Я пришла издалека - Анна Линн

Джейми положили в отдельной комнате, у его постели круглосуточно дежурили монахи. Они ухаживали за ним, как заправские медбратья. Я надеялась, что теперь он быстро пойдет на поправку. Прекрасный уход, монастырское красное вино и на редкость изысканная кухня должны поставить его на ноги. Уже через два дня Джейми стало немного лучше.

– Мадам Фрэйзер, – заглянул ранним утром в мою комнату один из монахов, – ваш муж только что пришел в себя. Думаю, вы хотите его увидеть?

– Конечно! – Я тут же вскочила, нацепила на себя рясу, которую мне выдали вместо халата, и бегом ринулась к Джейми.

Он был страшно бледным и отощавшим, но все же он пришел в сознание, и взгляд его больше не был бессмысленным, а глаза – красными и воспаленными.

– Здорово, – сказала я. – Я уже почти поверила, что морская болезнь смертельна.

Он хмыкнул:

– И не надейся. Так просто от меня не избавишься.

– Пожалуй, – согласилась я. – В следующий раз поплывем в Америку.

Он улыбнулся уголком рта, но я видела, что ему не до шуточек. Он все еще был слаб, и его внутреннее состояние все еще вызывало у меня опасения.

– Вы не оставите нас вдвоем ненадолго? – обратилась я к монаху, сидевшему при входе.

Тот молча встал и покинул комнату бесшумно, как тень.

– Ну вот, ты быстро поправишься, – сказала я, усаживаясь на краешек кровати. – Главное – пока не нарушать диету, бульон с сухариками – верное средство.

Он вздохнул и ничего не ответил. Я осторожно провела рукой по его давно не стриженным спутанным волосам. Он едва заметно вздрогнул от моего прикосновения. Я убрала руку.

– Извини, – пробормотал он.

– Не стоит, – сказала я. – Ты теперь меня боишься?

– Нет, Юлия, я боюсь не тебя…

– Скажи мне чего?

– Себя.

Он отвернулся к стене.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

– И да, и нет.

Он снова повернулся ко мне и вздохнул. Его взгляд был обращен куда-то внутрь себя. Не знаю, что он там видел. Он смотрел на меня и в то же время сквозь меня, будто я была неодушевленным предметом.

– Нам нужно поговорить, – сказала я нерешительно.

– Не сейчас.

– Отлично, тогда я пошла. Я вижу, что я тебе только мешаю. Счастливо оставаться.

Я выскочила из его комнаты и хлопнула дверью. Тотчас внутрь проскользнул монах. Я торопливо шла по коридору, плотнее запахивая рясу и про себя ругаясь на чем свет стоит. Конечно, я не должна требовать от этого живого трупа бурных эмоций. Я прекрасно знаю, как капризничают выздоравливающие, особенно мужчины. Но хоть капля благодарности мне положена? Я могу получить хотя бы намек на то, что он меня помнит и испытывает ко мне какие-то чувства?!

Ворвавшись в свою комнату, я плюхнулась на кровать и нервно свернулась клубком под одеялом. Я страшно соскучилась по Джейми. С тех пор как я нашла его в форте Уильямс, я только и делала, что лечила его. За все это время мы едва ли обменялись несколькими фразами наедине. Я чувствовала себя страшно одинокой и несчастной. Мне нужен был близкий человек, которому я могла бы все рассказать. Мне очень не хватало общения, и здесь, в аббатстве, где все говорили по-французски, я чувствовала себя вдвойне изолированной. Французского я почти не знала. Я могла пообщаться разве что с Муртагом – хотя он, по-моему, всякий раз удивлялся тому, что женщина вообще умеет говорить, и не был утонченным собеседником. Оставался только сам аббат, Малкольм Фрэйзер, но я не решалась отрывать его от дел. Он выглядел очень сосредоточенным, углубленным в себя.

А мой драгоценный муж, ради спасения которого я совершила невозможное, избегает смотреть мне в глаза, отворачивается к стене и вообще ведет себя по-свински. Я съездила кулаком по подушке и всхлипнула. Спрашивается, что я сделала не так?

В этом мрачном расположении духа меня и застал брат Бертран, зашедший, чтобы передать мне приглашение от аббата. Брат Бертран был очень похож на молодого Боярского в роли Д'Артаньяна. Такой же худой, темноволосый и эмоциональный, только без усов. Он «заведовал» монастырской библиотекой – очень и очень богатой. Здесь были редчайшие рукописи на греческом и на латыни, с гравюрами старых мастеров, здесь были некоторые античные трактаты, которые церковь считала вольнодумными, но хранители библиотек не посмели их уничтожить и, рискуя своей жизнью, прятали эти книги. Здесь были книги почти на всех языках, их были тысячи и тысячи. Библиотека походила на лабиринт, в котором легко было потеряться и где брат Бертран ориентировался по каким-то одному ему ведомым приметам. Мне казалось, что книги расположены беспорядочно, но Бертран с легкостью находил нужный том за считанные минуты.

Брат Бертран был общителен, в отличие от остальных монахов, и прекрасно говорил на нескольких языках. Он был мне симпатичен, и я обрадовалась, увидев его.

– Вы чем-то расстроены, мадам Фрэйзер? – участливо спросил он.

– Да, я действительно расстроена. Меня беспокоит состояние моего мужа.

– Но мне сказали, что он пришел в себя. Мне казалось, это хорошая новость.

– Да, конечно, – я тоскливо вздохнула. – Но он не хочет меня видеть, не хочет говорить со мной. Он не хочет, чтобы я ухаживала за ним, и вздрагивает, когда я к нему прикасаюсь. Как будто он меня боится. Я не понимаю, в чем я виновата.

– Нужно подождать. Раненая душа болит дольше, чем раненое тело. Но время лечит и телесные, и душевные раны. Ваш муж еще не готов быть с вами таким, как прежде. Ему сейчас очень тяжело.

– Но я могла бы помочь ему. Он должен с кем-то поговорить, почему это не могу быть я?

– Дайте ему время. Он должен сам понять это. И тогда он захочет поговорить с вами.

– Спасибо за совет. Но если бы вы знали, как это обидно.

– Вы католичка или протестантка? – неожиданно спросил Бертран.

Я замялась:

– Признаться честно, я… как бы это сказать… ни то ни другое.

– Какого же вы вероисповедания? – Бертран глядел на меня заинтересованно и нисколько не осуждающе.

– Никакого! – выпалила я, поняв, что меня не предадут анафеме за это признание. Брат Бертран лишь изумленно поднял брови.

– Как же это могло случиться? Вы не приняли обряд крещения? Но даже незаконные дети имеют право быть принятыми в лоно святой церкви.

– Видите ли, мои родители были… атеистами. Они были прекрасно образованными людьми, знали все обо всех религиях мира, но не следовали ни одной. После их смерти меня воспитывал дядя Сэм, тоже закоренелый атеист. Как хирург, знающий, из чего состоит человек, может верить в Бога?

– Да, возможно, – задумчиво произнес брат Бертран. – Человеческая плоть не внушает мыслей о божественном. Но знаете, кто-то должен был вложить в нее бессмертную душу. Почему бы не предположить, что это сделал Господь Бог?