Мы - живые - Айн Рэнд

Она оперлась о стол, потому что почувствовала слабость. Она прошептала:

— Лео, если бы я умоляла тебя, ради моей любви, ради твоей, если бы я сказала тебе, что буду благословлять каждый час каждой экскурсии, каждый пол, который я скребу, каждую демонстрацию, на которой я должна присутствовать, каждое заседание политпросвета и каждый красный флаг — только бы ты не делал этого, — ты бы все равно сделал так?

Он ответил:

— Да.

Гражданин Карп Морозов встретился с гражданином Павлом Серовым в ресторане. Они сидели за столом в темном углу. Гражданин Морозов заказал щи. Гражданин Серов заказал чай и французское пирожное. Потом гражданин Морозов подался вперед и прошептал сквозь пар супа:

— Все в порядке, Павлуша. Я нашел человека. Я встречался с ним вчера.

Павел Серов держал чашку у своего рта, и его белые губы едва двигались, так что Морозов скорее угадал, чем услышал вопрос:

— Кто?

— Его имя — Лев Коваленский. Молодой. Нет ни гроша за душой, и не черта не боится. Отчаянный. Готов на все.

Белые губы снова без звука произнесли:

— Надежный?

— Абсолютно.

— Прост?

— Как младенец.

— Будет держать язык за зубами?

— Могила.

Морозов разгрузил тяжелую ложку щей в рот; кусок капусты свисал; он втянул его в рот, звонко чмокнув. Он склонился еще ближе и выдохнул:

— Кроме того, у него плохое происхождение. Отец был расстрелян за контрреволюцию. В случае чего… на него можно будет свалить вину. Аристократ-предатель, знаете ли.

Серов прошептал: «Ладно». Его ложка впилась в шоколадный эклер, и по всей тарелке растекся нежный желтый крем. Его бледные губы резко и без выражения прошептали:

— А теперь слушайте. Я хочу получать свою долю заранее — за каждый груз. Мне не нужны отсрочки. Я не буду просить дважды.

— Да поможет мне Бог, ты получишь все это, Павлуша, не нужно мне говорить это, ты…

— И еще, мне нужна осторожность. Понятно? Осторожность. С этих пор вы не знаете меня, ясно? Если мы случайно встретимся — мы не знакомы. Антонина будет отдавать мне деньги в том борделе, как и договорились.

— Конечно. Конечно. Я все помню, Павлуша!

— Скажите этому бездельнику Коваленскому, чтобы держался подальше от меня. Я не хочу с ним встречаться.

— Конечно. Тебе и не надо.

— Магазин нашли уже?

— Сегодня собираюсь оформить.

— Хорошо. А теперь сидите. Я уйду первым. А вы сидите еще двадцать минут. Понятно?

— Конечно. Да благословит нас Бог.

— Ваш бог меня не касается. Прощайте.

Секретарша сидела за столом в конторе железнодорожного депо. Она сидела перед деревянным барьером и очень сосредоточенно печатала, приподняв верхнюю губу и закусив нижнюю. Там, по другую сторону барьера, на грязном, неубранном полу, стояли два стула; шестеро посетителей терпеливо ждали; двое из них сидели. На двери, за секретаршей, было написано: «Товарищ Серов».

Товарищ Серов пришел с обеда. Широкими быстрыми шагами он прошел через приемную конторы, скрипя крепкими, блестящими армейскими сапогами. Шесть голов дернулись, провожая его робкими, молящими взглядами. Он пересек комнату так, словно она была пустой. Секретарша последовала за ним в его кабинет.

Портрет Ленина висел на стене его кабинета, над широким, новым столом. Он висел между графиком, показывающим прогресс на советской железной дороге, и плакатом, на котором было написано большими буквами:

«ТОВАРИЩИ, ИЗЛАГАЙТЕ СВОЕ ДЕЛО БЫСТРО.

ПРОЛЕТАРСКАЯ ОПЕРАТИВНОСТЬ —

ЭТО ДИСЦИПЛИНА МИРНОГО

РЕВОЛЮЦИОННОГО

СТРОИТЕЛЬСТВА».

Павел Серов достал плоский золотой портсигар из кармана, зажег папиросу, сел за стол и стал просматривать кипу бумаг. Секретарша стояла, робко ожидая.

Вскоре он поднял голову и спросил:

— В чем дело?

— Там эти граждане, товарищ Серов, пришли к вам на прием.

— По какому делу?

— В основном, насчет работы.

— Никого не могу принять сегодня. Должен идти на собрание Дорпрофсожа через полчаса. Отпечатала мой доклад на тему «Железнодорожные пути как кровеносные сосуды Пролетарского Государства»?

— Конечно, товарищ Серов. Вот он.

— Отлично.

— Товарищ Серов, посетители ждут уже около трех часов.

— Скажи им, чтобы они убирались к черту. Пусть приходят завтра. В случае чего, найдешь меня в главном управлении Союза железнодорожников. После заседания кружка я буду там… Да, кстати, завтра я задержусь.

— Хорошо, товарищ Серов.

Из управления Союза железнодорожников Павел Серов возвращался домой в сопровождении одного из своих товарищей по партии. Серов был в хорошем настроении. Он насвистывал какую-то веселую мелодию и подмигивал проходящим мимо девушкам.

— Знаешь, — сказал Павел своему товарищу, — сегодня я собираюсь устроить вечеринку. Я уже три недели не отрывался от работы. Хочется немного покутить. Что скажешь?

— Превосходно.

— Просто небольшая компания, только наш круг. У меня дома. Ну что?

— Отлично.

— У меня есть знакомый, который может достать первоклассную водку. Давай зайдем в ресторан «Де Гурме», купим закуску.

— Идет, старик.

— Устроим праздник.

— Что будем отмечать?

— Не волнуйся, найдем повод. И не будем мелочиться. Мне плевать на деньги, когда я хочу повеселиться.

— Это правильно.

— Кого пригласим? Давай Гришку и Максима с подругами.

— И Лизавету.

— Конечно, я позову твою Лизавету. Затем Вальку Дурову — вот это девчонка! Она может привести с собой кучу подруг. Еще я думаю позвать Виктора Дунаева и Маришу Лаврову. Этот проходимец Виктор когда-нибудь станет большим человеком — лучше поддерживать с ним дружеские отношения. Да… как ты думаешь, дружище, следует ли мне приглашать Товарища Соню?

— А как же.

— Вот черт. Эта корова волочится за мной. Уже больше года. Пытается подцепить меня. Но будь я проклят, если… Она меня не интересует.

— Однако, Павлуша, будь осторожен. Если ты оскорбишь чувства Товарища Сони, то она, занимая такое высокое положение…

— Я знаю. Черт возьми! Под ее чутким руководством находятся две профсоюзные организации и пять женских кружков. Ничего не поделаешь, придется мне ее пригласить.

В комнате Павла Серова было почти темно: шторы на окнах задернуты, на лампу наброшен женский шарф оранжевого цвета. То здесь, то там, на фоне стен, кресел и тахты выступали из темноты бледные лица гостей. В центре комнаты на полу стояло блюдо с шоколадным тортом из ресторана «Де Гурме», на торте был след от чьей-то подошвы. Возле подушки на кровати Серова лежала разбитая бутылка. Виктор и Мариша сидели на тахте. Рядом с ними на полу лежала шляпа Виктора, служившая пепельницей. Граммофон наигрывал фокстрот «Джон Грэй», пластинку заело, игла подпрыгивала на одном и том же месте, издавая резкий, скрипучий звук; но никто этого не замечал. Какой-то молодой человек, сидя на полу и опершись на спинку кровати, пытался запеть; он бормотал себе под нос какой-то печальный мотив, лишенный мелодии; время от времени он вскидывал голову и начинал визжать, пробуя взять высокую ноту, так что всех передергивало, и тогда кто-нибудь запускал в него туфлю или подушку с криком: «Гришка, заткнись!» — после чего он снова опускал голову. В углу возле плевательницы спала девушка. На ее лоснящееся, разрумянившееся лицо спадали липкие пряди волос.

Павел Серов шатаясь бродил по комнате, размахивая пустой бутылкой, и, с трудом ворочая языком, с обидой в голосе настойчиво предлагал выпить:

— Кто-нибудь хочет выпить?.. Давайте выпьем?..

— Черт побери, Павел, — отозвался кто-то из темноты, — у тебя же бутылка пустая…

Павел остановился, качаясь из стороны в сторону, посмотрел бутылку на свет, плюнул с досады и зашвырнул ее под кровать.

— Вы думаете, что у меня больше нет? — сказал Павел, грозя пальцем. — Неужели вы считаете меня жмотом?.. Презренным жмотом, который не может позволить себе купить столько водки, сколько нужно?.. Ведь вы же действительно считаете меня жалким жмотом? Хорошо, я вам сейчас покажу… Я вам покажу, на что я способен… Я вам покажу…

Он порылся в ящике под столом, шатаясь приподнялся и стал размахивать над головой неоткупоренной бутылкой.

— Я все могу, все. — Сказав это, Павел заковылял в тот угол, из которого был брошен упрек. Он усмехнулся в лица тем, кто повернулся взглянуть на него; затем широко размахнулся и запустил бутылкой в книжный шкаф. Послышался звон разбитого стекла. Одна из девушек пронзительно закричала. Кто-то из мужчин грязно выругался.

— Мои чулки, Павел, мои чулки! — всхлипывала девушка, задирая юбку выше колен, — чулки были залиты водкой.

Мужская рука, возникшая из темноты, коснулась девушки.