Рыцари пятого океана - Андрей Рытов

- Места знакомые. - почему-то вздохнул майор. Пока готовились к вылету, вражеская колонна успела втянуться в Молодовое и расположиться на отдых. Так было спокойнее: советские летчики вряд ли станут бомбить свое же селение.

Полк поднялся в воздух и взял курс на цель. Храмченков приказал бомбить танки с пикирования.

- Да поточнее прицеливайтесь, - наставлял он по радио экипажи.

Вот и деревня, где остановилась колонна неприятеля. Командир полка первым сбросил бомбы на зеленый квадрат сада, где отчетливо выделялись темно-зеленые коробки танков. Вспыхнули, запылали машины с крестами, а летчики все бросали и бросали смертоносный груз.

Когда самолеты отошли от цели, Храмченков приказал заместителю вести полк домой, а сам снопа развернулся на селение, которое только что бомбили, сделал круг над ним, что-то высматривая, и вернулся на аэродром, когда все другие уже успели зарулить на стоянку. Мрачный, неразговорчивый, он побрел в землянку, с трудом переставляя ноги. Вечером он не стал делать разбора полетов и вообще до утра не выходил из землянки.

- Что с командиром? - встревоженно допытывались у вестового летчики. - Не заболел ли?

- Заболеешь, - ответил сержант. - Он сегодня водил вас бомбить свою родную деревню. Там у него мать с отцом остались да две сестры...

Бомбардировка Молодовое не прошла для Храмченкова бесследно. Дня два ходил он как потерянный, на лбу появилась еще одна горестная морщинка. Он не знал, что сталось с отцом, матерью, сестренками: может, немцы угнали их на чужбину, может, расстреляли. И не дай бог, если погибли от бомб, которые сам он сбросил на родной очаг...

На следующий день погода выдалась ясная, и разведчики без труда определили: большинство домов в Молодовое не пострадало, танки же почернели от огня, а некоторые продолжали дымиться.

Это известие несколько успокоило Храмченкова. Он сразу же просветлел и тут только сказал, как тяжело ему было первым сбрасывать бомбы на родную деревню. Правда, он пока еще не знал, пострадали или нет его родители. Но то, что дома уцелели, вселяло какую-то надежду.

Вскоре наземные войска, тесня противника, продвинулись на запад и освободили деревню Молодовое. Только тогда Храмченков признался командиру дивизии, каких душевных мук стоила ему минувшая бомбардировочная операция.

- Что же ты сразу не сказал? Можно было направить туда другой полк, сочувственно отозвался Куриленко.

- Что поделаешь, война, - обронил Храмченков. - Люди не то потеряли...

- Но отец-то с матерью живы?

- Не знаю.

- Вот что, Афанасий Викторович, бери По-2 и лети в свое Молодовое, предложил командир дивизии.

Храмченков просиял. Он давно мечтал встретиться с родителями и сестрами, о которых ничего не слышал с начала войны.

- Спасибо, - признательно проговорил майор. Позже я встретился с Храмченковым и спросил, живы ли его родные.

- Живы, - вздохнул он. - Полдеревни немцы угнали в Германию. Отец чудом избежал расстрела. Ведь у него три сына, и все воюют. Спасибо, односельчане заступились.

- Ну, а дом цел?

- Какое там, - махнул рукой Храмченков. - Землянки и то путевой нет. Приземлился я на окраине села, оставил самолет под присмотром ребятишек и пошел разыскивать свой дом. На его месте землянка. Спустился по шатким ступенькам, на полу мальчик сидит. Спрашиваю:

- Ты чей?

- Мамин.

- А отец где?

- На войне.

- А как отца звать?

- Папа.

Так я ничего и не выведал. Потом увидел на печке самовар. Пузатый такой, с вмятиной на боку. Узнал. Наш фамильный самовар. Еще от бабки остался.

Вышел на улицу, вижу: старушка идет с речки, белье на коромысле несет. Узнал: мать. Так и обомлела, старая... Успокоил ее, помог донести ношу. А вскоре и отец с поля вернулся, сестры пришли.

Пробыл я с ними часа два, распрощался - и к самолету. Провожали всей деревней. По пути отец рассказывал, как недавно наши бомбили немецкие танки в саду, какая паника там была. Я не сказал, что сам принимал участие в этом налете, не стал расстраивать односельчан.

Слушал я Храмченкова и думал: "Ведь мог же он попросить комдива, чтобы тот освободил его от вылета. А не сделал этого. Значит, чувство воинского долга оказалось выше собственных переживаний".

- А малыш-то чей был в отцовской землянке? - спросил я майора.

- Соседский. Теперь малышня смелая пошла, - сказал Храмченков. - Вот и у нас в полку прижился один паренек. Знаете?

- Знаю.

Я увидел его около самолета в окружении техников. То ведро с маслом им поднесет, то какой-нибудь инструмент подаст. На вид ему лет одиннадцать-двенадцать. Худенький, с тоненькой шейкой, похожей на былинку.

- Откуда у вас такой герой? - спросил я инженера.

- На днях прилетел транспортный самолет от партизан. Женщин, детей и больных на Большую землю вывозил. Вышел из самолета и этот мальчик. Жалко мне стало его: родителей, оказывается, нет, круглый сирота. "Хочешь у нас остаться?" - спрашиваю. Он смутился, покраснел и задает вопрос: "А можно?" "Конечно, можно". "Тогда останусь", - сказал Миша.

Мальчишка смышленый оказался. Перешили на его рост гимнастерку и брюки, сапоги подобрали. Теперь вот помогает самолеты готовить, - улыбнулся инженер.

- Что вы думаете делать с пареньком? - спросил я Храмченкова.

- В Москву бы надо отправить, в спецшколу, - задумчиво проговорил майор. Рано ему к фронтовой жизни привыкать. Да и небезопасно. Довольно того, что в партизанском отряде побыл.

Спустя несколько недель мы отправили Мишу в Москву. Где-то он теперь, сын авиационного полка?

Из этой же беседы с майором Храмченковым я узнал о драматическом случае с экипажем Хохолина.

При подходе к деревне Молодовое крупный осколок зенитного снаряда оторвал Хохолину ступню по щиколотку. Кровью залило пол кабины. Превозмогая страшную боль, он все же не свернул с курса. Управляя одной педалью, с трудом вывел самолет на скопление танков, а штурман сбросил бомбы.

На обратном пути ничего не подозревавший штурман упрекнул летчика по переговорному устройству:

- Ты ведешь самолет как пьяный. Что случилось?

- Ничего, - коротко ответил Хохолин.

Только на аэродроме, после посадки, штурман узнал, какую нечеловеческую выдержку проявил командир экипажа, и нещадно бранил себя за то, что упрекнул его. От большой потери крови Хохолин был белый, как полотно. Летчика увезли в госпиталь...

У майора Храмченкова было много друзей, и все они, не жалея крови и самой жизни, самоотверженно сражались с врагом. Майора знали летчики всего корпуса, и каждого из них он считал своим другом. Илья Маликов не составлял исключения.

...Четыре раза экипаж Маликова поднимался в воздух. Четырежды за один день подвергал он себя смертельной опасности. Но когда обстановка потребовала лететь и в пятый раз, он без раздумья ответил: