Битва за космос - Том Вулф

Каждые пять минут Гленн должен был связываться с новым диспетчером. Конечно же, при этом невозможно одновременно передавать и принимать сигналы. Это не было похоже на телефонную связь. Половина времени уходила только на то, чтобы убедиться, что астронавт с диспетчером слышат друг друга.

– «Дружба-7», «Дружба-7», это Канары. – Это был диспетчер с Канарских островов. – Сейчас 16.32.26. Слышу вас хорошо, слышу вас хорошо. Прием.

Гленн говорил:

– Это «Дружба-7». Когда я был над зоной восстановления, то видел в воде длинный кильватер. Наверное, там были корабли.

– «Дружба-7»… Мы вас не слышим, вас не слышим. Прием.

– «Дружба-7», это Кано. Времени по Гринвичу – 16.33.00. Мы не… Это Кано. Прием.

– «Дружба-7», «Дружба-7», это Канары. Прием.

Гленн отвечал:

– Привет, Канары, это «Дружба-7». Слышу вас хорошо, небольшие помехи. Вы меня слышите? Прием.

– «Дружба-7», «Дружба-7», это Канары. Прием.

– Привет, Канары. Слышу вас громко и четко. А как вы меня? Прием.

– «Дружба-7», «Дружба-7», это Канары. Прием.

– Привет, Канары. «Дружба-7». Как слышите? Прием.

– «Дружба-7», «Дружба-7», это Канары, Канары. Вы меня слышите? Прием.

– Вас понял. Это «Дружба-7». Слышимость отличная. Прием.

– «Дружба-7», «Дружба-7», это Канары. Я тоже слышу вас нормально. Отбой.

– Вас понял. «Дружба-7».

– «Дружба-7», «Дружба-7», это диспетчер с Канар. Как слышите? Прием.

– Привет, диспетчер с Канар. «Дружба-7». Слышу вас хорошо. А вы меня?

В конце концов диспетчер с Канарских островов говорил:

– Слышимость отличная. Я получил инструкцию выяснить связь между поведением загадочных частиц, окружавших капсулу, и работой контрольных двигателей. Как слышите? Прием.

– Это «Дружба-7». Слышу вас нечетко. Сильные помехи. Прием.

– Вас понял. Мыс просит выяснить связь между поведением загадочных частиц, окружавших капсулу, и работой одного из контрольных двигателей. Как поняли? Прием.

– Это «Дружба-7». Не думаю, что такая связь существует. Отбой.

Вот так – ровно пять минут на один вопрос и один ответ. Что ж, наконец-то диспетчеры проявили хоть какой-то интерес к светлячкам. Они решили, что это связано с неисправностью двигателей.

Сам Гленн не особенно беспокоился: при необходимости можно было перейти на ручную стабилизацию Топлива, по идее, хватало. Все гудело, пищало и жужжало, как и обычно внутри капсулы. В наушниках раздавались все те же высокочастотные помехи. Астронавт мог слышать, как по его скафандру и шлему циркулирует кислород. Ощущения движения не было вовсе – он знал, что движется, только когда смотрел вниз, на Землю. Даже теперь она проплывала очень медленна А когда двигатели выбрасывали струи перекиси водорода, капсулу покачивало из стороны в сторону. Но это было совсем как на Земле, на тренажере «Альфа». Он по-прежнему не чувствовал невесомости и сидел, выпрямившись в кресле. С другой стороны была камера: когда Гленн хотел перезарядить ее, то просто останавливал камеру в пустом пространстве перед глазами. И она висела перед ним. Внизу повсюду виднелись небольшие вспышки – молнии в облаках над Атлантикой. Это зрелище впечатляло еще больше, чем заход Солнца. Иногда разряды молнии происходили внутри облаков, и это выглядело как фонарик, который включают и выключают под одеялом. Порою молния сверкала поверх облаков, что напоминало взрывы хлопушек. Это казалось необычным, но в таком зрелище все же не было ничего нового. Полковник авиации Дэвид Симоне за тридцать два часа в одиночку поднялся на аэростате на высоту в сто две тысячи футов и видел то же самое.

Гленн теперь находился над Африкой, над темной стороной Земли, и двигался к Австралии. Диспетчер с побережья Индийского океана сказал:

– Мы получили для вас сообщение из Центра управления полетом. Держите выключатель посадочных топливных баков в положении «выключено». Выключатель посадочных баков – в положении «выключено». Прием.

– Вас понял, – сказал Гленн. – Это «Дружба-7».

Он хотел спросить почему, но это нарушало кодекс чести – за исключением чрезвычайных ситуаций. Такие вопросы попадали в категорию нервной болтовни.

Когда Гленн пролетал над Австралией, старина Гордо, Гордо Купер, приступил к той же теме:

– Ты подтверждаешь, что выключатель посадочного бака в отключенном положении? Прием.

– Подтверждаю, – сказал Гленн. – Выключатель посадочного бака в отключенном положении.

– Ты не слышал каких-нибудь стуков на высоких скоростях?

– Нет.

– На такой ответ мы и рассчитывали.

Диспетчеры по-прежнему ничего не объясняли, а Гленн избегал нервной болтовни. Теперь на приборной панели загорелись две красные лампочки. Одна из них предупреждала о низком уровне топлива. Из-за рыскания капсулы оно почти закончилось. Что ж, пришла пора вступить в дело пилоту и правильно расположить капсулу перед вхождением в атмосферу… Другая лампочка сигнализировала об избытке воды в кабине. Она накапливалась как побочный продукт работы кислородной системы. Тем не менее Гленн продолжал заполнять карту контрольных проверок. Сейчас ему надо было немного поупражняться в растягивании эспандера, а затем измерить артериальное давление. Пилот-Пресвитерианин! Он проделал это без звука. Гленн растягивал эспандер и следил за красными лампочками, а потом вновь увидел рассвет. Два часа и сорок три минуты в полете, его второй рассвет над Тихим океаном, увиденный через перископ. Но Джонн почти не наблюдал за ним. Он ждал нового появления своих светлячков. Заработал огромный реостат, Земля вспыхнула пламенем, и тысячи светлячков закружились вокруг капсулы. Некоторые из них, казалось, находились на расстоянии целых миль. Их было огромное поле, галактика, микровселенная. В происхождении светлячков сомневаться не приходилось: они не имели отношения к капсуле, но были частью космоса. Гленн снова потянулся за камерой: нужно сфотографировать их, пока освещение хорошее.

– «Дружба-7», – раздался в наушниках голос диспетчера с острова Кантон. – Это Кантон. У нас тоже нет признаков того, что ваш посадочный бак разложен. Прием.

Гленн сразу же подумал: вот тут-то и пригодятся светлячки. Он расскажет им о светлячках, а они объяснят насчет посадочного бака. Но разве кто-нибудь говорил, что посадочный бак раскрылся?

– Вас понял, – сказал он. – Кто-нибудь докладывал что посадочный бак разложен? Прием.

– Нет, – ответил диспетчер. – Нас просто попросили это проверить и поинтересоваться, не слышали ли вы каких-нибудь хлопков на высоких скоростях.

– Наверное, – высказал предположение Гленн, – они подумали, что частицы, которые я видел, образовались из-за этого, но они… Их здесь тысячи – на много миль во всех направлениях, – и они движутся очень медленно. Я видел их в том же самом месте, когда совершал первый виток. Прием.

Так разъяснилось это дело с посадочным баком.

Гленну дали добро на третий – и последний – виток, когда он пролетал над Соединенными Штатами. Но Джон ничего не видел из-за облаков. Он накренил капсулу на шестьдесят градусов, чтобы смотреть прямо вниз, но увидел лишь облачную завесу. Она выглядела точно так же, как и из самолета на большой высоте. У астронавта уже пропало настроение рассматривать пейзажи. Он стал думать о том, что ему предстоит сделать перед включением тормозных двигателей над Атлантикой, после того как он облетит вокруг мира еще один раз. Теперь надо было включить и двигатели, и гироскопы. Гленн несколько раз включил и выключил гироскопы, чтобы убедиться, что автоматическая система стабилизации снова заработала. Система давала сбои, и астронавту предстояло регулировать положение капсулы, используя в качестве ориентира горизонт. Он плыл над Америкой. Облака начали рассеиваться, и Джон мог разглядеть дельту Миссисипи. Ему казалось, что он смотрит на мир с хвоста бомбардировщика времен Второй мировой войны. Затем внизу стала проплывать Флорида. Внезапно Гленн понял, что видит весь штат целиком. Он лежал внизу, словно на карте. Джон дважды облетел вокруг земного шара за три часа и одиннадцать минут и только сейчас понял, насколько высоко он находится. Высота составляла примерно пятьсот пятьдесят тысяч футов. Астронавт мог разглядеть Мыс – к этому времени он был уже над Бермудами.

– Это «Дружба-7», – сказал Джон. – Я вижу внизу Мыс. Сверху он выглядит просто прекрасно.

– Вас понял, – отозвался с Бермуд Гас Гриссом.

– Как ты и говорил, – добавил Гленн.

– Именно, сынок, – ответил Гриссом. Да, это был разговор между братьями. Гленн скромно признал, что его товарищ Гриссом – один из трех американцев, видевших такое зрелище… а Гриссом назвал его «сынок».

Двадцать минут спустя Джон вновь пролетал над Африкой, и Солнце опять садилось, уже в третий раз. Оно потускнело, и Гленн… увидел кровь. Он увидел кровь над одним из окон. Он знал, что ей тут взяться неоткуда, но все же это была кровь. Раньше он ее не замечал – она была видна только под этим конкретным углом расположения реостата-Солнца. Кровь и грязь. Грязь, должно быть, появилась после запуска эвакуационного отсека. А кровь… Наверное, жуки… Быть может, капсула при взлете врезалась в стаю жуков… или птиц… но в последнем случае он слышал бы удар. Должно быть, жуки, – но у жуков нет крови. А может, так преломлялись солнечные лучи… Потом Гленн просто перестал об этом думать – переключился на другое. Еще один заход, еще одна оранжевая полоса вдоль линии горизонта, несколько желтых лент, голубых лент, чернота, бури, молнии – эти искры под одеялом… Все это почти не имело никакого значения. Предстоящая подготовка капсулы к запуску тормозных двигателей полностью завладела его сознанием. Чуть меньше чем через час заработают тормозные двигатели. Капсула продолжала медленно плыть, слегка покачиваясь в стороны. Кажется, гироскопы больше не играли никакой роли.