Катюша - Марина Воронина

— Слава те, господи, очухалась, — дребезжащим старческим голоском обрадованно произнес абориген.

— ...Кто? — слабо шевельнув губами, прошептала Катя.

— Ась? — переспросил тот, повернув к ней выпростанное из-под ушанки заросшее седой шерстью ухо.

Катя сглотнула тугой ком, мешавший говорить, облизала пересохшие губы и повторила:

— Вы кто?

— Архипыч я, — радостно отрапортовал дед так, словно это все объясняло. — Машина больно красивая, дай, думаю, гляну, как там внутри... а тут ты... Ты сама-то кто будешь?

— Катя, — сказала Катя, медленно садясь и начиная соображать, на каком она свете. — Слушай, дед, — сказала она, — у тебя ружье есть?

— Ишь ты, — поразился дед, — ружье... Кого стрелять-то собралась?

— Бандитов, — ответила Катя, выбираясь из машины. Ее сильно качнуло, и она ухватилась за крышу автомобиля, чтобы не упасть. Теперь она могла хорошенько разглядеть Архипыча и обнаружила, что вместо правой ноги у него деревяшка, какие она видела только в кино, и что вместо костыля он опирается на перемазанные навозом вилы.

— Вон оно как, — настраиваясь на философский лад, протянул Архипыч. — А ты что же, из милиции будешь, или как? Удостоверение у тебя с собой?

— Дашь ружье? — прямо спросила Катя.

Архипыч откашлялся, готовясь сказать речь, и полез в карман за кисетом.

— Бабам оружие не полагается, — авторитетно заявил он для начала. — Ежели, конечно, ты мне красную книжечку покажешь...

— Вот что, дед, — решительно сказала окончательно пришедшая в себя Катя, — иди-ка ты на...

Вырвав у опешившего от такого заявления Архипыча его навозные вилы, она следом за Банкиром нырнула в бурьян.

— Ах ты, соплячка, — нашел, наконец, слова Архипыч, — ах ты, вошь персидская! Ты меня, ветерана...

Тут он понял, что разговаривает сам с собой, махнул рукой и заковылял через дорогу.

Катя шла через двор, ориентируясь на слабо доносившиеся откуда-то спереди и справа звуки голосов. Шелест раздвигаемых стеблей сливался с шумом в ушах, мешая разобрать слова этой беседы, которая, как догадывалась Катя, была оживленной и очень содержательной. В правой руке Катя несла вилы, отчетливо понимая, насколько смехотворно ее оружие по сравнению с “береттой” и “вальтером” — о револьвере Профессора она, конечно же, знать не могла. Постепенно голоса становились громче, и вскоре Катя уже начала разбирать отдельные слова и целые фразы. Оба голоса, как она и ожидала, оказались знакомыми — это, по крайней мере, говорило о том, что она избрала правильное направление. В разговоре часто повторялось слово “кольцо”, и Катя замедлила шаг, стараясь двигаться совершенно бесшумно и услышать как можно больше — почему-то ей казалось, что ни один из собеседников не станет посвящать ее в суть дела, даже если она очень попросит.

— Банкир, — говорил Прудников, — слушай, Банкир, ну, зачем оно тебе?

— Кольцо мое, — неумолимо сказал Банкир.

— Банкир, Банкир, Банкир, — как заведенный, повторял Прудников, — ты просто не понимаешь, что это такое... Ты не сможешь носить его на пальце, ты не сможешь его продать, ты ничего не получишь от обладания этим кольцом. Банкир... Это кольцо не про тебя, ты понимаешь? Оно не для тебя, оно не для таких, как ты. У него нет рыночной стоимости, можешь ты это понять? Оно для меня, оно ждало меня, шло ко мне через сотни лет, по крови, по кишкам, по грязи и дерьму — только для того, чтобы стать моим... Я отдал все — дом, картины, спокойную сытую жизнь... Все отдал за него, понимаешь? Оно должно быть моим. Забери все, это гораздо больше, чем ты смог бы выручить у барыг за десяток таких колец, но оставь его мне. Ну, я умоляю тебя. Банкир!

— Какая мелодрама, — хмыкнув, сказал Банкир, и Катя услышала, как щелкнул взводимый курок. — Дурак, это все зола. Значение имеет только то, что кольцо — мое.

— Подожди, — сказал Профессор, и притаившаяся в бурьяне Катя вдруг поняла, что этот человек безумен, и от этого ей сделалось еще страшнее. — Подожди, Банкир, давай разберемся. Это кольцо не твое, оно не может быть твоим. Ты проиграл его в карты, как последняя сявка, ты продул его Студенту, а Студент отдал его мне. Чего же ты хочешь?

— Я хочу кольцо, — твердо ответил Банкир, которого, судя по всему, нелегко было сбить с толку. — Сейчас я нажму вот здесь, и оно снова станет моим.

— Нет! — взвизгнул Профессор. — Подожди! Ты хоть что-нибудь знаешь про эту штуковину? Это кольцо не твое. Это кольцо Борджиа — да-да, тех самых Борджиа... На нем лежит проклятье: каждый, кто владел им с момента его появления на свет, умирал насильственной смертью. Как тебе нравится такая перспектива, Банкир?

— Пока что это не моя, а твоя перспектива, — спокойно отвечал Банкир, поигрывая “береттой”.

Катя прекрасно видела его сквозь стебли бурьяна, и ей было очевидно, что Банкир колеблется, хотя и старается не показать этого.

— Что ты на это скажешь, ученый говнюк? Мне не так-то просто запудрить мозги бабьими сказками. Не понимаю, зачем я вообще с тобой разговариваю. Колечко ведь в чемодане? Ну, я заработал приз?

— Кольцо находится в надежном месте, известном только мне, — заявил Прудников, чем вызвал взрыв здорового смеха у своего мучителя.

— И ты собрался линять, оставив его там, где оно лежит? Брось, Профессор, это даже не смешно. Ну, не в чемодане, так в кармане, не в кармане, так за пазухой — какая разница? Все это не меняет дела. Отдай мое кольцо, и можешь убираться. В противном случае я сниму кольцо с твоего трупа.

— У тебя слишком грамотная речь для уголовника, — резко меняя тему, сказал Профессор. — Ты что, получил высшее образование?

— А то как же, — хохотнул Банкир. — Помнится, в моей камере сидел один академик. Вот у того была речь! Ты бы заслушался, век воли не видать... Так что насчет моего кольца?

Катя сидела в бурьяне, скрытая от беседующих покосившейся будкой сгнившего на корню нужника с односкатной крышей, задыхаясь от пронзительной вони разжиженных дождевой водицей фекалий и тиская вспотевшей ладонью отполированную архипычевыми руками рукоятку вил. Нужник завалился назад, круто задрав к небу висевшую на одной петле дверцу, неуловимо напоминая что-то аэрокосмическое своими устремленными вверх линиями. Это дикое сходство вызвало у Кати истерический смешок, и она поспешно зажала рукой свой неумолимо расползавшийся в идиотской ухмылке рот. “С ума сошла, — подумала она. — Тебе весело? Ну давай, засмейся, и через две секунды превратишься в решето...”

— Как ты узнал, где я скрываюсь? — спросил Прудников, но Банкир только фыркнул.

— Не пудри мне мозги, — сказал он. — Как надо, так и узнал. Не надо строить из себя графа Монте-Кристо — не придется разочаровываться .

— Черт, — сказал Профессор, — чтоб он сдох, этот твой академик!

— Уже, — горестно покивал головой Банкир. — Уже сдох. Я недавно прочел некролог в газете. Оказывается, он был гордостью державы. Представляешь? Про нас с тобой такого не напишут, как ты полагаешь, Юрик?

Профессор, хорошо знавший привычки Банкира, отпрянул назад и распластался по гнилым доскам ворот, за которыми стоял его “уазик”, которым он так и не успел воспользоваться. Колени его подогнулись.

— Да, Юрик, — почти нежно сказал Банкир. — Не стоит терять время. Встретимся у козолупа на шестке, как говаривали предки.

Он начал поднимать руку с пистолетом. Профессор заметался, ища спасения, но выхода не было: позади, справа и слева были гнилые доски и черные от старости бревна сарая, а прямо перед ним стояла сама смерть в образе грузного мужчины с фигурой начавшего терять форму боксера-тяжеловеса, державшего в вытянутой вперед руке тяжелый заграничный пистолет. Поняв это, он перестал метаться и стал более или менее ровно, выпрямив колени и прислонившись спиной к воротам.

— Чтоб ты сдох, — раздельно сказал он Банкиру и поднял к небу небритое лицо.

Катя снова с трудом сдержала глупый смешок — ее злой гений приобрел сейчас неуловимое, но очень сильное сходство со своим устремленным в заоблачные выси нужником. Право же, несмотря на драматичность момента, это было очень смешно — если вдуматься, конечно. У Кати было достаточно времени на то, чтобы вдуматься и оценить мрачноватый юмор ситуации, непонятный для непосвященных, и она сильно закусила нижнюю губу, чтобы не расхохотаться и не испортить представление.

Чтобы лучше видеть, она привстала на полусогнутых ногах, опершись всей тяжестью тела на обшитую прибитыми внахлест досками стенку нужника, и как можно дальше вытянула шею, выставив из укрытия голову, как подводная лодка выставляет перископ на поверхность враждебного моря. Трухлявая доска, за долгие годы насквозь пропитавшаяся резким и отвратительным запахом человеческих экскрементов, подалась под ее бездумными руками, соскочила с проржавевших гвоздей и с треском отлетела прочь.

Катя потеряла равновесие и с громким шорохом и треском обрушилась в сухой бурьян, не выпустив, однако, рукоятку своих мгновенно ставших бесполезными вил. Она сразу же вскочила, внезапно оказавшись на совершенно открытом месте, по пояс скрытая путаницей стеблей и колючих соцветий, а выше пояса представляющая собой завидную мишень для каждого, у кого могло возникнуть желание попрактиковаться в стрельбе. Желающие нашлись в тот же миг. Банкир резко обернулся с мягкой грацией крупного хищника. Ствол его “беретты” описал в воздухе длинную стремительную дугу, безошибочно найдя новую цель, и Катя на мгновение заглянула в черный бездонный зрачок собственной гибели, когда обрамленный сверкающим срезом металла кружок беременной смертью черноты уставился ей в переносицу.