Владимир Мономах - Андрей Сахаров

Решили не ждать подхода дружины из Переяславля. Налицо была конная рать Святополка, дружинники из Смоленска. С пепщами здесь пе поспеешь - надо быстро заградить Боняку путь в глубь русских земель, немедленно выйти на Сулу и, опираясь на города сторожевой линии -~ Ромен, Лубен, Лукомль, Горошин, - сбить половцев.

Но когда в конце концов объединенная киевско-переяславско-смоленская рать подошла к Суле, то оказалось, что Боняк, разграбив и спалив попавшие ему на пути городки и села, ушел через Днепр к Роси. Теперь возникла прямая опасность Киеву и его пригородным слободам. Видимо, Боняк решил повторить свой дерзкий выход 1096 года, когда за малым он не въехал в город.

Впоследствии Мономах в нескольких строках своего «Поучения» вспомнил эту отчаянную и бесплодную погоню: «И опять со Святополком гнались за Боняком и не настигли их. И потом за Боняком же гнались за Рось, и снова не настигли его».

Не слезая по нескольку дтюй с коня, Мономах во время этой яростной гонки не раз с горечью думал о том, что все начинается сначала. Снова они идут за половцами по русским пепелищам, а те, как и прежде, не вступая в решающее сражение, стараются уйти загодя, до прихода русских дружин, не позволяя руссам обойти их сзади, перерезать обратный путь, отобрать полон. Они петляли среди поселений и дубрав, неожидашш переходили вброд реки, и никто не мог знать, где они появятся через несколько часов - лишь пожарища и трупы убитых людей указывали путь, по которому они шли по русским землям, и князья послушно погоняли коней вослед степнякам.

Боняк ушел в приднепровскую степь, и Святополк с

Владимиром Мономахом, так и не догнав врага, не сумев

перенять на обратной дороге, возвращались в Киев.

Князья ехали рядом; Мономах говорил: «Ну что, брат, снова будем посылать за ханами, просить у них мира, меняться талями. Не пора ли заняться делом и идти в степь». Святополк сумрачно молчал, но было яспо, что теперь его не придется уговаривать, как прежде. «Вспомни, брат, - продолжал Мономах, - как мы с тобой бра

ли их вежи после избиения Итларевой чади, как гпали в

наши города скот, и коней, и верблюдов, и челядь, как

освободили плепных русичей». Святополк продолжал

молчать. Замолчал и Мономах. Лишь на самом подходе

к Владимиру сказал: «Посылай гонцов к Святославичам.

Пусть сдут ко мне, к Долобскому озеру, там соберемся

все вместе и уговоримся о выходе в степь». Святополк

согласно кивнул головой.

В Киеве Мономах задержался лишь па несколько; дней. Он пришел к своей мачехе, к Всеволодовой княгине Анне, у которой жила теперь его сводная сестра Евпраксия. Она вернулась в Киев еще в 1099 году вместе с посольством Ярополка Святополчича.

И вот теперь она сидела перед братом, молодая еще женщина, ей исполнилось всего лишь тридцать один год, во в глазах ее уже не было жизни. Она коротко отвечала на вопросы Мопомаха, говорила, что будет жить в Андреевском монастыре у Янки, молиться за все грехи, что совершила она в жизни. Владимир смотрел на ее еще красивое лицо, в котором угадывалась горделивая и чистая русская краса и резкость и страстность половчанки, и думал о том, что не удалась жизнь у детей Всеволода и Анны: Ростислав погиб в сече, горячий был витязь; Евпраксии на долю выпало слишком много страстей, в которые она окунулась полностью, и все-таки он, спокойный и уравновешепггыЙ, так любил их обоих - молодых, пылких… Оп звал сестру в Переяславль, обещал найти ей мужа, шутил, по Евпраксия серьезно и даже удивленно отвечала ему, что она ведь замужем, а она христианка и пе может выходить вновь при живом муже. Теперь про себя удивился Мономах: Генриха IV, этого негодяя и развратника, она называет своим мужем…

На следующий день Святополк позвал Мономаха к себе. Они сидели в бывшей Изяславовой палате, где еще молодым князем-отроком не раз сидел Мономах, выслушивая старших киязей Ярославичей. И теперь он вынужден был выслушивать, что говорил ему, отводя глаза в сторону, великий князь киевский - вечно неустойчивый, неуловимый, когда заходила речь о его помощи другим, л жесткий, неуступчивый по любой мелочи, задевавшей его личные интересы…

Святополк требовал в обмен на помощь против гюлов-цев Новгород, предлагал вывести Мстислава во Владимир-Волынский. Мономах не спорил. Это возможное требование Святополка оп уже обсудил с Мстиславом и теперь быстро согласился с двоюродным братом, ВЗЙВ с него обещание ранней весной прибыть к Долобскому озеру.

Мономах отбыл из Киева. Перед тем он в присутствии Святополка послал гонцов в Новгород с наказом Мстиславу тотчас же прибыть в Киев и согласиться с просьбой великого князя киевского оставить Новгород для Вдади-мира-Волынского.

Перед приездом в Киев Мстислав побывал в Переяс-лавле и появился в Киеве в сопровождении Мономахова гонца, который передал Святополку слова Мономаха о том, что вот он посылает сына к нему, что сын покинул Новгород и готов ехать на Волынь^ а он, Мономах, ^ сен чтобы сын Святополка владел Новгородом. В ответ-пом слове киевский князь благодарил Мономаха и сказал, что он пошлет свой наказ в Новгород.

В Киев Мстислав прибыл с видными новгородскими мужами - посадником, тысяцким, боярами, богатыми гостями, был среди новгородцев и посол от владыки. Этим людям надлежало отпустить Мстислава из Новгорода и принять в город Святополкова сына.

В гриднице, где начались переговоры, Мстислав сложил с себя чип новгородского кпязя и просил Святополка, как договорились старшие князья, отправить его во Владимир. Тогда встали повгородские мужи и сказали Святополку от всех новгородцев: «Не хотим ни тебя, Свя^ тополк, ни сына твоего. Если же две головы у сына твоего, то посылай его; а Мстислава дал нам еще Всеволод Ярославич, и вскормили мы сами себе князя, а ты ушел

от нас».

Пораженный Святополк слушал новгородцев и смотрел на Мстислава, а тот тихо сидел, положив руки на стол, и лишь пальцы его словно струились в ответ па речи своих приспешников. Святополк и уговаривал, и грозил им, но все было безуспешно. Пря' закончилась тем, что новгородцы взяли Мстислава и увели на свое подворье. Перед уходом новгородский князь просил у Святополка прощения, и тот с досадой лишь развел руками.

1103 год мыслился благодатным для Руси. В конце января три дня стояла над Русью пожарная заря, начи-павшаяся от востока; 5 февраля было знамение па Луне, а 7 февраля зпамение па Солнце. И все люди, радуясь, мнили-, что эти знамения не на зло, а на добро, потому что дуги, появившиеся на Луне и Солнце, обращены были

хребтами внутрь.

А в начале марта 1103 года князья Святополк и Владимир Мономах со своими смысленымц людьми собрались на Долобском озере на новое свещание.

Святополк приехал веселый и дружелюбный. Он, кажется, забыл прго из-за Новгорода. Лишь незадолго перед этим умер в Киеве в оковах его враг - племянник Яро-слал Ярополчич, поздней осенью киевский князь наконец вцгдал замуж дочь Сбыславу в ляхя за короля Болеслава и теперь крепко надеялся на союз с Киевом не только угров, но и ляхов, которых в случае чего можно было бы направить на Волынь против Ростиславичей.

Но когда сошлись в одном шатре Святополк и Мономах со своими боярами и воеводами, чтобы договориться обо всем двум старшим князьям, и когда Мономах предложил тут же, по весне, пока половцы еще не ушли на летовища и не накормили вволю своих коней, паиести удар по их станам, Святополкова дружина воспротиви-. лась. Один за другим вставали люди Святодолка и говорили одно и то же: «Не годится, князь, теперь, весною, идти в поход, погубим смердов, и коней, и пашню их».

Мономах слушал их и понимал, что это был ответ Святополка па окончательную потерю Новгорода, Нет, не забыл киевский князь пичего, что произошло между ним и новгородцами в его княжеской гриднице в Киеве. Теперь он по сути своей снова мешал подготовке похода, сводил его на нет. Ведь что такое идти на половцев осенью - это значило бы выступить против них по-старому, в самое неудачное для Руси время, и кто знает, сколько выходов до этой осени предпримут ханы, накормив своих коней сочной весенней травой, сколько погубят они и самих русских смердов, и их пашии, о чем так пекутся сегодня Святополковы дружинники, и городов, и слобод, и многое другое.

«Дивлюсь я, дружина, - заговорил Владимир, - что лошадей жалеете, на которых пашут! А почему не промыслите о том, что вот начнет пахать смерд и, приехав, половчанин застрелит его из лука. А лошадь его возьмет, а в село его приехав, возьмет жену его и все его именье? Так лошади вам жаль, а самого смерда разве не жаль?» И долго еще говорил Мономах, рассказывал о встрече со своим переяславским смердом, который гнал говяда, держа в руках оружие и ожидая ежечасно пападения половцев. И разве в прошедшем году не показал Боняк, чего стоят все половецкие роты и обмен талями? Что ему тали, когда у него в таких же талях сидят русские дружинники?

Мономах не сказал прямо, что Святополк, как всегда, проявляет корыстолюбие - отвлечь смердов в весеннее время действительно означало бы нанести урон всей княжеской ролье. Но ведь и князь больше потеряем если половцы разорят, переоыот и уведут в полон его смердов. Кто будет тогда орать землю на этой ролье?