Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И молодой офицер ничего говорить не стал, а лишь в подтверждение слов генерала просто кивал головой: да, всё так вчера и было.
И вот только теперь барон заметил в глазах своих сподвижников понимание, теперь они за ротмистром кивали головами: понимаем, верим. И, действительно, снова в него верили и готовы были ждать, стиснув зубы.
Глава 31
Вот теперь и подошло время, и генерал говорит сопровождавшему его офицеру: ротмистр, давайте.
Рудеман ставит перед ним на стол красивую шкатулку, и тогда Волков встаёт и аккуратно сажает почти заснувшую девочку на своё место.
- Подожди, мой ангел.
А сам открывает шкатулку и достаёт оттуда серебряную цепь с гербом Ребенрее. И уже с нею, держа её двумя руками, выходит из-за стола и говорит, обращаясь по-родственному к хозяину дома:
- Дитмар, прошу вас, подойдите сюда.
- Что? Я? – Кёршнер сразу волнуется, он поспешно встаёт из-за стола, в спешке натыкаясь на стул.
Он подходит к генералу, разглядывая цепь, а Волков ему и говорит:
- Этим знаком меня вознаградил наш курфюрст за сидение возле села Гернсхайм. В те холодные дни я задержал там еретика ван Пильса, не дал ему совершить поход на Фёренбург, – признаться, генерал доподлинно и не помнил, за что герцог одарил его этой цепью, но, как бы там ни было, осада у Гернсхайма как раз подходила к этому случаю. – Тогда я отразил штурм безбожников, как вы, мой друг, отразили штурм негодяев. И то вам плата за вашу доблесть.
Кёршнер молча опустил голову, и Волков возложил цепь ему на плечи. Толстяк был пунцов от переполнявших его чувств, но всё, что он мог произнести в тот момент, было:
- Ах, господин генерал…
И сыновья купца и прочие родственники стали подходить ко главе дома и поздравлять его. И говорить, что этот знак мужества он безусловно заслужил и теперь может его надевать во все публичные собрания, как суд или городской совет…
- Наверное, и в церковь можно? – предположил кто-то из молодых родственников Дитмара.
Но Волков тут же всё ему объяснил:
- Нет, нет, сие не для церкви, то предмет гордости, а в церкви гордость неуместна, церковь – место смирения. А вот ко всем праздникам цепь подойдёт.
И все присутствующие с ним, конечно же, согласились, и тогда, чтобы ещё усилить эффект от подарка, он добавляет:
- А ещё говорят, что герцог никогда не отказывает в аудиенции человеку с подобной наградой.
- Вот так славная вещица! – говорит старший сын Кёршнера Карл восхищённо. – И вы её заслужили, отец.
И тут уже Кёршнер не выдержал, он, будучи совершенно красным, со слезами в голосе стал повторять…
- Дорогой друг… это… дорогой друг… это же… - и, так и не найдя нужных слов, полез к генералу обниматься. – Уж позвольте мне вас обнять, дорогой родственник…
И все стояли вокруг них, и родственники главы семьи тоже были растроганы, это прекрасно читалось по их лицам, и тут, протиснувшись через мужчин, до Волкова добралась и его двоюродная внучка, она взяла его за руку и потянула к себе.
- Дедушка Иероним… дедушка… вы подарили дедушке Дитмару цепь, а мне что подарите, тоже цепь?
Все мужчины засмеялись, и тогда генерал склоняется к ребёнку и говорит:
- Для вас, моя дорогая, у меня есть кое-что получше, чем обыкновенная серебряная цепь.
- А что же у вас для меня, скажите!
И тогда генерал достал из-под колета маленький атласный мешочек.
- Для вас, мой ангел, у меня есть прекрасные золотые серёжки, да ещё и с камушками, - он вытряхивает серёжки из мешочка на ладонь и показывает их девочке.
Та, естественно, рада, берёт серёжки, рассматривает их молча, пока все мужчины с улыбками смотрят на неё, а потом генерал отдаёт ей мешочек и говорит:
- Ну, беги, пусть няньки тебе их наденут.
И когда девочка уходит, все снова садятся на свои места. Дитмар Кёршнер все ещё красен, он вытирает краешки глаз своим большим платком… Да, с наградой генерал, конечно же, угадал. Цепь герцога произвела на купца должное впечатление. И теперь можно было приступать ко второму шагу. И он заговорил:
- Две фамилии, Кёршнеры и Фейлинги… Помнится, никогда два этих семейства не были дружны…
- Да, да, - соглашались собравшиеся мужи. А старший сын Кёршнера Карл замечает: – Уж больно спесивы эти Фейлинги. Считают себя чуть не сеньорами.
- Но в этот раз и Кёршнеры, и Фейлинги были заодно, – Волков сжал кулак и поднял его. - Были они, как пальцы в сжатом кулаке. И посему смогли дважды дать отпор негодяям-бригандам. И тут я подумал, - он сделал паузу, – что пора бы двум славным фамилиям обрести узы. Кровные узы, – он осмотрел всех присутствующих. Кёршнеры молчали, хотя прекрасно понимали, куда клонит барон.
И тогда генерал продолжил:
- Курт Фейлинг был необыкновенно храбр, он ранил двух нападавших, сам был изрублен изрядно… Я его знаю и по прошлым делам. Так вот, он не женат…
И тут заговорил один молодой человек, имени которого Волков не знал, но несколько раз видел при Дитмаре, скорее всего, какой-то его племянник.
- Если дозволено мне будет сказать… - он поглядел на главу фамилии и, дождавшись от того одобряющего кивка – да, говори, – продолжал: – Курт Фейлинг относится к линии Фейлингов-Фольмсов, к деревенской линии. Линии не очень богатой и не очень значимой.
Вроде это было и всё, что он произнёс, но смысл все уловили сразу. Дескать, к чему нам, Кёршнерам, такой небогатый и невлиятельный родственник. Пусть даже он Фейлинг.
- Как вас зовут? – сразу спросил у него Волков.
- Это Альберт, - ответил за того сам Дитмар Кёршнер. – Второй сын моего младшего брата. Альберт получил диплом юриста в Вильбурге. Он сведущ в делах юридических и хорошо знает все гербы и фамилии графства.
