Вещий. Разведка боем - Юрий Корчевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я смотрел в глаза шевалье, раздумывая, как поступить с ним? Де Гравье сполз со скамьи, встал на колени:
– Пощади, я не виноват, это все он придумал, – рукой шевалье показал на убитого маркиза.
Я уже решил не убивать его – свяжу, брошу в трюм, долго он не просидит. Стражники очнутся, пойдут к шхуне и освободят его. Но шевалье поступил иначе. Когда я, отвлекшись от него, стал собирать монеты со стола и бросать в сундучок, он выхватил из-за пояса пистолет. Краем глаза я заметил резкое движение, присел и с левой руки выбросил кистень. Шипастый груз вонзился ему в переносицу, из носа хлынула кровь, и шевалье упал на ковер, так и не спустив курок. Эти двое равны друг с другом в своей подлости.
Я сгреб в сундучок последние монеты, захлопнул крышку. Надо срочно уносить ноги.
Взгляд упал на шкаф. Я распахнул дверцы, надел расшитый золотом камзол. Конечно, я выглядел странновато – богатый камзол, грязноватые, потасканные штаны, и на голове нет даже захудалой шляпы. Ладно, не в торговой лавке. Я подхватил сундучок и спустился со шхуны на причал.
Куда идти? Решил выбрать небольшое судно, где бы нашлась для меня каюта – пусть и маленькая, и уговорить капитана доставить меня в Ганзейские земли – тот же Росток. Безрезультатно обошел три судна, а на четвертом повезло. Капитан небольшого шлюпа согласился подбросить меня до Ростока.
– Располагайтесь, мсье, вот каюта. Завтра с утра выйдем в море.
– Я бы настоятельно просил выйти прямо сейчас.
– К чему такая срочность?
– Дела, за срочность – двойная цена.
Лицо капитана расплылось в слащавой улыбке:
– Можно выйти и сейчас, но я бы хотел получить все деньги вперед.
Или он меня за нищего принял? А может, за грабителя, которого вскоре могут арестовать, и тогда плакали его деньги? Я усмехнулся и отсчитал капитану четыре золотых. Капитан попробовал монеты на зуб, удовлетворенно кивнул и зычно рявкнул: «Боцман!»
Как из преисподней, перед нами предстал боцман – с виду сущий пират. У меня шевельнулась мыслишка: «Не попал ли я из огня да в полымя?»
Капитан бросил боцману:
– У нас на борту уважаемый гость. Проводи его в каюту и поднимай своих лежебок, выходим в море.
– Есть, капитан!
Боцман провел меня в каюту, пожелав спокойной ночи, вышел, и тут же раздалась трель боцманской дудки. По палубе затопали ноги босых матросов. Кораблик качнуло, в борт ударила волна. Мы отходили от причала.
Я осмотрел каюту. Малюсенькое помещение два на два метра – узкий рундук с матрасом сверху, скромный шкаф и столик с зеркалом над ним в углу. Над дверью горит масляный светильник. Никаких окон или иллюминаторов нет. Глухой ящик. Мне это не понравилось, учитывая разбойничью рожу боцмана.
Я нашел деревянную задвижку на двери, заперся изнутри. Повесил нарядный камзол в шкаф, снял сапоги и улегся на рундук, уложив рядом с собой саблю, а на стол – заряженный пистолет. Сундучок стоял под столом, не бросаясь в глаза. Теперь можно и отдохнуть.
Качка усилилась, корпус судна кренился на правый борт. Похоже – вышли из порта, идем в открытом море.
Незаметно я уснул и проснулся утром от стука в дверь.
Я открыл задвижку, держа за спиной пистолет.
– Завтрак готов, мсье. Куда прикажете подать – в каюту или на палубу?
– В каюту.
Матрос принес на подносе завтрак – тонкие ломти хлеба с копченым мясом, кусочки сыра и кувшин вина. Я не спеша позавтракал и поднялся на палубу.
Вовсю сияло солнце, ветерок надувал паруса шлюпа. До верхней палубы долетали брызги от волн, бьющих в борт. После спертого воздуха в каюте просто замечательно дышалось.
Я подошел к капитану, стоящему на мостике рядом с рулевым.
– Где мы находимся?
– Справа от нас уже идут германские земли. Ежели погода продержится такой, как сейчас, завтра уже будем в Ростоке.
– Отлично!
Ага, значит, уже обогнули материковую часть Дании и плывем по Балтике. Я и понятия не имел, где этот чертов Росток, кроме того, что это где-то на севере Мекленбурга – одной из германских земель, но не говорить же об этом капитану.
И правда, к исходу следующего дня мы ошвартовались в Ростоке, и я благополучно сошел на немецкую землю.
Порт был большой, но не шел ни в какое сравнение с Амстердамом – тот был поболе раза в три. Я походил по причалам, но российских судов не нашел, и пришлось взойти на попутное судно, следовавшее до Ревеля. Судно было торговым, но имелось у него одно преимущество перед всеми – оно отправлялось тотчас. Фактически я вскочил на подножку уходящего поезда.
Небольшую двухместную каюту пришлось делить с каким-то торговцем, который мне не мешал, проспав почти весь путь…
Через три дня мы достигли балтийского побережья Новгородской земли, и я сошел в Мемеле, а через два дня был в Яме. Дальше мой путь лежал по суше. Да и надоели эти корабли изрядно: места мало, еда однообразная – сухари, солонина, к тому же скорость и целостность корабля зависят от погоды. Дует ветерок – идет судно, полный штиль – кораблик может простоять в миле от порта назначения день, а то и неделю. Нет, не по душе мне морские вояжи. Да и душа уже рвалась домой. Всего-то километров шестьсот до Вологды и осталось. Добираться решил через Устюжну, почти напрямик.
Чтобы ни от кого не зависеть, я купил на торгу коня, большой кожаный мешок, перегрузил туда содержимое сундучка, перебросил через круп лошади, вскочил в седло и покинул приграничный городишко. Гнал почти до вечера, остановившись на ночь на постоялом дворе.
А через десять дней, измученный непрерывной скачкой, я прибыл в Вологду. Конь исхудал, осунулся, но с честью одолел дорогу. Доброго коня удалось мне купить, хотя я и не завзятый лошадник.
Я по-хозяйски открыл ворота, завел коня во двор. Из-за дома выбежал Васятка, грозно нахмурил брови, но узнал меня в непривычной одежде и кинулся на шею. На визг Васятки выбежала Елена и с ходу повисла на моей шее.
– Задушите, – смеялся я, – дайте в себя прийти.
Я снял с коня мешок, Васятка повел его в конюшню, снял седло, поставил в стойло, задал овса. Совсем как взрослый. Я бросил мешок в угол, обнял и крепко поцеловал жену.
Наконец-то дома!
Глава 3
Рассказывать дома о своих злоключениях я не стал – к чему беспокоить домашних? После обеда и баньки я положил на стол дорожный мешок и приступил к ревизии. Морские карты отложил в сторону – может быть, и пригодятся в дальнейшем, хотя снова в море меня совсем не тянуло. Пересчитал монеты – их оказалось сто восемьдесят штук, причем разных стран, разного веса, в общей сложности – килограммов пять. Неплохо!
На следующий же день мы пошли на торг. Надо же было порадовать домашних подарками. В Англии я не побывал, до Франции не добрался, из Голландии еле унес ноги, едва не попав в тюрьму и на виселицу. Одним словом – было как-то не до выбора подарков. Теперь же в кошеле позвякивали монеты.
Я взял на торг пять золотых. Выбрал Елене красивое жемчужное ожерелье и ярко-лазоревый сарафан. Васятка истребовал себе новый кафтан, и после многочисленных примерок мы и ему купили обновку.
Возвращались домой довольные друг другом. Дарить ближнему подарки – не меньшее удовольствие, чем их получать. Тем более что истратил я на все про все один золотой цехин. Привезенного мною золота могло хватить надолго.
Потянулась спокойная налаженная жизнь. Я съездил пару раз на свой заводик, получил деньги от проданного скипидара. Но сидеть дома и отлеживать бока было не в моем характере. Я много занимался с Васяткой, учил его математике, письму, чтобы парень не рос неучем.
Иногда по велению души, как и почти все горожане, посещал церковь. Обычно ходили в церковь Николы на Ленивой площади, что в Верхнем посаде.
По праздникам я делал пожертвования в церковную кассу, не выделяясь, впрочем, среди других прихожан. Купцы, промышленники регулярно вносили десятину от доходов на пожертвования храму.
На один из праздников, а если быть точным – святых праведных апостолов Петра и Павла, когда после службы я выходил из церкви, ко мне подошел церковный служка, слегка дотронулся до рукава и, когда я повернул голову, учтиво поклонился.
– Тебя смиренно просит к себе отец Питирим.
Я немного удивился – пожертвования вносил регулярно, церковь посещал часто. Может быть, церкви еще нужны пожертвования?
Служка отвел меня в небольшую комнату в приделе.
Встретил меня седовласый священник, осенил крестом.
– Беседа приватная у меня к тебе, Георгий. Не для всех ушей, потому и позвал сюда. Присаживайся.
Я уселся в деревянное кресло, с любопытством ожидая продолжения разговора.
– Имя мое ты знаешь наверняка, но все-таки представлюсь – отец Питирим.
– Георгий Михайлов, – привстал я с кресла.