Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы - Юрий Жуков

А ведь речь сейчас идет, повторяю, не только о театре. Кинематограф, литература и изобразительное искусство в равной мере захлестнуты волной того, что сейчас именуется деликатным словом «дозволенность», а раньше называлось просто порнографией.

Партюрье пишет, что это предпринимается во имя некой философии. В том же самом меня пытались убедить многие американцы, в том числе и такой серьезный человек, как известный кинорежиссер Стэнли Крамер, который сказал, что сейчас изменить ничего нельзя, ибо нравы современного общества коренным образом изменились и «через это придется пройти».

Да, нравы в США изменились существенно. Мне вспоминается, как на обеде у одного миллионера в присутствии самой взыскательной публики вдруг зашел разговор о скандальном романе известного американского писателя Филиппа Рота под названием «Жалоба Портного». Герой этой книги Алексапдр Портной все свои усилия посвящает тому, что критики скромно именуют «сексуальными излишествами», причем автор описывает эти «излишества» таким откровенным языком заборной

литературы, что, казалось бы, и упоминать‑то об этой книге было бы непристойно. Но вот поди ж ты, «Жалобу Портного» славят на все лады и пресса, и радио, и телевидение. Роман переводится и издается во всех странах западного мира.

— Портной уже принес своему создателю миллион долларов! — кричат газеты. — Это самый великолепный успех в издательском деле за долгие годы!.. Крупнейшее культурное событие за десятилетия!.. Портной — это все равно что концентрат наркотика ЛСД!.. Это литературная водородная бомба!.. Герой романа — возвышенный, прекрасный грешник!..

Сидевшие за столом гости оживленно обменивались впечатлениями от романа, обнаруживая при этом недюжинное знание «сексуальных отклонений», которыми грешил Александр Портной. Хозяин встал, вышел в библиотеку и вернулся с толстым томом нового романа. Он брал на выдержку, так сказать, избранные места, и светские дамы мило посмеивались, слушая поистине немыслимые пассажи этого чудовищного романа.

Между прочим, автор этого сочинения Филипп Рот — не какой–пибудь случайный человек в литературе, который решил пробиться в писатели с помощью скандальной сенсации. Нет, этот, бесспорно одаренный, тридцатипятилетний писатель еще восемь лет тому назад получил Национальную премию за свой серьезный роман «Прощай, Колумб». Он учился в Чикагском университете, был профессором английской литературы и литературного творчества в Принстоне и в университете штата Айова. Вращался в высокоинтеллектуальной среде, проявлял склонность к традиционным литературным ценностям. Был очень требователен к себе: дважды переписал свой роман «Когда она была хорошей».

Этот роман имел успех, но небольшой. Начались житейские трудности: болезнь, операция, смерть жены. И вот… порнографический роман, а с ним блистательный Успех, триумф в высшем свете, богатство. Шутка ли сказать, уже продано свыше трехсот пятидесяти тысяч экземпляров романа, по шесть долларов девяносто пять Центов каждый. Это — рекорд для США!

Еще пример. В самом сердце Нью–Йорка, на Пятьдесят седьмой улице, в двух шагах от знаменитого концертного зала Карнеги–холл, с десяти часов утра выстраи

вается длинная очередь. Но не подумайте, что эти хорошо одетые, пышущие здоровьем господа идут на утренний музыкальный концерт. Нет, они стоят в очереди у кассы расположенного здесь фешенебельного кинотеатра «57 Рандеву», чтобы приобрести билеты на сенсационный шведский фильм «Я любопытна», в котором, как деликатно выразился кинокритик журнала «Ныосуик», «голый мужчина и голая женщина проделывают то, что еще недавно считалось не подлежащим публичному показу» .

Интерес к этому фильму подогрет скандалом: пунктуальные таможенники, ссылаясь на правила, запрещающие ввоз порнографии, отказывались его пропустить. Но суд во имя свободы искусства отменил их решение, и вот любой свободный американец может свободно поглядеть все это, заплатив в кассу три доллара. В зале — ни одного свободного места. С раннего утра до поздней ночи. Побиты все рекорды доходов.

В Вашингтоне этот фильм идет сразу в двух кинотеатрах. Их хозяин Гарольд Слэйт сообщил журналистам: «Беспрецедентный успех! Публика жалуется лишь на то, что трудно достать билеты». В Техасе президент местной компании кинопроката, владеющий семнадцатью залами, Чарльз Мартинец заявил, что он рассчитывает заработать на этом фильме около двух миллионов.

Но фильм «Я любопытна» отнюдь не исключение.

О нем пресса пошумела лишь потому, что на зуб ей попал спор таможенников с судом. А сами американцы такие фильмы, и даже похлеще, снимают и выпускают в прокат десятками. И просто уму непостижимо, как люди соглашаются сниматься в таких сценах, которые просто невозможно описывать — руки не поднимаются. Но всесильный доллар заставляет их идти на все. Тот же «Ныосуик» привел имена видных сценаристов, режиссеров, актеров и актрис, без зазрения совести посвятивших себя этому делу. «Дозволенность»! Это словечко покрывает все…

В витринах магазинов — учебники (учебники!) половых извращений. На конвертах патефонных пластинок — фотографии исполнителей в голом виде, — они снимаются так, чтобы пластинки лучше расходились. Эту моду ввел один из знаменитых битлзов, снявшийся голышом вдвоем со своей беременной женой, — его пластинки в этаком

Конверте разошлись в миллионных экземплярах. Танцоры на эстраде выступают тоже голышом.

Но вернемся к театру. Тут «дозволенность», как правильно отметила Франсуаза Партюрье, приобрела по- истине широчайшие размеры. При этом новой моде постановщики пытаются дать ей самое глубокомысленное, философское обоснование.

Я не исключаю, что некоторые постановщики, например известный режиссер Юлиан Бек, бессменный руководитель знаменитого «Ливинг–тиэтер», основанного в 1951 году, в период корейской войны, и активно участвующего в антивоенной борьбе, искренне верят, будто «дозволенность» закономерна, поскольку она отражает пренебрежение молодежи к пришедшей в упадок буржуазной морали и устарелым запретам. Но вот вопрос: что полезного вносит «дозволенность» в их борьбу с буржуазной моралью?

Я уже давно слежу за деятельностью Юлиана Бека. Хорошо помню творческий успех его смелого театра — постановку пьесы Кеннета Брауна «Бриг», в которой реалистичными методами с необычайной силой были показаны нравы внутренней тюрьмы американской морской пехоты — эту тюрьму моряки и прозвали на своем жаргоне «бригом». Потом эта пьеса была воспроизведена на экране мастером американского «подпольного кино» Мекасом.

Театр преследовали. Ему пришлось покинуть США и скитаться по Европе. Но вот и этот коллектив поддался новомодным веяниям. Летом 1968 года в городе Авиньоне, на юге Франции, разыгрался скандал — участники труппы заявили, что они хотят вынести свое представление на улицы города, смешавшись с городской толпой, а местные власти заявили, что в голом виде ходить по улицам нельзя. Может быть, это были придирки, но театр Бека покинул фестиваль.

Зимой 1968/69 года «Ливинг–тиэтер» приехал на гастроли в США. Поскольку в Европе он приобрел широкую известность своими новаторскими идеями, Америка оказала на сей раз своему «блудному сыну» более теплый прием — было организовано его четырехмссячпое турпо по всей стране, после чего, однако, «Ливинг–тиэтер» снова покинул США и вернулся в Париж.

К сожалению, мне не удалось посмотреть выступлении этой труппы — маршрут ее турне пролегал в стороне от тех городов, где я побывал. Но я видел по телевидению выступление Бека, сопровождавшееся показом отрывков из его нашумевшего и во многом спорного представления под названием «Мистерии и маленькие пьесы» — эта передача была организована нью–йоркским департаментом просвещения.

«Ливинг–тиэтер», судя по этой телевизионной передаче, ушел далеко в сторону от тех реалистических принципов, которые лежали в основе его программной постановки «Брига». Теперь все затмило увлечение символизмом и философией йогов. Французский еженедельник «Нувель обсерватер» еще 20 сентября 1967 года писал по этому поводу:

«Эта труппа похожа на религиозную секту. Юлиан Бек и его актеры — аскеты философии ненасилия, они не играют в театре — они проповедуют. Проповедуют не словами — если не считать пения псалмов и выкриков, — а жестами. Они репетируют по двенадцать часов в день, поэтому у них отработана удивительная четкость и слаженность движений. Долгие сеансы неподвижности в стиле йогов, мимодрамы, потрясающая имитация агонии и смерти поразительны. Однако такой спектакль, как «Бриг», нам говорил гораздо больше об ужасах войны, чем нынешние процессии актеров с индийскими ароматичными свечами…»

Выступая по телевидению, Юлиан Бек — худощавый человек с высоким, открытым лбом и длинными волосами, на бледном лице которого ярко горят фанатичным огнем большие глаза, — горячо доказывал жизненность и необходимость своего творческого метода. И сцены, которые были затем показаны, убедительно подтверждали необычайную слаженность и динамичность его труппы, способной без слов производить на зрителя глубокое впечатление.