До последнего - Дэвид Балдаччи

Бейтс остановил машину перед входом и стал выбираться из салона.

— Да, дом большой, — подтвердил он. — Но вы, Романо, умерьте свои восторги и будьте достойны миссии, которую на нас возложило Бюро.

Распахнулась массивная дверь, и из нее вышел человек.

А Билли Кэнфилд здорово сдал, подумал, глядя на него, Веб.

Этот человек был по-прежнему высок и строен, но Вебу, которого он навещал в госпитале, показалось, что его широкие плечи опустились, а мускулистая прежде грудь словно бы запала внутрь. Волосы у него сильно поредели и стали совсем седыми, а лицо избороздили морщины. Когда Кэнфилд двинулся им навстречу, Веб заметил, что он прихрамывает и одно колено у него неестественно дергается при ходьбе. Сейчас ему примерно шестьдесят два — шестьдесят три, подумал Веб. Пятнадцать лет назад он женился во второй раз на женщине по имени Гвен, которая была намного моложе его. Кэнфилд уже вырастил детей от первого брака, и у них с Гвен был десятилетний сын, которого убили члены «Свободного общества», захватившие школу в Ричмонде. Веб до сих пор видел во сне лицо Дэвида Кэнфилда. Чувство вины не отпускало его, более того, с годами оно только усиливалось.

Кэнфилд окинул их всех пристальным взглядом из-под густых, кустистых бровей.

Бейтс первым делом вынул из кармана и продемонстрировал Кэнфилду свое удостоверение, держа его на некотором расстоянии — точно так, как их учили в Бюро.

— Я — агент Бейтс из Вашингтонского регионального офиса ФБР, мистер Кэнфилд. Спасибо, что разрешили к вам приехать.

Кэнфилд ничего не ответил Бейтсу и сразу же перевел взгляд на Веба.

— А ведь я вас знаю, не так ли?

— Меня зовут Веб Лондон, мистер Кэнфилд. Я работаю в Подразделении по освобождению заложников. В тот день в Ричмонде меня подстрелили, — дипломатично сказал он. — Потом вы несколько раз навещали меня в госпитале. Это было для меня очень важно, и я хочу, чтобы вы об этом знали. Кэнфилд кивнул и пожал Вебу руку.

— Я ценю то, что вы тогда пытались сделать. Вы рисковали жизнью, были ранены — и все ради того, чтобы спасти моего мальчика. — Он сделал паузу и посмотрел на Бейтса. — Я же говорил вам по телефону, что здесь ничего особенного не происходит. Ну а если тот ублюдок все-таки сюда явится, я его пристрелю — вот и все.

— Я понимаю вас, мистер Кэнфилд.

— Зовите меня Билли.

— Благодарю вас, Билли. Так вот, не забывайте, что погибло уже три человека, имевших отношение к школе в Ричмонде, а может быть, и четыре. Хотя у нас нет прямых доказательств, существует мнение, что за этим стоит «Свободное общество», а если так, то вы можете стать его потенциальной жертвой. Вот почему мы к вам приехали.

Кэнфилд посмотрел на часы.

— Ну и что вы мне предлагаете? Спрятаться от всех в каменной башне? Но у меня, между прочим, ферма по разведению лошадей, а она, к вашему сведению, сама по себе функционировать не может.

— Это понятно, мистер Кэнфилд, но кое-какие необременительные для вас меры по обеспечению вашей безопасности принять все-таки можно.

— Если вы собираетесь продолжать этот разговор, вам придется пойти со мной, поскольку у меня полно работы.

Бейтс обменялся взглядами с Вебом и Романо и пожал плечами. Потом они вслед за Кэнфилдом прошли к черному «лендроверу» и забрались в машину.

Кэнфилд не стал ждать, пока они пристегнутся ремнями безопасности — да и сам пристегиваться не стал, а сразу же нажал на педаль газа, и машина сорвалась с места. Веб сидел на переднем сиденье рядом с Кэнфилдом и вертел головой, рассматривая ферму.

— Насколько я помню, у вас в Ричмонде была транспортная компания по перевозке грузов. С чего это вы решили заняться разведением лошадей в графстве Фаукер?

Кэнфилд достал из нагрудного кармана рубашки сигарету, закурил, потом открыл окно и выпустил дым наружу.

— Гвен не позволяет мне курить в доме. Поэтому я дымлю, только когда предоставляется такая возможность, — пояснил он. — Вы задали хороший вопрос, Веб. В самом деле, как это я вдруг переключился с грузовиков на лошадей? Я и сам часто себя об этом спрашиваю, и иногда мне хочется все бросить и снова заняться грузовиками и грузоперевозками. Я родился и вырос в Ричмонде, и мне там всегда нравилось. Этот город забирает тебя целиком — к добру или ко злу... ну а я видел и то и другое.

— Но Гвен всегда любила лошадей. Она выросла на ферме в Кентукки. Полагаю, фермерское дело тоже забирает человека целиком. Ну, мы и решили попробовать. До сих пор не могу сказать с полной уверенностью, хорошо ли это у меня получается. Но я вкладываю в эту чертову ферму каждый цент, который у меня появляется, и по крайней мере пока еще не разорился.

— А чем конкретно вы здесь занимаетесь? — спросил Романо, наклоняясь к водителю. — Я, знаете ли, до сих пор видел лошадей только в Центральном парке, поскольку родился и вырос в Нью-Йорке. Вот и интересуюсь.

— Много потеряли, янки, — сказал Кэнфилд, оглядываясь на Романо. — Извините, не расслышал, как вас зовут.

— Пол Романо. Но друзья обычно называют меня Полли.

— Ну, поскольку друзьями мы пока еще не стали, я буду звать вас Пол. Так вот, Пол, здесь приходится делать чертову прорву всякой работы, которая вытягивает из тебя и твоих людей все жилы. Я уж не говорю о том, каких огромных денег стоит заполучить призового жеребца, чтобы он покрыл одну из твоих кобыл. Потом ты ухаживаешь за жеребятами, возишь их на выставки и готовишь к скачкам в надежде, что хоть один из них покажет неплохие результаты и ты после этого сумеешь его продать, получив прибыль в пять процентов от всех тех денег, которые ты в него вложил, вкалывая при этом по шестнадцать часов в сутки. Ну а если продать лошадку не удается и выясняется, что платить налоги нечем, к тебе приезжает представитель банка и начинает описывать твое имущество. Еще одна неудача, и тебя лишают всего, что ты заработал непосильным трудом за долгие годы. В результате ты оказываешься нищим, не имеешь крыши над головой и от тебя отворачиваются все — даже ближайшие друзья. Ну а потом ты умираешь где-нибудь под забором. — Кэнфилд снова повернулся и посмотрел на Романо. — Вот, пожалуй, и все, что я могу вам сказать, Пол. Еще вопросы есть?

— Нет. Вы хорошо обрисовали проблему, — сказал Романо и откинулся на спинку сиденья.

Они подкатили к ряду построек, среди которых находились стойла, амбары, кузница и прочие хозяйственные службы. Миновав деревянную, в виде подковы, арку, Кэнфилд указал на нее и сказал:

— Такая же, как в поместье Джорджа Вашингтона Маунт-Вернон. Только обошлась мне гораздо дороже, чем в свое время ему. Ну а все, что вы видите вокруг, называется «конный центр». Здесь находятся конюшни, хранится сено, расположен загон для выездки молодняка и маленький ипподром. Господь свидетель, здесь такая теснота, что я с удовольствием прикупил бы еще землицы, если бы было на что, — рассмеялся Кэнфилд, останавливая свой «лендровер» и вылезая из машины. Агенты ФБР последовали за ним.

Кэнфилд подозвал к себе мужчину, который беседовал с группой сельскохозяйственных рабочих.

— Эй, Немо, можно тебя на минутку?

Немо зашагал в их сторону. Это был человек роста не меньшего, чем Веб, но куда более плотный, мощный и мускулистый. Сразу было видно, что он зарабатывает на жизнь тяжелым физическим трудом. У него были правильные черты лица и коротко стриженные, черные с проседью волосы. Одет он был по-деревенски: в широкие, потертые джинсы и такую же потертую джинсовую рубашку. На ногах у него были ковбойские сапоги с острыми носами, но запыленные и без претензий на моду — без всяких металлических украшений и отнюдь не из кожи аллигатора или кенгуру. Из заднего кармана его джинсов торчали грязные рукавицы из грубого полотна. Подойдя к хозяину и агентам ФБР, он снял свою видавшую виды шляпу «стетсон» и вытер лоб грязным платком.

— Мой управляющий Немо Стрейт, — сказал Кэнфилд. Потом он повернулся к Немо. — А это — парни из ФБР. Они приехали, чтобы сказать мне, что я в опасности. А все потому, что они позволили удрать из тюрьмы тому подонку, который убил моего сына. Они считают, что он и меня хочет убить.

Стрейт посмотрел на агентов с нескрываемой неприязнью.

Веб протянул ему руку:

— Агент Веб Лондон.

Стрейт пожал ему руку, сдавив ее куда сильнее, чем требуется при рукопожатии. Немо Стрейт был очень крепким мужчиной, и Веб не сомневался, что он сделал это намеренно, чтобы продемонстрировать свою силу. Потом Веб заметил, что Немо разглядывает повреждения у него на лице. Обычно эти шрамы вызывали у людей сочувствие, чего Веб терпеть не мог, но на Немо они не произвели никакого впечатления. Он смотрел на Веба с некоторым пренебрежением, как если бы в свое время получил куда более серьезные ранения. Хотя этот человек отнесся к нему с явной неприязнью, Вебу он понравился.

Кэнфилд указал на Веба и сказал: