Забытые смертью - Эльмира Нетесова

Егору ничего не оставалось, как с идиотским видом согласиться с предложением Инессы.

Еще через неделю она заставила его помочь с годовым отчетом. Торшин сослался на занятость, но тогда Инесса обратилась к председателю, а тому Егор не мог отказать.

До глухой ночи сидел Торшин, обсчитывая затраты и доход хозяйства за год. Полеводы, животноводы, тепличное хозяйство, пасека, механизаторы, стройцех — по каждому человеку делал он выборки. От цифр в глазах рябить начало.

Когда оторвался от бумаг, чтобы перевести дух, увидел — Нина Николаевна что-то бойко подсчитывала на счетах, записывала по журналам данные. Прядь крашеных волос упала ей на лоб, и Торшин увидел открывшуюся седину.

В работе Инесса была совсем не похожа на отдыхающую. Усталая складка прорезала лоб, выдавая пережитое, возраст. Морщины в уголках губ обозначились горестными складками.

«Видно, и эту бабу не обошла беда», — подумалось Егору, и сам себя поймал на том, что разглядывает ее пристально. Она это почувствовала и попросила тихо:

— Егор, дружочек, плесни глоток чаю в стакан, а то мозги уже заклинивает.

Он подал ей чай. Нина Николаевна, поблагодарив, предложила:

— Давай передохнем пяток минут.

Торшин согласно кивнул.

Инесса закурила и открыла форточку за спиной, спросила устало:

— Вы здесь родились? Счастливый человек. Тот, кто родился в деревне, с детства впитал в себя все лучшее. Доброту и трудолюбие, честность и порядочность. Спокойствие и кротость. Вы замечали, что люди всегда соответствуют своим характером месту рождения? Они впитывают в себя его привычки, нрав, обычаи. Даже климат. Деревенские всегда отличаются рассудительностью, чистотой. Им непонятны суета городов, их жизнь.

— Деревенские тоже разные. Нет одинаковых. Есть сходство. Но оно не родство, — не согласился Егор. И добавил: — Мы тоже не всю жизнь в деревне прожили. Многие мужики — воевали, прошли всю Россию. И за границей повидали кое-что. Нас городами не удивить. Да и то, сказать правду надо, в городах нынче половина деревенских осела. Повыучились, теперь работают. Это кому как по сердцу.

— Я о другом, Егор. Я о том, что человека деревенского от городского отличает. Прежде всего — основательность, хозяйский взгляд. Вот этого мало у горожан. Все торопятся, скандалят. Многие не любят и не умеют работать. Мало там таких, как вы, — глянула она в глаза без усмешки.

— А что во мне особого? Обычный, как все у нас, — ответил Егор и покраснел.

— Ну, не скромничайте! Даже я, посторонний человек, недавний в колхозе, и то вижу! Очень порядочный мужчина, заботливый отец и муж, хороший хозяин, прекрасный, добрый человек. Таких уже, к сожалению, очень мало на свете.

Град похвал обдал теплом, пощекотал самолюбие. Таких слов Торшину никто не говорил, никогда, даже дома — в своей семье.

«От Феньки в жизни не услышишь. Она и слов таких не знает. Старики все время поучают, наставляют, журят. А эта приметила! Я сколько в правлении работаю, а что слышу — насмешки иль грубости. Редко когда кто доброе слово уронит. А ведь свои — земляки, сельчане. Вроде зубы боятся потерять, если похвалят», — подумалось тогда.

А Нина Николаевна продолжала:

— Вами, если честно сказать, жена очень дорожить должна. Ведь вы и трезвенник, и некурящий. По женщинам не ходите, спокойный. Даже не верится, что такие есть на земле.

— При троих детях уж какая выпивка иль курево? Хотя и я когда-то баловался. Но бросил. Жена попросила не вредить детям. Зачем лишнее? — засмущался Егор, польщенный тем, что и это баба знает. А о достоинствах своих послушать кто откажется?

— Да не смущайтесь, Егор! Я ведь правду говорю. Хотя румянец очень идет вам. Особо хороша у

вас улыбка. Вам об этом, наверное, не раз говорила жена?

— Ни разу! — признался Торшин.

— Скромничаете? Чтоб такой видный мужчина не знал о своих достоинствах? Это же просто недопустимо! Да вы посмотрите по сторонам, как на вас женщины смотрят! Разве можно это не замечать?

— Да будет вам, — опешил Егор от комплиментов, почувствовав себя совсем голым перед Ниной Николаевной, рассматривавшей Торшина в упор.

— Вы меня совсем не знаете. А говорите так много, вроде лучше в свете нет, — лепетал мужик обескураженно.

— Мы не первый день работаем вместе. Не думайте, что ничего не вижу и не слышу. Я не только анекдоты рассказываю. А и наблюдаю!

— Зачем? — испуганно насторожился Егор.

— Из человеческого любопытства. Устраивает? — спросила она, смеясь.

— Это ваше дело, — отмахнулся Егор и уткнулся в бумаги сконфуженно. Он не знал, что надо сказать, как вести себя в подобной ситуации. И растерялся от собственной неискушенности.

— Да вы просто прелесть, Егор! Второго такого во всем свете не сыщешь! — восторгалась баба. И Торшин, не зная, куда деваться, поспешил закончить работу и скорее уйти домой.

Нина Николаевна, прощаясь с ним, сказала, словно точку на разговоре поставила:

— Такие, как вы, любой женщине в награду. Имея вас, о другом счастье даже думать грешно!

— Где тебя черти до сих пор носили? — встретила нахмуренная Феня в коридоре. И добавила: — Дня тебе мало? Чего плутаешь, как барбос бездомный? Иль дел дома нет? Или о детях забыл? Сколько ждать можно?

— Годовой отчет делали. Не понимаешь, что это, не бурчи! Совсем запилила! — Он разулся у порога. И, наскоро скинув с себя одежду, повалился в постель.

— А ужинать? — удивилась Феня.

— Накормила уже! — отвернулся лицом к стене. И вскоре уснул.

Феня тогда обиделась. Она и не знала о разговоре мужа с бухгалтершей и потому не придала значения этому случаю.

Егор утром встал раньше обычного. Тщательнее прежнего побрился. Умылся до пояса. Потребовал белую рубашку, которую обычно надевал лишь по праздникам. Молча поел. И, сделав вид, что обиделся за вчерашнее, ушел на работу, не сказав жене ни одного слова.

«Чурка деревенская! Она еще отчитывать меня взялась! Нет бы спросила, пожалела, посочувствовала! Барбосом назвала! А за что? Вон баба под боком крутится! Образованная, грамотная! Не тебе чета! И гляди как хвалила! Лучше меня в свете нет! Раз она так считает, значит, в этом что-то есть! Просто так слов на ветер не кидают. И она не всякому такое скажет. Значит, и впрямь что-то есть во мне. Фенька не увидела? А что она видит, кроме печки и корыта? Век в деревне прожила! Куда ей до Инессы, до ее понимания жизни? Эта толк знает во всем. Баба что надо!»

В правлении колхоза сразу заметили перемену. Не прошло без внимания и то, что Егор приходил на работу раньше других, не торопился вечером домой, спокойно общался с Ниной Николаевной, объясняя всем, что и конь к хомуту привыкает.

Может, не вызвало бы его поведение заугольного шепота, если бы не резкие перемены во внешнем обличии. Егора было не узнать. В правление на глаза новой бухгалтерши он появлялся только в накрахмаленных рубашках, тщательно отглаженных брюках и начищенных до блеска полуботинках. У Егора всегда имелся при себе чистый носовой платок, чего совсем недавно не водилось в его карманах.

Торшин теперь брился каждое утро. И чистил зубы по два раза на день. Стал следить за руками. Тщательно остригал ногти.

Однажды не выдержал председатель. И, оглядев Егора с ног до головы, спросил напрямик:

— Какой чумой захворал? С чего нафуфырился, как баба? От тебя уже и мужиком не пахнет. Нашим, деревенским. Уж не влопался ли ты в новую бухгалтершу?

— С чего взяли? — деланно обиделся Торшин.

— С чего, спрашиваешь? А с того, что вьется она вокруг тебя, как муха над кучей! Стыд имей! Семья у тебя!

— Выходит, приходить на работу человеком — срам?

— Ты не крути хвостом! Знаешь, о чем говорю! — оборвал председатель и предупредил: — Заруби себе! Замечу грязь меж вами, обоих с колхоза вышвырну!

Бабы в правлении смеялись в открытую:

— Охмурила тебя Инесса? Был человеком, а стал кобелем!

Ничего тогда между ними не было. Торшин возмущался. Но и дома свои перестали понимать Егора и относились к нему настороженно.

Первой почувствовала перемену в муже Феня и отнеслась к ней по-бабьи. Перенесла свою постель в спальню к детям. И больше не ложилась спать вместе с Егором. Ни слова упрека не сказала. Замкнулась. И, повязав голову платком так, что на лице одни глаза были видны, ходила на работу, опустив голову. Она давно не спрашивала мужа ни о чем. Молча кормила, стирала, гладила. Они жили еще под одной крышей, но уже врозь.

Пересуды и домыслы подтолкнули события. И однажды, выслушав очередной дождь комплиментов, он не выдержал и, поцеловав чужую бабу, схватил, прижал к себе.

— О! Да вы пылкий мужчина! — притворно отталкивала Инесса руками, прижимаясь телом все плотнее.

Егор выключил свет, придавил к стене Инессу.

«В темноте все кошки серы! Эта давно уж меня хочет. Да и чем я хуже других? Пусть знает Фенька! Назло ей! Все равно уже облили грязью! Так хоть не зря!» — задрал он юбку.