Барьер. Фантастика-размышления о человеке нового мира - Кшиштоф Борунь

Эта беспомощность, ожидание тоже мучили Ланселота, я бы даже сказал, унижали. Он — Непобедимый, но вот лежит здесь, нелепо спеленатый, и хотя владеет всеми своими чувствами, но едва в силах двинуть рукой или ногой, а если чуть-чуть шевельнется, от слабости лоб покрывается потом.

«Непобедимый Ланселот, приступом крепость берущий! — улыбнулся он не без горечи, но, впрочем, и забавляясь, конечно, собственным своим состоянием, — Сколь же хрупок человек и смертен! Вот несколько ударов меча, копье, угодившее, если я верно сужу, под ключицу — и что же из меня стало? Пустое место, и только!»

Прошло двое-трое суток со дня осады. Во дворе не утихла битва, а он уже был у Дракона в том зале. И эта гадина еще его подзывала! Он же — с мечом в руке — не мог сделать ни шагу. А Дракон смеялся, и Мерлин ничем не помог! Вот оно, волшебство, вот почему эта четырехпалая тварь приняла его так спокойно, вот почему он сказал, что здесь тому, кто возвышается над другими людьми, деянье свершить не под силу. Что сталось с Дарком, с крепостью, с Мерлином?

«Но ведь Мерлин был у меня, здесь был!» — вспомнилось тут ему. Он сказал: «От таких ран любой человек умер бы. Я вылечу тебя, Ланселот, как уже защитил от Дракона! Ибо тот, кто в меня верит и сражается за меня, выдержит много боле, чем живущий без цели. Веришь ли, что так это?»

Измученный Ланселот вскинулся на своем ложе и громко застонал.

— Это в горячке, в бреду…

В комнату вбежала юная девица и склонилась над Ланселотом. И увидел он, основательно поколоченный рыцарь, что лицо у нее ласковое, красивое, и попытался ей улыбнуться. Девица выбежала, и со двора донесся ее крик:

— Он выживет… только что говорил и пошевельнулся! Идите сюда, поскорее!

В комнату поспешно вошли девица, пожилая женщина, тех же лет мужчина — должно быть, муж ее — и широкоплечий, улыбающийся во весь рот подросток. Окружив ложе, они смотрели на Ланселота. Женщина перекрестилась.

— Бог милостив. Поддержал его.

— Или порода крепкая, — ломающимся голосом вставил подросток, но никто не обратил на него внимания. Пожилой мужчина взял Ланселота за запястье, подержал.

— И лихорадка ушла. Твоя правда, дочка. Теперь-то уж выживет.

— А парень крепкий, — разглядывал его подросток.

— Благодарение богу, смилостивился над ним.

— Ну, ладно, — сказал мужчина, — не след его тревожить. При нем побудь, Ивэйна. Если понадобится что, кликни. А вы ступайте отсюда.

И Ланселот остался вдвоем с Ивэйной.

— Это ты меня выходила?

— Не только я. Отец мой, и мать, и братец.

— Ивэйна… Тебя ведь так зовут? Прошу, позови ко мне своего брата.

Подросток вошел, присел у постели Ланселота на чурбак-стул, поглядел на рыцаря и, улыбаясь, ждал, что тот ему скажет.

— Послушай, молодец… Вчера либо позавчера было тут великое сражение, так?

Парнишка подивился его словам.

— Никакого сражения здесь не бывало.

— Ну, не здесь, может, а где подале…

— И подале не было. А вот битва была знатная, потому на Драконий замок напали. Какой-то лихой парень, Дарком зовут его, со своими людьми. А вел их рыцарь один. Его Ланселотом звали.

— Что же с ним сталось?

Паренек поерзал на чурбаке своем.

— Дак вот… не могу тебе про то сказать ничего. Сказывают, он в крепость-то первым ворвался, так порубили небось. Очень ведь долго его искали, ничего не нашли, по чему его б опознали.

— Гм… А скажи, как твое имя?

— Овэйном кличут.

— Скажи мне, Овэйн… битва та где была?

— Хо-хо, — засмеялся паренек и махнул рукой, — отсюда и четырех днях пути. Видно, и ты был там же? Право, не видывал я еще, чтобы так человека исполосовали!

— Я был там. А в каком платье и как я попал сюда?

— Платье? — засмеялся Овэйн. — Да на тебе все изодрано было в прах. Даже по сапогу топором рубанули. А сюда привез тебя конь твой, ты лежал поперек седла, и с обоих вас кровь текла.

— Конь мой… Он сгинул?

Тут откуда-то издалека такой грохот раздался, что, казалось, задрожал дом.

— Какое сгинул! — Овэйн зажал в зубах соломинку и озорно посмеивался, — Когда объявились вы, так и он чуть жив был, но оправился быстро. И ты тоже. Я для тебя косуль да фазанов в лесу подстреливал, чтобы суп тебе доставался покрепче.

— Спасибо, Овэйн. Коли выживу, в долгу не останусь.

— Вот и ладно. А теперь я пойду, ведь если не накормить коня твоего, он же дом разнесет. Эх, что за жеребец! Ну, я потом еще забегу, Ивэйна!

— Не ори, дурень ты! — прикрикнул на него мужской голос, и Овэйн, посмеиваясь, убежал. Вошла девица.

— Послушай, нежная и прекрасная лицом Ивэйна! Кое о чем спрошу я тебя — ответишь ли искренне?

— Я врать не приучена.

— Когда конь мой привез меня к вам?

— Тому уж… — Ивэйна считала по пальцам, — без малого две недели.

Ланселот оторопел.

— Что?!

— Верно. Да ведь, знаешь ли, в каком ты был виде? Двенадцать ран по телу всему и четыре из них, это отец мой сказал, — понимаешь? — четыре смертельных.

— Ивэйна! Приходил ли сюда седой такой человек?

Девица смотрела на него в удивлении.

— Нет. Кроме нас, никого здесь не было.

— А место это, где я сейчас… это владения Дракона?

— Ну что ты! — Ивэйна с улыбкой покачала головой и погладила Ланселота по здоровому плечу, — Этого не бойся! И не растравляй себя! Ох, как же плох ты был, когда приехал! Ничегошеньки себя не помнил и, о господи, — Ивэйна сцепила на груди руки, — днями целыми только на балки потолочные глядел, ресницы даже не шевельнулись ни разу, а уж про какие страсти сказывал! Все только меч да месть…

Ланселот медленно приподнялся на локте.

— Ты говоришь… веки мои не шевельнулись?

— Ну да. Так ведь… вон как тебя отделали. Еще и радоваться надо! Только мизинец на левой руке отрубили.

— Что?! — Ланселот поднес к глазам обвязанную свою руку, — На этой руке моей… только четыре пальца? Будь проклята эта жизнь! Да ведь еще одно такое сраженье, еще одна такая победа, и я уже сам — Дракон! — Он откинулся на набитую свежим сеном подушку и зарылся в нее лицом, — Что же со мною сделали!

— Ланселот…

Рыцарь застыл, потом, забыв, верно, о проколотом копьем плече, приподнялся, оперся на оба локтя.

— Ты… ты знала, знаешь, что я…

— Знаю, — кивнула Ивэйна ласково… — Ночами-то я ведь с тобою сидела. И ты про все рассказал! Ты же не в себе был.

— А остальные…

— Остальных это и не касается! Я так рассудила: вот поправишься и сам скажешь имя свое и звание… Твое это дело. Но уж только никак не мое.

Ланселот протянул левую руку и поманил Ивэйну к себе. И хотя сейчас его оставляли совершенно холодным женские чары, не мог он не заметить красоту и стройность Ивэйны, ее робкую силу.