Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы - Валентин Пикуль

– У короля много!.. У короля много!..

Разбирая на палубе буксирные тросы, Мацута задрал голову кверху, крикнул на мостик командиру:

– Ну, видите? Как крысы побежали… А что я вам говорил?

На корме транспорта стоял высокий худощавый офицер. Пеклеванный всмотрелся в него и тронул Рябинина за рукав:

– Прохор Николаевич, да ведь это капитан «Грейса» Тепрель Мюр!..

Мюр грозил кому-то кулаком и сбрасывал на «Аскольд» тяжелые связки книг. На палубе два кают-компанейских стюарда подхватывали их и кидали в коридор полуюта.

Весь проход был завален библиями. Маленькие, затянутые в бархат, и тяжелые, в медных переплетах, книги перелетали с борта на борт, шелестя пожелтевшими страницами. По ним бесцеремонно ступали матросские ноги, жирные, смазанные тавотом тросы волочились по ним…

Мацута взбежал на мостик, скалывая с поручней трапа большие ледяные сосульки.

– На борт принято сорок восемь человек! – крикнул он.

Рябинин спросил:

– Боцман, как у тебя с буксирами?

– Все в порядке, товарищ командир. «Аскольд» готов к буксировке транспорта.

– Добро!..

Рябинин осмотрелся. Англичане уже покинули свой корабль. Один только капитан еще продолжал перекидывать на «Аскольд» толстые связки библий.

– А ну-ка, помощник, окликни его!

Пеклеванный перегнулся через поручни, приложил к губам мегафон и крикнул по-английски:

– Капитану «Гринвича» – на мостик!..

Тепрель Мюр был одет в меховое платье, плотно застегнутое на горле. Из-под реглана торчала резиновая трубка надувного спасательного жилета. Мех капюшона заиндевел около рта, и от этого казалось, что у капитана выросли седые блестящие усы.

Мюр подошел к Пеклеванному так близко, что тот почувствовал запах рома.

– Мне везет, – бодро сказал он. – Это уже второй корабль, с которого я ухожу, даже не замочив ног.

– Помощник, – вмешался Рябинин, – спросил бы, куда у него «Грейс» делся?

Пеклеванный спросил.

– О, «Грейс» наскочил на мину около Глазго!

– Жаль! Целых десять тысяч тонн.

– Раббиш! – отмахнулся Мюр. – У короля много!.. Советую вам дать залп под мостик «Гринвича». Там есть пробоина, и конец наступит скорее.

– Помощник, передай ему, пожалуйста, что мы не собираемся топить транспорт, – заявил Рябинин.

И пока Мюр спускался по трапу в отведенную ему каюту, три аскольдовца уже влезли на высокую корму транспорта. В одном из них Рябинин узнал Григория Платова. Старшина, ухватив конец буксирного троса, протянул его в клюз транспорта и закрепил за массивный гак у основания фок-мачты.

Теперь «Аскольд» был надежно скреплен с «Гринвичем».

Под палубой патрульного судна глухо прошумели машины. Корабль вздрогнул. Тросы, дрожа от напряжения, натянулись над волнами, рванули транспорт вперед. Некоторое время «Гринвич» стоял неподвижно, потом медленно пошел за «Аскольдом», глубоко зарываясь форштевнем в воду, и волны вкатывались в его пробоину.

Три матроса стояли на самом носу транспорта и махали руками – все в порядке!..

Темнело. Над океаном загорались звезды. Пеклеванный получил приказание проверить состояние буксирных концов. Он шел по палубе. Ветер прижимал его к борту. Штормовой леер, скользящий по тросику наподобие висячей ручки в трамвае, леденил руку. На корме Артем остановился. К нему подошла Китежева.

– Варенька, – сказал он, – шла бы в каюту, а то холодно.

Она улыбнулась, блеснув в темноте зубами.

– Ничего. Я сейчас пойду в лазарет, согреюсь.

Буксирные тросы ерзали возле их ног, вытягиваясь над пенной струей и уходя дальше – прямо к высокому остову транспорта. «Гринвич» проступал во тьме черным силуэтом, и на фоне серого неба четко обрисовывались его склоненные мачты. Мертвый и отяжелевший, без единого огонька, транспорт чем-то страшил и настораживал.

– Как-то они там? – тревожно спросила Варенька, и Артем понял, что она беспокоится за трех матросов, оставленных на «Гринвиче».

Мимо прошли англичане. Они держали в руках большие зубные щетки – шли чистить зубы после ужина. Один из них остановился, отстав от своих товарищей:

– Британец Хиггинс рад приветствовать вас!

В лицо Артему пахнуло водкой и крепкой индийской махоркой. На плечах матроса висела неразлучная куртка шерстью наружу.

– А как здоровье моего приятеля Стирлинга, мисс доктор?

Ответив матросу, Варенька пояснила Артему:

– Стирлинг – это тот самый сигнальщик, который был у нас на борту во время боя с немецкими миноносцами. Помнишь?.. У него задета рука, я делала ему перевязку…

Хиггинс кивнул в темноту, где плавно раскачивалась тень транспорта.

– Очевидно, мы так и не расстанемся с этой ржавой калошей, – развязно сказал он. – Но зато придется расстаться со страховой премией. И не только таким, как я, и мне подобным, но даже кое-кому из тех, кто живет не в кубриках, а в салонах. Тут уже пахнет тысячами фунтов. Такие запахи, как известно, в матросских карманах не водятся…

И, усмехнувшись, Хиггинс пошел вслед за матросами той особенной развинченной походкой, которая как-то очень легко позволяла ему находить равновесие при качке.

– Ленд-лиз! – печально вздохнул Пеклеванный. – Если бы кто знал, сколько крови и сколько золота!.. Страшно подумать.

– Я пойду. Ты заходи ко мне в лазарет, – сказала Варенька и, зябко поежившись, спустилась через люк с палубы…

Враги

Вот уже несколько дней над горизонтом высились три тонкие черточки – три мачты шхуны, и Вахтанг, глядя на них в бинокль, каждый раз мысленно переносился туда, в маленькую каюту, где жила Рябинина. Хорошо бы сейчас посидеть рядом с ней за чашкой домашнего чая, поговорить о том, о сем… «Да, – часто думал старший лейтенант, – дать бы ход узлов на двадцать – через полчаса бы уже и беседовали, но нельзя…»

Над океаном гулял хлесткий, обжигающий ветер. Шеренги водяных валов шли с севера непрерывным гудящим строем, отряхивая с высоких перевитых гребней лохматую мыльную пену. Волны ошалело кидались на палубу МО-216, свиваясь возле шпигатов в кипящие водовороты.

Старший лейтенант стоял на мостике и жадно прихлебывал из кружки крепкий горячий кофе. Внизу ныряло в волнах острие носовой палубы, и вахтенные комендоры – в поисках равновесия – ловко балансировали телами. Моторы работали ровно, точно пульс здорового человека, и за кормой МО‑216 оставался широкий шлейф светло-изумрудной пены.

Вахтанг допил кофе, похлопал себя по карманам, спросил мичмана:

– Ну-ка, помощник, дай папиросу.

Назаров, повернувшись спиной к летящим по ветру брызгам, протянул командиру портсигар и, взглянув на корму, вдруг резко захлопнул его.

– Сигнальщики! – зло крикнул он. – Курсовой сто пятнадцать…

И его голос совпал с голосом матроса, который скороговоркой докладывал:

– Правый борт, дистанция восемь кабельтовых – два «охотника» океанского типа!..

Вахтанг вскинул бинокль, всмотрелся. Вдоль рыхлых полос тумана быстро двигались прижатые к воде две узкие черточки.

– Мичман, – сказал он, – бой!

Зазвенели «колокола громкого боя». Матросы, натягивая бушлаты, вылетали на палубу с такой быстротой, точно их выбрасывала из люков могучая пружина. Сразу же чавкнули смазанные замки пушек, звонко ударились латунные стаканы, и боцман Чугунов уже развернул пулемет для стрельбы.

– Идти на сближение! – скомандовал Вахтанг. – Орудия – товсь!

Фашистские катера, идя на перехват советской экспедиции, не надеялись встретить конвой. Уйдя в туман, они дали себе возможность оправиться от неожиданности и теперь снова вышли на сближение. Это были крупные, типа «Альбатрос», «охотники» с тремя орудиями на каждом.

И, глядя на их палубы, где суетились немецкие матросы, старший лейтенант опустил бинокль и крикнул:

– Огонь!

Противники обменялись пристрелочными выстрелами, не причинившими им никакого вреда, и продолжали сходиться на контркурсах, целя один другому в лоб. Немцы шли уверенным, точным строем, одним своим видом показывая, что исход боя будет решен в их пользу.

– Перенести огонь на головной катер!..

Воздух гудит от залпа, и в этот же момент МО-216 встряхивает от близкого разрыва. Три гремящих водяных столба встают за кормой катера, плавно оседая книзу, словно быстро тающие сугробы.

– Ничего, ничего, – говорит мичман, видя, что каскады рушатся на ют, сбивая с ног прислугу кормового орудия.

Вражеские катера подходят ближе. Из-за застекленных рубок торчат круглые, как мячи, головы немецких командиров. На мачтах хищно извиваются длинные языки вымпелов.

– А ну, боцман, ударь из пулемета! Короткими!..

Внизу, на мокрой прыгающей палубе, работают у орудия матросы. Залп раздается за залпом. Кажется, что мускулы людей слились воедино со сталью пушек, образовав сверхсовершенный механизм, не знающий ни страха, ни усталости.

Удар! И вместе с ним из носового люка выползают тягучие хлопья дыма.