Приключения сионского мудреца - Саша Саин

«Вот! — подал я „Насеру“ письмо. — От самого Госплана получил!» — указал я на подпись Бобоева. Молча, но не по-доброму, швырнул Насер мои документы в общую стопку и сказал: «Следующий!». Пройдя Насера, стал готовиться к встрече с членами его «кабинета».

А сосед снизу не унимался и заладил к нам в гости, чуть ли не каждый вечер. Отвели Динго в зоопарк из-за него! Мама и папа Динго, не соседа, к сожалению, в соседней клетке, оказались ему по колено. Заберём Динго через некоторое время — решили мы. Динго вырос зверем, и только зоопарк согласился его взять. Вернулись домой без него мрачными, лучше бы соседа в зоопарк! Прямо не Советский Союз, а Египет какой-то! Но и после этого сосед не унимался, продолжал прибегать и скандалить. Хоть на Украину к хохлам обратно беги, там хоть бутылка горилки, сало может в мирное советское время разрядить обстановку! «Вы не даёте мне спать! — орал он. — Я из-за вас каждую ночь не смыкаю глаз!». — «А, чтобы ты их сомкнул, и чтобы тебе их никогда больше не разомкнуть!» — зло подумал я и закрыл перед его носом дверь, ничего не ответив. Он тут же опять стал звонить в дверь. И тут я увидел своего отца, наверное, почти таким, каким он был на фронте, а не со своей женой — ласковый. Отважно выйдя навстречу свирепому соседу с бледно-зелёно-жёлчной от злости физиономией, отец сказал ему, чтобы он больше никогда не приходил, и по всем правилам отчитал психа. «Последний раз вас предупреждаю!» — ответил «бледно-зелёно-жёлчный», но все же впервые заметно растерявшийся сосед. Он не ожидал такого отпора со стороны отца и, развернувшись, ушёл. «Действительно, ты хорошо ему объяснил. И неплохо, если бы это был последний раз для него», — сказал я отцу. «Хоть бери, и переезжай отсюда! — не мог успокоиться отец. — Я уже на всех стульях резиновые набойки на ножках набил, а он всё равно слышит!».

«Слышишь?!» — спросил я у отца на следующий день вечером, сидя в лоджии, готовясь к экзаменам. «Что?» — не понял отец. «У этого Махмудова, — такая фамилия была у соседа, — кто-то кричит в квартире и плачет! Кто-то кого-то убивает, по-моему?!». — «Да, вроде бы, — согласился отец, — и пусть они хоть перебьют друг друга!».

Тут «махмудовская» жена выскочила на свою лоджию, под нашей, и завопила: «Вайдот!» — караул, значит, а дальше почти по-русски: «Помогаете, убиваете!». Затем показался сам Махмудов — наш частый гость, и стал за волосы её затаскивать обратно в квартиру, как я когда-то старика «не в „етим“ дело». «Чёрт с ними!» — решил отец. «Да нет! — сказал я. — Это дело общественное! Надо спасать женщин Таджикистана! Не дадим их мужьям-феодалам угнетать своих рабынь! — и я срочно растолкал брата, который лёг спать после трудового дня. — Слушай! — объяснил я ему ситуацию. — Махмудов подставился!». — «Как подставился?» — не понял спросонья брат. «Иди туда быстрее, к нему, и уголовное дело готово! Он не вылезает из нашей квартиры, почему ты не можешь его один раз тоже навестить?! Тем более что он захотел последний раз у нас побывать!». — «Оно мне надо?» — спросил риторически сам себя брат. Быстро оделся и спустился вниз. Там уже стояла милицейская машина — у подъезда. Внизу, если не считать плача угнетённой женщины Таджикистана и её маленьких детей, было тихо. Я понял — брат работает, производит осмотр места происшествия, а на это у него обычно уходит 4–5 часов. Нет, в этот раз было быстрее, через час примерно вышел Махмудов в наручниках в сопровождении двух милиционеров, а за ним и брат — сели в милицейскую машину. Вернулся брат, как и обычно, при расследовании уголовных дел, на следующий день вечером. Он вытряхнул на стол у нас дома партийный билет того, кому не спалось дома. «Когда я пришёл к нему ночью в камеру следственного изолятора, — рассказал брат, — Махмудов мирно храпел и, увидев меня, спросил: „За что? За собаку вы меня посадили?“ — „Нет, — ответил я, — за жену, за 4 выбитых её зуба, за 2 поломанных ребра, за то, что готовились её убить и заставили написать предсмертное письмо, что она сама кончает жизнь самоубийством! Не я вас, вы сами себя посадили!“. — „Но милиционеры хотели уже уехать, когда вы пришли“, — сказал Махмудов. „Да, плохие работники, — согласился брат, — они даже нож не нашли, который вы спрятали под подушку! Они вас боятся, вы же для них начальник, а жена ваша, как овца, и вы вправе её убить!“. Пришлось поработать из-за него. Дерьмовое дело, сколько было возни, например, чтобы получить от секретаря Горкома партии решение об исключении из рядов Коммунистической Партии Советского Союза коммуниста Махмудова! Прокурор дал санкцию тоже нехотя, сказал: „Смотри, не промахнись, иначе Совет Министров и ЦК нам не простят за своего человека!“. А вот „менты“ действительно извинились перед ним, что побеспокоили, увидев его удостоверение, и хотели уйти!» — передал брат свои ночные похождения. Первым делом, что я сделал — прошёлся громким танцем по полу — махмудовскому потолку! В этот раз никто не позвонил в дверь. Можно было спокойно идти сдавать экзамены.

Первым экзаменом в этот раз была не биология, а химия. Этот экзамен тоже для меня не страшный, четвёрка вроде была гарантирована. Десять уравнений и задачу решил и устные вопросы знал. Экзаменатор был один, судя по узким щёлкам глаз — узбек. Я на все вопросы ответил. Как большое одолжение, он сказал, что авансом ставит три с минусом, чтобы я не считал, что я из-за него не поступил в институт. Но если и другие экзамены так буду сдавать, то не быть мне студентом института имени Абуали ибн Сино. Чтобы поступить учиться, понял я, надо, по меньшей мере, иметь узкие глазки, чёрные как проволока толстые волосы, сине-фиолетовую кожу, а ещё лучше — сотню тонких косичек на голове и штанишки на ножках! Тогда и сдавать не надо, лишь бы на грузовике, с надписью «люди» доехать из кишлака до «Абуали ибн Сино»! Таких здесь брали кучами, граблями загребали! Затем шли их мужчины в тюбетейках. Затем русскоязычные неевреи. Для евреев вообще мест не было предусмотрено. Евреи становились студентами, каким-то образом просочившись сквозь прочный заслон! Основная масса — процентов 99, пробивалась, по-видимому, по-крупному знакомству или за огромные деньги! «Если есть у тебя 5 тысяч, то ты можешь поступить! — сказали Эмма и Исаак, и подтвердила даже тётя Фаня. — Но у тебя их нет, и ты не поступишь!» — сказала тётя Эмма ещё до первого моего непоступления. — «Мы сами думаем, как нам наших девочек определить». — «Придётся выложить 10 тысяч! — подумал я. — По 5 тысяч за голову!». И вот сейчас тоже, похоже, её предсказания сбываются! Видать, чтобы не рисковать, мой экзаменационный билет проректор Сирани сразу пометил, чтобы не доводить до последнего экзамена. Я это почувствовал уже при попытке сдать документы «Насеру». И сейчас, уже на первом экзамене, настроение было пораженческим. Но в тоже время появилась злость и упрямство: «Если Богу будет угодно, чтобы я поступил, — твердо знал я, — то никакой расизм им не поможет!». Следующий экзамен был биология. Экзаменаторы другие, за исключением доцента и зав. кафедрой Буренковой, которая сидела как председатель комиссии — сама не принимала экзамен. Вопросы по ботанике и зоологии знал, но конечно, не так, как по анатомии и физиологии человека и как по общей биологии. Когда моя очередь подошла сдавать, то опять, как и в прошлом году, освободился стол у доцента. «Вот не повезло! — подумал я. — Ему не удалось меня в первый раз провалить, и вот он получил возможность ещё одной попытки». Но делать было нечего и я, как на эшафот, пошёл к нему. «Прошу!» — сказал он, почему-то приветливо улыбнувшись. Я стал немного плавать в пестиках и тычинках. «Хорошо, — прервал он меня, — следующий вопрос!». Я прошёлся неуверенно и по зверушкам, боялся вопроса: «Какие размеры яичек у слона?» — так как слон был следующим вопросом по зоологии. Но до яичек не дошло, и я услышал: «Пожалуйста, следующий вопрос», не знал печалиться или радоваться тому, что он так быстро «пролетал» по вопросам. На анатомии человека я хотел задержаться подольше и не боялся, если спросит, например, о размерах яичек, т. к. вопрос был по эндокринной системе! «Следующий вопрос!» — услышал я, не дал он мне подробней остановиться на этой интересной теме! Перешёл к вопросу по общей биологии.

В это время подошла зав. кафедрой и, в отличие от доцента, в этот раз почему-то выглядела строгой и, как мне показалось, раздраженно спросила: «Ну, как он в этот раз отвечает?». Я понял, что не оправдал её надежд в первый раз. Она, как старая коммунистка, не могла себе представить, что в стране царит расизм, а не ленинский интернационализм! Решила, наверное — сам виноват. И тут, к удивлению, доцента как подменили: «Он отлично ответил на первый, второй, третий вопрос и вот сейчас на последний безукоризненно отвечает!» — сказал доцент и по-отечески на меня посмотрел, решив, по-видимому, что зав. кафедрой — моя мама, раз постоянно интересуется, как ответил. Не мог же он понять, что ее интересует, как сдаёт экзамен однофамилец лауреата Нобелевской премии! Моя фамилия иногда хуже, чем Рабинович — здесь всё ясно, а с моей фамилией прийти на экзамен по биологии — всё равно, как если бы имел фамилию Эйнштейн и пошел бы физику сдавать! Попробуй с фамилией Эйнштейн физику сдать! К моему счастью, очень немногие слышали, что был еще один с такой фамилией в Германии, который много чего изобрел. Хотя я и сам не уверен, что именно, это ее заставляло мной интересоваться. Я поверил, что богу угодно, чтобы я поступил — раз он постоянно «пригоняет» эту зав. кафедрой. Именно это убедило антисемита-доцента в ее заинтересованности. Единственное, что я точно знал, что других помощников, кроме Бога, у меня не было! Но об этом я уже думал по пути из института домой, а тогда только услышал от доцента доброжелательное «отлично!». Следующий экзамен по сочинению сдал, как и в первый раз, на положительную оценку и дошёл вновь, как и в первый раз, до заключительного барьера в институт — физики! Проректора Сирани в этот раз не оказалось, т. к. он своё дело уже давно сделал! Решив задачу и ответив письменно на вопросы, уже без «воды напиться» стал ждать своей участи.