Сын крестьянский - Александр Савельев

День был морозный, солнечный. Тишина… Только белка прошуршит на верхушке ели, осыпая снег, да изредка с писком пронесется стайка синиц. Охотники пришли к старой сосне.

— Тут, — прогудел Аким, показывая рукой на кучу валежника, засыпанную снегом.

— Мой почин, — сказал Болотников и начал тыкать длинную орясину вниз, сквозь валежник, поворачивая ее туда-сюда. Остальные отошли. Вскоре раздался глухой рев разбуженного медведя. Иван Исаевич продолжал ворошить кучу. Вдруг из валежника высунулась огромная головища бурого медведя. Потом он рванулся и, встав во весь рост, выскочил из берлоги. Вид у него был ошалелый. Зверь с ревом кинулся на Болотникова. Тот ловко подставил рогатину. Она с хрустом вошла медведю в широкую грудь. На другой конец рогатины — ратовище — Болотников наступил ногой, всем телом подался вперед. Рогатина глубоко ушла под кожу зверю, и он с ревом завалился на снег у ног Ивана Исаевича.

Медведя взвалили на пару запасных лыж.

— Тяжел зверюга, — довольно заметил Андрей Петрович.

У второй берлоги стал Масленников. Медведь лапой схватил рогатину, отвел ее и кинулся на охотника. Андрей Петрович упал. Его руки шарили за поясом, потянулись за ножом. Ножа не было. В схватке он отлетел далеко в снег. Посадский с искаженным лицом прохрипел из-под медведя:

— Спасай, други, пропаду!

Олешка подскочил на лыжах, выстрелил в ухо медведя из пистоля. Зверь сник. Масленников поднялся с земли и обнял улыбающегося Олешку.

— Спасибо! Без тебя сгинул бы. Медведь твой!

Оживленные, радостные, охотники приволокли туши двух медведей в избу лесника. Пополдничав, они решили двинуться обратно в город. Когда тройка стояла у крыльца, Андрей Петрович вдруг приволок откуда-то в мешке живого поросенка.

— Порося? Зачем он нам? — удивился Болотников.

— Охота на волков будет.

— Да нам езжать надо.

— Вот и поедем.

Иван Исаевич махнул рукой:

— Ладно, действуй. Поглядим, что будет. Охотники тронулись в путь. Отъехали с версту. Поросенок внезапно пронзительно завизжал.

— Ты почто жмешь? — спросил Иван Исаевич посадского, с силой давившего поросячий хвост.

— Ладно. Езжай знай. Увидишь, — усмехнувшись в русую бороду, произнес Андрей Петрович.

Так и ехали под поросячий визг. И вот совсем недалеко от дороги раздался вой. Из лесу выскочила стая волков. Лошади, обезумев от страха, рванулись вперед. Из-под копыт полетел снег. А волки все ближе, ближе. Поросенка стал давить Олешка. Иван Исаевич взял в руки вожжи. Масленников прицелился из самопала и бахнул ближайшему волку в голову. Другие разбежались.

Болотников остановил лошадей с большим трудом. Андрей Петрович подбежал к издыхающему зверю, прирезал его ножом и приволок в сани. Помчались дальше. Дорогой убили еще двух волков. Андрей Петрович хоть и свалил четвертого, но кони до того напугались, что остановить их было уже нельзя. Охотники видели, как волки рвали в клочья подстреленного.

В Калугу прибыли к ночи.

Дома перед сном трапезовали привезенным поросенком с хреном и выпили полынной настойки.

Засыпая, Иван Исаевич вспомнил о недавнем кулачном бое.

«Постой, я вам удружу», — думал он, улыбаясь.

Утром раздался частый звон большого кремлевского колокола. Горожане двинулись в кремль. На площади стоял помост. Под приветные крики толпы появился Болотников. Он окинул зорким взором море голов и громко, весело заговорил:

— Любезные калужане, дело у меня такое…

Он остановился, посмотрел на коренастого дядю в поддевке, беличьем треухе, валенках. То был шерстобит, из Подзавалья.

— Эй, дядя, как тебя величать? — обратился к нему Иван Исаевич.

— Селифан Гаврилов, так-то! — прогудел бородач.

— Ну-ка, поднимись ко мне! Подь, подь, не чинись, не гордись!

Бородач, подталкиваемый сзади, взошел на помост. По толпе прокатился громкий, веселый смех.

— Ай да Селифан, красовит больно.

— Уж и обличив, волк те заешь!

— Разной масти, право слово!

Действительно, у бородача не было видно левого глаза. Взамен его почти по всему лицу расплылся багровый синяк, нос вздулся, как свекла. Лицо было желто-красно-бурого цвета. Болотников, обращаясь к шерстобиту, жалостливо спросил:

— Ай, ай, ай, дядя Селифан, и кто тебя так изукрасил?

— Третьева дни в бою у Лапушкина колодца.

— Ну, а ты?

— Я-то? И от меня кое-кому досталось. Будут долго помнить. Так-то!

— Ин ладно, дядя Селифан. Подивились мы на тебя, шествуй с миром. Таких, как ты, после кулачного боя много. Силы вам девать некуда. Вот и деретесь! А давайте-ка силушку на иное пустим, не на мордобой, а на потребу всем.

Теплые нотки были слышны в голосе Болотникова. Толпа зашевелилась, тихо зашумела, кое-кто вздохнул.

— Душевно бает Иван Исаич.

— Нишкните, воевода говорит.

Болотников продолжал:

— Вы — сила. Сообща, значит, и двинем, силушку свою съединим. Оно сходнее, нежели корежить друг друга. Глянь туда!

Толпа обернулась, куда указывал рукой воевода. У кремлевской стены в углу лежала громадная куча бревен, досок, камней.

— На базаре вашем, к примеру, как торгуют? Как придется: с саней, с телег, а то и на земле. Не дело! Давайте-ка построим крытые торговые ряды, оконца со слюдой. На улице дождь, снег, ветер, а в рядах торгуют и в ус не дуют, товар не на земле, а на длинных, чистых ларях лежит. Что, други, скажете?

На помост поднялся высокий, тощий посадский, угрюмый, рябой, борода рыжим клином.

— Иван Исаевич и вы, народ, слушайте! Конечно, ряды — дело доброе, а токмо ныне ко времени ли строить-то их? Отстроим, а вороги из пушек разобьют, сгорят они. Вот и вся недолга. В ратное время не до стройки. Окромя того, голодуха на Калугу надвигается. Чем в новых-то рядах торговать станем? Ась? Нечем! Так я мыслю. Прощенья просим.

Посадский сошел. Болотников, нахмурившись, с усмешкой поглядел ему вслед.

— Конечно, чтобы поработать, руки не подымаются, а на мордобой да пьянство времени хватает! Человек не медведь. Тот в берлогу забрался, лапу сосет. Более и дела ему нет. Человек же должен и для себя и для других что-то делать. К примеру, садовник старый яблони садит, а яблоки от их уродятся через многие годы, когда и садовника-то вживе не будет. Он о других помышлял.

Толпа внимательно слушала. Раздавались голоса:

— Верно, воевода, баешь!

— Истинно так!

Иван Исаевич горячо продолжал:

— На войне мы за себя и за других стоим, и мирное житие пускай таковым же будет. Ныне торговать нечем, баял посадский. Как сказать? Ныне голодухи сильной нет: заставы вражьи за рекой порасшаталися, товар к нам попадает. Придут времена, когда товару вволю будет, а ряды-то уж и готовы! Их, баял он, из пушек разобьют. А если не разобьют? В случае чего снова их построим. Живые мы люди али мертвяки? Пускай жизнь сильнее смерти будет!

Последние слова воевода произнес с большим подъемом. По всей площади прокатился гул одобрения.

На помост выскочил парень, ратник из козельской дружины, веселый и румяный.

— Иван Исаич, воевода наш! Дело сказываешь! А вы его слушайте да исполняйте! — обратился он к толпе. — Мы, люди ратные, поможем калужанам, уж поверьте.

— Добро, добро! — зашумела толпа.

— Быть по-твоему, воевода!

Со следующего дня началась постройка рядов. Строителей набралось много. Появились каменщики, землекопы, плотники, столяры. Болотников отрядил в помощь калужанам ратных людей.

Стоял морозец. Чуть порошил снежок. Раздавались гул толпы, ржанье лошадей, стук и грохот. Землекопы били, ломали мерзлую землю, рыли ее, каменщики клали в котловане фундамент. Плотники тесали бревна. Под навесами ладили окна, двери. На всякую подсобную работу народу навалилось, хоть отбавляй. С такой же горячностью набросились на стройку, как и на кулачный бой. Была сутолока, часто друг другу мешали, но Болотников, похаживая среди народа, посмеивался.

— Ничего, все наладится! — говорил он. — Ишь как за дело-то взялись!

И думал: «Вот что значит на истинный путь людей направить!»

Хлипкий мужичонка еле-еле тащил большое бревно, того и гляди — упадет. Болотников подскочил и помог ему тащить. Мужичок теперь шел, победоносно поглядывая на окружающих: мол, знай наших, с самим воеводою работаем!

Такая шла спешка, словно пожар тушили. Проходил мимо старый-старый дед с посохом. Борода седая с прозеленью, согнулся, глядит выцветшими глазами из-под кустистых бровей. Покачал одобрительно головой, прошамкал:

— Славно, славно! Курица вас заешь! — и детски-беспомощно улыбнулся.

Тут же в сторонке куча ребятишек построила маленькие ряды из щепок, а потом по очереди садились друг на друга и с гиком носились вокруг своей стройки.

Много собралось и праздного люда: всем дела не хватало. Те стояли, глядели, судили, рядили, языками своими принимали участие в работе. Болотников увидел кучу таких праздных, повел их за собой полверсты, а оттуда они потащили обратно бревна. Среди работающих выделялась огромная фигура дяди Селифана. Его физиономия приняла обычный вид. Оба глаза глядели весело. Он, как медведь, перетаскивал с места на место тяжести.