Том 3. Сентиментальные повести - Михаил Зощенко

Я ответил этой растерявшейся девушке, что уходить ей из ФЗУ не следует, что аристократической среды в настоящее время в Союзе не имеется. И что такой уход опасен в том смысле, что это еще более усугубляет разрыв, и тогда наступит полная неудовлетворенность, как и у всякого человека, не имеющего своей среды.

Я написал ей, что если она считает себя в культурном отношении выше той среды, в которой она находится, то ее дело не ахать и огорчаться, а наоборот — оказывать влияние на эту среду. Пусть это будут два-три человека, которым она привьет вкус к литературе или, скажем, убедит, что брань попросту унижает человека, — это уже будет очень много, и это в какой-то мере даст удовлетворение.

Через месяц или два я получил благодарственное письмо. Девушка писала мне, что ее жизнь в этом смысле переменилась. Ее более не тяготят ребята из ФЗУ. Она беседует с ними о литературе и находит в этом чуть ли не свое призвание. Очень хорошо.

Предупреждение

Теперь начинается самое неприятное.

В этом отделе я печатаю хвалебные письма.

Я хотел бы их вовсе не печатать, но тогда был бы пробел — не хватало бы каких-то действующих лиц в этой моей книге.

А, кроме того, я так полагаю, что читателю все же забавно поглядеть — кому что нравится и кто за что хвалит.

Я, конечно, понимаю — этот отдел, чего бы я ни говорил, выглядит плохо и нахально.

Мне, правда, наплевать, что про это будут говорить. Но я совершенно соглашаюсь с тем, что это довольно-таки неприлично печатать о себе разные высокие слова. Так обычно некоторые оборотистые частники выпускали средства для ращения волос или какие-нибудь пилюли «Ара» от клопов и при этом обязательно печатали письма от благодарных исцеленных клиентов и пациентов.

Согласен. Похоже. Но решил пострадать за идею.

Да, собственно, до последней минуты я не хотел печатать похвальные письма. Жена уговорила.

— Надо, говорит, хотя бы несколько штук включить. А то могут подумать, что их и вовсе не было. Прямо неловко.

Пожалуй, верно.

Вот выбрал несколько особо похвальных писем и печатаю на свою седеющую голову.

Всех перекрыл

Уважаемая редакция, передайте от меня Мих. Мих. Зощенко мой пламенный привет.

Очень уж я люблю рассказы Зощенко. Нет ничего так увлекательного, как его рассказы. Каждого свежего номера «Бегемота» или «Пушки» я жду с нетерпением, чтобы прочитать от слова до слова написанное Зощенко. Я даже теперь, не глядя на подпись, узнаю его рассказы. Я язык его знаю. Уж очень он прост, понятен.

Вращаясь всегда среди читательской массы, я хорошо знаю, кто более заинтересовывает современного читателя.

В нашей современной литературе имеются произведения………, но они все на втором месте от Зощенко. Вот Зощенко сумел завоевать интерес к себе, его любят, его ценят, все уважают и все хорошо понимают. А главное, Зощенко пишет факты.

Зощенко берет жизнь не из кабинета своей литературности, а путем вращения в жизни.

А это не у всех писателей. У них как-то сухо, непонятно, загадочно.

Современная литература должна гордиться Зощенко.

Вот мой приветственный клич Мих. Зощенко — современному бытовику-юмористу-сатирику.

Начинающий писатель, селькор газеты «Уральский рабочий».

Горжусь? Да нет. Какой черт! Там, где поставлены многоточия, были перечислены такие авторы, которых обскакать не так уж лестно. Тем более путем вращения в жизни.

Гордиться не приходится.

С дороги

Которым интересно меня обидеть, обычно говорят:

— Тираж, тираж! Это ничего не показывает. Юмористика! Железнодорожное чтение. Мелочишки.

А по мне хоть бы и так. Меня это ничуть не обижает. Пожалуйста. В чем дело! На одну полку с Толстым не лезу, «Войну и мир» не напишу. Предупреждаю заранее.

В чем дело! Имеете легкое железнодорожное чтение. Почту за счастье быть таким любезным автором. Добиваюсь!

Вот даже и письмецо получил от железнодорожного пассажира:

Уважаемый тов. Зощенко!

Прочитав Вашу книгу «Над кем смеетесь», могу сказать, что не только эта ваша книга, а еще «Уважаемые граждане» читались мною с большим интересом. Особенно читались мною рассказы с беспрерывным смехом: «Лимонад», «Пасхальный случай» и из «Уваж. гражд.» — «Стакан», «Аристократка», «Пассажир».

Вообще я Ваши рассказы почти все, которые проходили через мои руки, всегда читал и буду читать с удовольствием. Мне все хочется на Вас посмотреть, жаль, что нет ни в одной книге Вашего портрета.

Ну, тов. Зощенко, пока всего хорошего, желаю Вам в таком же духе писать свои рассказы, и я думаю, что такое пожелание не я один бы пожелал.

С большим бы удовольствием еще бы с Вами поговорил на бумаге, да поезд через 5 минут отходит.

Всего хорошего. Жду новых рассказов.

Пишу Вам из гор. Полторацка, Средняя Азия.

Всегда читатель Ваших произведений…

«Никак, батюшка, стаканчик тюкнули?» («Стакан».)

Письмо из провинции

Дорогой Михаил Михайлович!

Я, от лица группы Ваших страстных поклонников, приношу Вам нашу сердечную благодарность за тот хороший, бодрый смех, который Вы даете нам своими рассказами.

В минуты досуга, в минуты отдыха мы собираемся нашей тесной компанией и читаем, перечитываем и снова читаем Ваши образные коротенькие жизненные картинки.

Нет повести, нет рассказа, которого бы мы не знали. Каждое новое Ваше произведение читается запоем, учится наизусть.

Как только кто-нибудь откуда-нибудь достает «новую Зо-щенку», все кидаются к этому счастливцу и не успокоятся до тех пор, пока не будет несколько раз все прочитано, пока вдоволь не отведут душу здоровым, веселым смехом.

На днях у нас должно будет состояться чтение новейших из Ваших рассказов. Но нам в провинции трудно добывать Ваши книги, да и денег у нас мало.

Мы хотели Вас просить скрасить нам вечер и написать нам на память какой-нибудь рассказ с парой слов, Ваших слов, любимых «зощенковских», тех слов, которыми теперь все мы только и говорим, которых ищем со всем юношеским азартом во всех журналах и газетах.

Ваш автограф даст нам неисчерпаемую радость. Ведь рассказ этот будет написан Вами для нас. Он создаст, оживит Вас в нашем воображении, Вас — творца смешных и хороших героев.

Простите, если мое обращение и просьба покажутся Вам дерзкими, но они так искренни, и, я думаю, Вы это почувствуете.

Заранее благодарный, один из Ваших многочисленных поклонников…

Ответ (если Вы захотите дать мне эту радость и ответить) попрошу Вас адресовать: Ленинград… Оттуда мне его скоро доставят в наше захолустье.

Студентка

2 октября 1926

Милый Михаил Михайлович!

Не пожалейте потратить время на чтение этих строк, — ведь в них мне так хочется сказать Вам и не только от себя, но и от имени целой группы моих товарищей, — какая великая, искренняя благодарность к Вам живет в нас, далеких провинциалах, так скудно и бедно награжденных «культурой», искусством и т. п.

В долгие вечера, когда кроме книг и взаимного «словоблудия» — не было ничего, когда тоска цепко забирала нас в свои руки — мы открывали тоненькие, белые и синенькие книжечки…

Как рассказать Вам все то великое дело, которое совершили они в нашем настроении.

Едва ли кто был в лаборатории человеческих душ, но если бы слабые, маленькие люди добрались туда, они, мне кажется, поразились бы, увидев, как сложно и тонко устроена машина смены настроений.

А Вы эту тонкость и сложность сумели познать. Просто, бесхитростно рассказывая о чем-нибудь — как Вы могли наполнить души таким светом, создавать такой смех и радость — цену которым не определишь…

Особенно в нас, одиноких людях…

Днем на службе, на работе… по кусочкам убиваешь здоровье, нервы, силы, жизнерадостность — в борьбе за хлеб…

До вечера — уборка, стирка, мелкие заботы, маленькая, но хлопотливая деятельность…

И всегда, во всем мы одиноки…

Нужно самому быть одиноким, чтобы понять, какой ужас, какая трагедия подчас заключается в одиночестве!

Это пустыня, но пустыня, лишенная солнца…

И если бы Вы знали, каким беззаботным смехом, какой безудержной радостью заливалась комнатка, когда в ней раздавались написанные Вами рассказы.

Уходили заботы, уходили будничные мелочи, уходили усталь и мрак.

И это странно, потому что Вы писали-то о тех же буднях, мелочах и усталостях…

Чем, чем Вы могли делать нас молодыми, беззаботными, не чувствующими своей заброшенности и одиночества в глуши?

Хоть на час, на два, но мы сияли смехом, мы забывали все.

И вот теперь, когда я, наконец, вырвалась учиться в центр и ехала сюда, мои товарищи, оставшиеся там, в далекой провинции, собрались провожать меня…