Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера - Гала Рихтер

Старик спросил:

— Холодное или огнестрельное?

Я вспомнил худое лицо капитана, каменевшее каждый раз, когда он говорил о сыне и жене. Вспомнил запись, которую смотрел. Вспомнил горький вкус виски. И ответил:

— Такое, чтоб наверняка. С небольшого расстояния.

В подвале, где располагался склад, Старик протянул мне тяжелый пистолет, оружие явно не новое, но, похоже, надежное.

— Возьми этот. Учить, я думаю, тебя не стоит.

Рукоятка удобно легла в руку.

Я еще никогда не стрелял — не то чтобы не хотелось, просто мне не по душе было огнестрельное оружие. Нож-"бабочка" всегда лежал в кармане, кулаки тоже были при себе, а вот стрелять в человека, зная, что тонкая линия его жизни находится в твоих руках, мне не доводилось.

Что ж, когда-то все бывает в первый раз.

Быстро и профессионально Старик показал мне, как пользоваться стволом, дал запас пуль, хотя я точно знал, что мне хватит и одной. Я расплатился и уже шел к выходу, как вдруг он спросил меня — наверное, в первый раз в жизни:

— Ты уже убивал?

У меня перед глазами промелькнула сценка многолетней давности: мертвый старик на асфальте, мы все — ошарашенные, все еще возбужденные борьбой, и еще не осознавшие того, что мы тогда натворили. И я, на грани истерики, только начинающий всё понимать, глядя в пустые глаза, лишенные жизни.

— Да, — сказал я и хлопнул входной дверью.

* * *

Дождь лил вторые сутки.

В серой пелене, что была за окном, можно было угадать улицу, яркие огни ближнего бара и свет в окнах напротив.

Я бродил по городу весь прошлый день, не боясь того, что меня найдет Риди — думаю, он бы не сунулся ко мне после того, что произошло, а потом наступил вечер, я вымок до нитки и хотел просто посидеть, прижавшись лбом к холодному стеклу. К счастью, на глаза попалась затрапезная гостиница для эмигрантов, в которой не спрашивали документов и вполне были согласны на то, чтобы меня звали "Джоном Смитом".

В номере было сыро и пахло плесенью, но меня это вполне устроило. Я сел на широкий подоконник, обхватил колени руками и начал смотреть на то, как косые струи с силой бьют о стекло. И думал.

Мысли были, если честно, не очень веселые. Дурацкие были мысли.

Но все это было неважным, потому что решение я уже принял и отступать от него не хотел. Пистолет, удобно устроившийся за пазухой, холодил кожу.

Вчера я узнал, что "Квебек" полуразрушен прямым попаданием. В него стреляли прямо в космосе, на орбите, большинство членов экипажа было спасено и доставлено на Землю для дальнейшего решения их судьбы. Погибло сорок девять человек, среди них старший помощник Антон, которого я узнал по кадрам в хронике.

О капитане старательно молчали. Его имя не упоминалось в списке погибших в Сети, куда я залез с тщетной надеждой узнать, как же все-таки произошло, что огромный корабль был уничтожен чертовыми космическими войсками в полторы ракеты каждое. О Синклере вообще старались не говорить, и я понял: его убили. Так, как планировали.

Как ни странно, но это понимание не отозвалось во мне болью. Эти дни казались мне ненастоящими, а новости, идущие по ящику — чьей-то глупой, совершенно бредовой инсценировкой. Мне казалось, что я смотрю сон, один из моих странных, непонятных снов, в которых настоящего было больше, чем в реальности.

Там, в этом сне, в одной из новостей, сказали, что Лукас Волинчек должен завтра прибыть в Чикаго. Я долго смотрел на светлоглазое, чистое лицо Лукаса и думал о том, что у него, наверное, своя правда. Что и он — может быть — прав. Его тоже похитили и лишили нескольких лет жизни, не дали нормально взрослеть, заниматься тем, чем ему хотелось.

Но у Синклера их тоже украли, в тот момент, когда убили его жену и Денниса.

Уже наступал вечер, когда я позвонил Чейсам. Не знаю, как я решился… просто набрал номер, чтобы — скорее всего — попрощаться. То, что я задумал, могло закончиться очень плохо… не знаю даже насколько… и я хотел увидеть Джой. Остальных тоже, но почему-то мне показалось главным сказать Джой о том, что я к ней чувствую.

Долго не отвечали, и смотрел в пустой экран, но когда я уже почти решил назвать красную кнопку, на нем вдруг появилось изображение. У изображения были синие глаза и длинные светлые волосы, собранные в конский хвост. Я даже выдохнул с облегчением: Джой.

— Чарли? — спросила она неверяще, и вдруг зажала рот рукой, — О, Господи, Чарли…

Она, кажется, заплакала. По крайней мере, замотала головой и вдруг спрятала лицо в ладонях. А потом, отняв от лица руки, пристально вгляделась в свой экран — наверное, смотрела на меня.

— Что?

— Ты… — она вздрогнула, и я понял, что она и в самом деле плачет. Рука сама потянулась к карману, в котором лежал носовой платок, и только через секунд пять я осознал насколько это глупо. — Живой… Я позову сейчас Пита и…

— Не надо, — попросил я, — Я только хотел сказать. Я приеду, скоро. Сначала разберусь с одним делом, и вернусь. Надеюсь, все удастся. А если нет… — я зажмурился, чтобы набраться храбрости, и сказал, наконец, — Я люблю тебя.

Я до сих пор не знаю, как мне удалось это выговорить. Слова, которые застряли было в горле, наконец вытолкнулись, и проговорив это, я почувствовал странное облегчение. Бояться было нечего — самое страшное я прошел.

Смотреть на ее реакцию сил уже не было, и я резким движением выключил телефон, и остался сидеть перед пустым черным экраном, сжимая крохотный кулон с аквамарином в кулаке.

Дождь продолжал барабанить по крышам и карнизам, но в его бое больше не было обреченности, только усталость.

* * *

Чикагский флайер-порт был намного меньше, чем в Нью-Йорке, и охранялся он хреново. Восточное побережье — место консервативное, многие до сих пор считают флайеры — новомодной игрушкой, а стройку Серенити — обычной блажью ученых. Тем не менее, народу сегодня собралось много. Не каждый день сюда прилетал известнейший спортсмен, ученый и супер-звезда для девочек-тинейджеров.

И чертов агент моей чертовой страны, который предал Поля Синклера…интересно из каких мотивов? Месть? Злость? Деньги?

Не все ли равно, а, Чарли?

Я прилетел с утра, заплатив одному из пилотов довольно круглую сумму и за полет и за конфиденциальность, сел, так чтобы меня не заметили, в разбитом у входа в порт небольшом парке, и стал ждать. Пистолет был заряжен — стоял на предохранителе — и оттягивал карман.

К моменту прилета Волинчека собралась целая толпа. Если приглядеться, то я бы наверняка увидел в ней Чейсов, уж Джой-то точно, но приглядываться сил не было, и лица были похожи на белые пятна в обрамлении ярких цветов одежды. Из порта всё никто не выходил, народу становилось все больше, и я заметил, что полиция не оставила без своего внимания это место.