Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что ты дергаешься, — по-доброму улыбнулся Гена, — позвал тебя просто посидеть, пивка попить, поговорить о жизни. А ты ну прямо как на допросе.
— Устал я, Гена. Устал бояться.
— А чего ты боишься? Ты убивал? Нет. Грабил? Нет. Так чего тебе бояться? Ты же у нас писатель. Книгу пишешь. Статьи твои в газетах читаем о том, как хорошо работает милиция. Чего тебе бояться-то?
— Понимаешь, — Слава достал пачку сигарет, закурил, — Я не могу так больше. Жить не могу. Я писать хочу. Книги хочу писать, киносценарии. Как другие. Понимаешь?
— Я-то понимаю. Пиши. Ты думаешь, я пишущих ребят не знаю? Представь себе, знаю. Так вот, они каждое утро за столом горбатятся, а не мячики гоняют.
— Я работаю по ночам.
— В «Архангельском»?
— Ты меня каждый день там видишь?
— Часто. Достаточно часто, чтобы понять как ты живешь.
— А как я живу?
— Рассказать? — Гена седлал большой глоток и поставил кружку на стол. — А живешь ты, Слава Голубев, так. Из газеты ушел десять лет назад. Поработал год. Но ходить в редакцию по утрам не для тебя. Так? Молчишь. Ладно. Ты решил книгу писать. Ходил в Дом журналистов и рассказывал всем, какую напишешь книгу. Жить надо, а работать не хочется. Тогда стал ты две комнаты в своей, от родителей оставшейся квартире, сдавать, Гостиницу из них сделал. Кому выпить — пожалуйста. С бабой пошалить — ради бога. Переночевать несколько дней — милости просим. А потом к тебе грузины залетные стали вещи краденые свозить. Было так, товарищ писатель? Молчишь. Дальше поедем. Потом ты торговать стал. Понемногу, мелко. Впрочем, ты и сейчас фарцуешь по мелочам, и в основном краденым. Ты какие сигареты куришь? А?.. «Мальборо». Так-то, Славик, привык дорогие сигареты курить, хорошо одеваться…
Слава взмахнул рукой, пытаясь перебить Гену.
— Погоди, — продолжал тот, — не перебивай. Я же не осуждаю тебя. Нет. Привык, значит, так тебе хотелось. Только вот что я тебе скажу. Сладко жрать одно, а деньги на жратву доставать — совершенно другое.
— Зачем ты мне все это говоришь? Какое ты имеешь право осуждать меня!
— Не визжи. Тихо. — Гена хлопнул ладонью по столу.
— Какое ты имеешь право осуждать меня, — перешел Слава на сдавленный шепот. — Ты-то сам кто? Чего добился?
— Кто я? — Гена усмехнулся. — Я современный человек. А потом, я не трус. Я не боюсь взять деньги. На подачки не живу.
— Что ты от меня хочешь?
— Вот это мужской разговор. Ты знаешь, что Нугзара взяли?.. Да не бледней ты, идиот, не сдаст он никого. Не бледней. У меня есть дело. Но одному мне его не поднять. Пойдешь со мной…
— Нет, Гена, — Голубев вскочил, — нет. Пожалей меня. — Он тяжело опустился на стул и заплакал.
* * *Лаборатория больше походила на цех автомобильного завода. Правда, маленький цех маленького завода, которого никогда не было, да и не будет никогда. Звонков штангенциркулем обмерял цилиндр. Совсем новенький еще, не потерявший приятного матового блеска.
— Его надо чуть подточить, — сказал он высокому человеку в очках.
— Женя, нет токаря.
— Лев Миронович, вы доктор наук и суровая проза жизни вам недоступна. Я же простой н. с. инженер Звонков, получающий сто пятьдесят рублей. Зачислите меня токарем по совместительству?
— Не могу, Женя. Вы же это прекрасно знаете.
— Знаю, мой ученый сосед. Знаю.
Звонков подошел к токарному станку, вставил цилиндр, закрепил. Потом надел защитные очки и включил станок.
Умело, точно подвел Звонков резец к цилиндру и пошла стружка.
— Осторожнее, Женя.
Лев Миронович близоруко наклонился к станку. Но Звонков уже закончил. Вынул цилиндр, протянул его Льву Мироновичу.
— Замеряйте.
— Я не верю вашему штангелю. Я верю электронике.
— Ваше право.
Звонков пошел к своему столу, втиснутому между панелью с приборами и какой-то мудреной установкой. Зазвонил телефон.
— Да, — Женя поднял трубку. — А где вы? Сейчас спущусь.
Звонков снял халат, повесил его на гвоздик, достал из шкафа кожаную куртку.
— Лев Миронович!
— Ау!
— Я на минутку.
— Хорошо!
Лев Миронович кричал откуда-то из глубины сводчатого гулкого цеха.
Женя вышел. В приоткрытую дверь просунулась чья-то рука, покопалась в халате Звонкова, что-то вынула оттуда и исчезла.
* * *За окнами стало смеркаться. Часы на стене пробили шесть раз.
— Лев Миронович!
Женя снял халат.
— Лев Миронович!
— Да, Женя.
— Вы остаетесь?
— Задержусь еще немного. А вы уходите?
— Да.
Женя полез в карман халата и растерянно выдернул руку.
— Лев Миронович!
— Да, Женя.
— Вы у меня ничего из халата не брали?
— Нет. А что пропало?
— Да ключи, от квартиры и гаража.
Женя хлопнул себя по бокам. Раздался звон. Он опустил руку в карман, достал ключи, с недоумением посмотрел на них.
— По-моему, это ключи, — Лев Миронович снял очки.
— Да, — растерянно сказал Звонков.
— Они что, не ваши?
— В том-то и дело, что мои. В том-то и дело.
— А что вас так потрясло, Женя?
— Я кладу их только в правый карман, в левом у меня лежат микрозаточки.
— Значит, к вам приходит старость, милый Звонков, она и победит вашу аккуратность и жизненный рационализм.
Женя не ответил, он с недоумением разглядывал ключи…
* * *— Ну, — сказал Громов, — садись, Кривенцов. Чем порадуешь?
— Так вот, так сказать, — Кривенцов положил на стол папку.
Громов раскрыл ее, начал читать.
— А вот это, Кривенцов, ты молодец. Что молодец, то молодец.
Громов поднял трубку одного из телефонов, набрал четыре цифры.
— Приемная товарища Черемисина. Громов из ГУВД беспокоит. Можно Сергея Степановича? Жду… Жду.
— Неужели самому, — восторженно прошептал Кривенцов.
Громов утвердительно кивнул головой.
— Сергей Степанович… Громов из ГУВД побеспокоил… Хочу доложить. Преступник, угнавший вашу машину, найден. Так точно. Некто Тохадзе… Да… Конечно… Там семья обеспеченная, они ущерб немедленно возместят. Старались, Сергей Степанович… Тохадзе обезвредила группа под руководством подполковника Кривенцова… Есть… Есть… Передам…
Громов положит трубку, вытер тыльной стороной ладони пот со лба.
— Спасибо, Борис Петрович.
Кривенцов вскочил, вытянулся.
— Да садись ты, садись. Теперь видишь, на каких верхах твоя фамилия ходит? Благодарят тебя.
— Борис Петрович, — Кривенцов прижал руки к груди, — вы только скажите…
— Знаю, знаю. Садись. Давай о Корнееве поговорим. Не нравится он мне. Надо от него избавляться. Подумай, как его «на землю» перевести.
— А чего проще, я на него бумаги читал от Тохадзе. Пока суть да дело, переведем его в какое-нибудь отделение. Только, Борис Петрович, с Кафтановым трудно будет.
— Разберемся.
Громов засмеялся и похлопал ладонью по телефонному аппарату с гербом на диске.
* * *Игорь Корнеев шел по улицам гаражного города. День был воскресный, поэтому многие боксы распахнуты настежь, народ возится с машинами.
Игорь здоровался со знакомыми. Вот и гараж Звонкова. Женя, как всегда, лежит под машиной.
— Привет, — Игорь присел рядом.
— Привет, — Звонков выбрался из-под автомобиля, протер руки ветошью.
— Ты чего звонил? — спросил Игорь и сел на перевернутый ящик. — Что за странные вещи с тобой происходят?
— Я не хотел тебе по телефону говорить, боялся, не поверишь.
Игорь усмехнулся, посмотрел на Звонкова.
— Ну что ты смеешься. Это действительно серьезно.
— Дай закурить.
Звонков протянул ему пачку с сигаретами.
Они закурили.
— Я даже не знаю, как начать. У меня странная зрительная память.
— Это я знаю, помню еще по школе.
— Ну, а с возрастом некоторые привычки появились.
— Да знаю я и твою аккуратность и даже щепетильность. Ты о деле говори.
— Понимаешь, Игорь, я второй раз возвращаюсь домой и вещи не в том порядке, в котором они были.
— Не понимаю. Конкретнее?
— Конкретнее… — переспросил Звонков. — Например, пепельницу мою с русалкой помнишь?
— Конечно.
— Я ее всегда русалочьим хвостом к окну ставлю. Всю жизнь. Прихожу вчера, а она хвостом к шкафу повернута. Когда уходил, забыл выкинуть окурки. Их три в пепельнице было, а прихожу — пять. Теперь, зажигалка у меня всегда стоит на пятне.
— На каком пятне?
— На том самом, которое вы, еще будучи старшим лейтенантом, прожгли на полировке.
— Любопытно. Поехали к тебе, — прервал Женю Игорь и нетерпеливо встал.
В квартире Звонкова был как всегда полный порядок. Паркет в прихожей ослепительно блестел. На стенах — маленькие веселые картинки с видами Москвы. Медные украшения дверцы стенного шкафа ослепительно сияли в полумраке.