«Если», 1998 № 01 - Сьюзи Чарнас

— Я просто фантазирую, пробую произвольные ассоциации. Любое мое измерение указывает в сторону мнимого времени.

— Как это?

— Пока не знаю точно. Раньше я сказала бы, что мнимые числа — всего лишь математический инструмент, но… Кажется, по мере погружения в гравитационное поле, течение времени, которое мы наблюдаем, перемещается в мнимой плоскости.

— Выходит, все, что здесь с нами происходит, на самом деле нереально?

Она с отвращением отшвырнула кристалл.

— Нет! Главное, что тебе необходимо понять: в мнимых числах нет ничего воображаемого! Просто они так называются. Все числа — продукт человеческого воображения, а потому мнимые числа так же реальны, как и любые другие.

— Что же из этого следует?

— Что время, в котором мы здесь существуем, неадекватно времени, действующему вовне. Здесь проходят часы, тогда как вовне — всего лишь минуты.

— Это и есть растяжение времени?

— Да, но в противоположном направлении. Математика та же, которая применима к «вращению Минковского».

— Но смысл-то во всем этом какой?

— Я всего лишь фантазирую, Тинкерман. — Она пожала плечами. — Рассуждаю. Я же говорю: мне необходима смена парадигмы. А теперь умолкни. Лучше смотри по сторонам.

Смотреть было на что. Все вокруг беспрерывно менялось. Едва прикасаясь подошвами к поверхности, мы карабкались по тонким, как бритвенное лезвие, мостам над бездонными с виду пропастями, — и в следующее мгновение оказывались на дне чудовищного ущелья, над которым высилась колоссальная скала. Отсутствие хищников, показавшихся Толли столь опасными, казалось мне странным, ведь она наткнулась на них сразу же, как только оказалась здесь. Хотя раньше меня смущал самый факт их существования: как они умудряются выжить? Где растения, которыми они питаются? Вода? Где вообще источник энергии для их обменных процессов? Да и откуда взяться позвоночным так далеко от Земли? Пронзив космическую тьму, мы нашли жизнь на других планетах, но почти нигде не обнаружили даже отдаленного сходства с земными жизненными формами… Однако главный вопрос был не в этом: почему мы воспринимаем все происходящее столь спокойно, почему проявляем так мало любопытства?

Добиться ответов от Лии, когда она в таком настроении, было невозможно. Оставалось надеяться, что позже она проявит больше терпимости.

Отверстие, в которое Лия решила пролезть, чтобы оказаться на следующем уровне, ничем не отличалось от десятков остальных кругов, которые мы миновали. Лия установила на край передатчик и проверила его. Он не очень-то помогал связи с Толли, однако был необходимой мерой предосторожности. В худшем случае он мог послужить вехой, отмечающей конкретное место, если по какой-то причине откажут наши приборы ориентировки.

В следующее мгновение мне почудилось, что за нами наблюдают. Я осторожно огляделся, но в этой невероятно сложной местности могли прятаться тысячи соглядатаев; точно так же их там могло не быть вообще… А это что за движение? Что за проблеск?

Лия заглянула внутрь отверстия и осторожно опустила туда свои приборы.

— Спасибо, что проводил, — сказала она. — Можешь меня не ждать. Со мной ничего не случится.

Она взялась руками за края, оттолкнулась и спрыгнула.

Меня раздирали противоречивые чувства. Спрыгнуть за ней или разобраться, что там поблескивает в отдалении? Узнать, какие непрошеные визитеры наблюдают за нами? Ведь Лия определенно не желает, чтобы я ее сопровождал.

Я поспешил туда, где заметил странный блеск. Добраться оказалось труднее, чем я предполагал: ведь здесь невозможно судить о расстоянии и перспективе. Однако я нашел то, что искал, — кусок многослойной изоляции, пластмассовую фольгу с золотым покрытием толщиной в несколько микрон. Когда-то такой материал использовали в качестве изоляции для резервуаров водородных ракет. Правда, было это несколько десятилетий назад.

Если бы подобная находка ждала меня на поверхности, я принял бы ее за межпланетный мусор и прошел мимо. Такая изоляция служила на сотнях, а то и тысячах ракет. Но как она оказалась здесь, внизу?

Ждать Лию было бессмысленно, поэтому я вернулся к нашему жилому пузырю, думая по пути о куске фольги. Около пузыря я обнаружил еще один сюрприз: у Моряка появилась компания. Наш попугай верещал, посвистывал и скакал, как безумный, вверх-вниз, топорща перья, выпячивая грудку и снова принимаясь оголтело прихорашиваться. Причина его поведения порхала с внешней стороны пузыря: еще один австралийский попугай, светло-зеленая птица с ярко-синим хохолком.

— Эй, подр-руга! — голосил Моряк, сопровождая свои крики свистом. — Эй, кр-расотка! Развлеки-ка морячка!

Птица засвистела в ответ. Я разобрал гимн южан. Потом попугаиха произнесла низким, страстным голосом:

— Пр-ривет, браток! Знаешь что-нибудь, кроме «Дикси»?

Я осторожно подошел к птице и подставил ей палец. Та без малейших колебаний прыгнула мне на палец, потом на плечо. Птица была дружелюбная, совсем ручная. С ума сойти! Откуда она тут взялась? Спаслась после чьей-то аварии?

Чтобы определить пол попугая, нужен специалист или еще один попугай. Но по безумному виду нашего Моряка я догадался, что это самочка.

— Назовем-ка тебя Оливией, птаха, — обратился я к ней. — А теперь отвечай, откуда ты такая появилась?

— Космос, граница мир-ров, — серьезно ответила птаха и засвистела «Дикси».

Авария! Иного разумного объяснения быть не могло. Трудно было себе представить, почему наши компьютеры ничего не сообщают об этой аварии, почему не знают об исчезновении корабля, улетевшего в этом направлении, и о результатах его поисков; однако иные объяснения уносили в область чистейшего помешательства. Видимо, не так давно здесь потерпел катастрофу космический корабль.

Кусок фольги, птица… Раз здесь сумели опуститься мы, почему то же самое не могли сделать другие? Видимо, птица выжила после катастрофы.

А если выжила не она одна?

Дождавшись возвращения Лии, я показал ей новую птицу и познакомил со своими соображениями насчет катастрофы.

— Глупости, Тинкерман, — отмахнулась она. — Поверхность планеты — более ста миллионов квадратных километров. А сколько уровней? Ты представь! Предположим, здесь бывали и до нас, хотя мы об этом не слыхали. Велики ли шансы, что мы опустились поблизости от места их посадки?

— А птица?

— Информация, Тинкерман. Птица — тоже информация, только в другом виде, подобно тебе, мне, всему остальному. Все на свете — информация. В конце концов, почему птица заслуживает больше внимания, чем кристалл? Ничего подобного! Информация другого вида, только и всего.