даже форменный леденец. На, откушай гостинца! — и вынул из мешка желтый кубик. — Сделай одолжение!

— Чего там, — смутился Васька. Леденцов он не видел уже года три.

— Да ничего. Я от души. Просю. — Голос Клокачева звучал неподдельной лаской, и Совчук поддержал:

— Ешь, когда дают.

Отказываться было неудобно. Васька нерешительно взял кубик, повертел его в пальцах и сунул в рот. Сразу же леденец, точно живой, сам выскочил на палубу. От страшной горечи Ваське свело скулы. В глазах его пошли цветные круги, и он даже зашатался.

— В целях предосторожности, — спокойно продолжал Клокачев, — поскольку наблюдались случаи самовольного поедания командой предохранительного сахара, данный сахар изготовляется смешанным с медицинской хиной, особо горьким и для потребления в качестве пищи никак не пригодным.

Команда смеялась и подначивала, но Васька, выпрямившись, молчал. Он уже научился держаться.

— Добре, — сверху, с баржи, сказал начальник дивизиона. Он видел все происшедшее, и Васька ему понравился, однако долго он о нем не думал. Начиналось другое дело, более существенное. — Ситников, иди к «Буденному». Примешь товарища коморси.