Сказки тени - Войцех Сомору

в доме придворного шэнми, но теперь с лица его благодетеля слетела эта дурацкая улыбка и Кан раздражал чуть меньше. К тому же он был действительно полезен, принося еду. Через пару дней, словно догадавшись, что Дэмин не притрагивается к его подаркам, Кан вздохнул, разломил ломоть с мясом и надкусил его сам, протягивая такой же кусок мальчишке. Бровь у Дэмина чуть дрогнула от удивления: надо же, пусть и добряк, а всё-таки что-то соображает. С тех пор Кан каждый раз показывал, что еда не отравлена, и только тогда Дэмин действительно ел, а не перепродавал полученное меняле.

Выходить из квартала Дэмин категорически отказывался – в другом месте Кану ничего не стоит крикнуть: «Стража!», и тогда ни Небо, ни Бездна не подскажут Дэмину, куда бежать. Пусть этот цзюэ и добрый, пусть и странный, но Дэмин ни на секунду не забывал, насколько переменчивым может быть настроение у тех, в чьих руках власть. Он не доверял. Поэтому, раз уж господину Циню так хочется тратить время на обучение нищих, Дэмин привёл его в одну из заброшенных лачуг, которую иногда использовал для ночлежки, – заодно слезу можно выбить от того, насколько у него всё плохо, пусто и голодно.

Хотя учил Кан хорошо. Он умел объяснять, а Дэмин был прекрасным слушателем. К отъезду на север Кан привык к мальчишке настолько, что стал рассказывать об азах магии: чем проклятые отличаются от шэнми, что есть Бездна и что такое печати. Но на последнем Кан замолчал. Дэмин был достаточно тактичен, чтобы не расспрашивать, однако под конец всё-таки добавил:

– Печати, наверное, – самое чудовищное оружие. Даже обычный человек может ими воспользоваться… вроде меня. По-своему. Если повезёт. Но как и всё, связанное с Бездной, это дорого стоит. Иногда мне кажется, что всё мы в огромном долгу у… того мира. И никогда не расплатимся.

Дэмин видел, что с Каном творится что-то не то, но не сказал ни слова. И эта вежливая тишина была для Кана почти лечебной.

* * *

Вскоре Кан вернулся на север. Форт Илао пережил Ночное шествие без потерь, и самой тяжкой новостью, которая встретила Кана, была провалившаяся у конюшен крыша. И он по-своему обрадовался рутине гарнизона, хотя капитаны не могли не заметить, что их «безумный цзюэ» стал тише и мрачнее. А вот у его отца всё это время были проблемы гораздо серьёзнее, но тот не посвящал в них и без того подавленного сына.

На следующий день после Ночного шествия свидетеля, которого Амань допрашивал, нашли мёртвым и дочиста выпотрошенным. У Аманя не было ни одного объяснения для Императора, кто и как мог уничтожить главу Чжанов, а затем и последнего выжившего. Следов колдовства поблизости снова не было, и все печати, кроме той, которую сорвали со стены его резиденции, были на месте. Его обвинили в том, что, не закончив допрос, он покинул сыскной приказ по личным причинам, и теперь ему нужно было срочно найти ответы, но как? Судя по тому, что узнал Амань, Чжанов убил демон, но демоны не действуют самостоятельно – они не в состоянии думать ни о чём, кроме голода. А второго шэнми в городе он бы почувствовал. И всё же, это точно был демон, тем более что тело посла царства Рэн они так и не нашли.

Император был в ярости. А граничащее с Империей Хань царство Рэн ждало вестей о состоявшихся переговорах, и меньше всего на свете Амань хотел нового конфликта или, ещё хуже, войны. Мир, добытый ценой стольких жизней девять лет назад, грозил рухнуть раньше положенного. Несмотря на то что произошло с Сюин, Аманю нужно было ещё несколько лет, чтобы закончить задуманное, и тогда… Тогда все будут счастливы, насколько это вообще возможно в этом безумном мире.

А пока он старался думать о том, что хотя бы его сын цел и невредим.

29. Чёрное бедствие

Это началось десять лет назад, в подвале его дома. Амань прекрасно знал, кто он такой и чем для него это закончится. Он брал, брал всё, и неважно, у кого – у Тени или у жизни, – но не собирался расплачиваться. Это Цинь Амань был тем, кто восемь лет назад закончил войну Империи Хань. Тогда он водил Чанкин за нос, обещая перейти на их сторону, под смешки своего Императора. Он же похоронил солдат Линьцана в болотах, забрав десять тысяч жизней поражённых и отступающих войск. Это он, унося ноги с Безымянных островов, украл жрицу культа Шэньхуо, которая тронулась рассудком, когда воочию увидела, чем является на самом деле её возлюбленный. И когда Цинь довёз её до Империи, женщина предпочла сбежать от него так далеко, как только могла, пусть в конце концов и нашла последний приют в трущобах. Амань забирал жизни, забирал власть, забирал души и оставлял за собой, как и Цини во все века, только боль и выжженную землю.

Десять лет назад он нашёл способ обмануть даже Тень. Дети, единственные дорогие ему души, должны были стать платой за воровство силы по ту сторону, и Амань это знал. Тень всегда приходила за своей долей, но Амань был с этим не согласен. Ушли годы на неудачные попытки, и в конце концов у него получилось не просто вырвать человеческую душу, а запечатать её точно так же, как любой шэнми при должном умении и силе мог запечатать и подчинить себе демона. Тогда-то в проклятом подвале Амань убил собственных детей. Ненадолго. Только для того, чтобы запечатать души в их же телах, вложив в жалкую плоть всё свое мастерство, дабы кости стали печатями, через которые не сможет переступить Тень. И, когда смерть придёт за Каном или Сюин, Бездна не коснётся их. Они вернутся в круг перерождений и вновь увидят Небо.

Но Амань не был бы собой, если бы остановился только на этой находке. Желая спасти детей от вечности в Бездне, он пошёл дальше и с согласия Императора пытался придумать способ запечатать человеческую душу в чём-то… неживом. Эта идея защищала его семью от любых нападок врагов: Император слишком хотел получить оружие, которое может поставить на место Чанкин. С тех пор как у этой бывшей провинции появились огненные кристаллы, с ними приходилось считаться, но что может сделать огонь, к примеру, с камнем? А с целой каменной армией?

Так Цинь Амань выиграл время. Сын его успел вырасти и набраться если не ума, то хотя бы смекалки, чтобы выжить в этом мире, а дочь – мудрости и понимания, насколько это возможно для юной цзюэ. Сам же Амань лавировал