Великий магистр - Октавиан Стампас

Группа всадников из двенадцати человек — рыцари и их оруженосцы — во главе с Гуго де Пейном, выехала на улицу, ведущую к Тамплю. Неожиданно дорогу им преградили высыпавшие из-за деревьев и подворотен какие-то люди с обнаженными мечами; сзади тоже показались вооруженные до зубов латники, а с крыш соседних домов на них направили свои стрелы два десятка лучников.

— Встречают по-королевски! — произнес де Пейн, сдерживая коня. Милан Гораджич и остальные потянулись к мечам. Навстречу им выехал на прихрамывающей, как и сам барон, лошади Гюнтер Глобшток.

— Людвиг фон Зегенгейм! — торжественно и громогласно объявил он. — Отдайте мне ваше оружие! Вы арестованы по указу иерусалимского короля Бодуэна I.

— Что-что? — переспросил Людвиг, надвигаясь на него и тесня своим конем.

— Если вы окажете сопротивление, мы применим силу! — выкрикнул Глобшток, теряя равновесие и чуть не свалившись на землю

— Граф! — остановил Зегенгейма Гуго де Пейн. — Предъявите ваши полномочия! — обратился он к барону. Тот поспешно и с каким-то облегчением вынул бумагу и протянул де Пейну.

— Подпись самого короля, между прочим! — обиженно произнес он. — Так что давайте по-хорошему…

— Ты что-нибудь понимаешь? — обернулся Гораджич к Норфолку.

— Только то, что этот дяденька хочет упрятать победителя сельджуков за решетку, — ответил граф.

Гуго де Пейн вернул бумагу барону Глобштоку и подъехал к Зегенгейму.

— Несомненно, это интриги Жирара, — произнес он. — Но нам лучше подчиниться, чтобы не допустить кровопролития. Решение за вами, Людвиг. Скажите слово — и мы разнесем всю улицу, но не отдадим вас.

— Я иду в тюрьму! — подумав, ответил Зегенгейм. — В конце концов, нет ничего лучшего, чем после горячей бани окунуться в холодную воду! Вот за такие неожиданные фокусы, которые выбрасывает жизнь, она мне и нравится…

Он отстегнул свой меч и протянул его расцветшему от радости барону Глобштоку.

— Я немедленно отправляюсь к Бодуэну! — пообещал Гуго де Пейн, пожимая руку Людвигу.

За ночным переполохом, учиненном Бизолем, Виченцо и Алессандрой в школе зилотов, чьи выпускники имели отличительную черту — узкую выбритую полоску волос на голове от затылка ко лбу, ломбардец Бер, пожалуй, впервые вышедший из себя, устроил гневный разнос руководителям, — Беф-Цуру и остальным. Препоручив потерявшего память Робера де Фабро стараниям профессора из Толедо, который начал наполнять пустующий мозг рыцаря нужным, поддающимся управлению информативным материалом, словно заполнять готовую формочку огненным литьем, сам Бер вместе с Беф-Цуром облазил все закоулки подземных этажей и пустыря, где могли побывать злоумышленники. Пока — по предварительной версии — злоумышленники, ночные грабители, сунувшиеся сюда по ошибке.

— Молите бога, чтобы это было так! — предупредил Беф-Цура ломбардец. — Поскольку иначе, если наш центр раскрыт какой-либо организацией, ни вам, ни мне не сносить головы. Тогда все здание и подземные коммуникации будут подлежать уничтожению или долгой консервации.

— Мы найдем их! — пообещал побледневший Беф-Цур.

Вдвоем они тщательно опросили всех охранников, которые могли что-либо видеть или слышать. Кроме двоих, перед чьими глазами предстала вышедшая из ночной мглы белокурая девушка, да троих привратников у ворот, излупленных стволом дерева набросившимся на них из мрака обезумевшим медведеобразным существом, остальные ничего путного сказать не могли.

— Пошлите людей и опросите — только осторожно — жителей квартала: не встречали ли они кого с такими приметами: белокурая девушка и… Впрочем, сказку про медведя лучше опустить, — приказал Бер. — И вообще. Неужели вы не могли подумать о том, чтобы поселить возле пустыря наших людей? Создать дополнительный заслон? Что за преступная беспечность! — Виноват… исправим… — лепетал созданный из одних мослов и мышц Беф-Цур, который мог пальцем или ударом головы искалечить любого, переплыть бурную реку, пробежать без остановки под палящим солнцем десяток миль, просидеть в засаде без еды и питья трое суток, выдержать бой с десятью вооруженными людьми. Но сейчас он, стоя перед рыхлым, взлохмаченным ломбардцем, униженно просил прощения и трепетал. Он знал: стоит лишь Беру сообщить Старцам о его досадной ошибке, и участь его будет решена. Если его не уничтожат, как муху, то надолго отправят куда-нибудь в холодное Булгарское царство или, того лучше — в пустыню Сахара… Когда рассвело, один из охранников принес найденный на пустыре возле забора обрывок каната.

— Уже кое-что, — подобрел ломбардец. — Чей дом находится с той стороны?

— Сейчас выясним! — бросился выполнять охранник.

Через некоторое время он доложил:

— Дом арендован неким итальянцем и его супругой. Его зовут Виченцо Тропези.

— Как они выглядят? — спросил Бер. Охранник пожал плечами. Бер тяжело вздохнул.

— Пошлите туда кого-нибудь под видом городского чиновника, проверяющего… хоть канализацию, черт вас побери! И чтобы через час у меня был их словесный портрет.

Чекко Кавальканти въехал в Яффу на рассвете. Также на рассвете, но с другой стороны, к городу с нагруженной поклажей телегой подъехали два всадника, совершивших далекий переезд из Труа. Чекко со своими латниками выбрали гостиницу на берегу моря, носящую название «Жемчужина Яффы». В этой же «жемчужине» поселились и оба путешественника в Иерусалим. Они разительно отличались друг от друга. Если Кретьен де Труа каким был, таким и остался, что во Франции, что в Палестине: с нездоровым бледным цветом лица, острой бородкой, завитыми длинными волосами, ищущим любопытным взглядом, не расстающийся с пером и бумагой, куда он записывал свои дорожные впечатления и сочиняемые на ходу сонеты, канцоны и мадригалы; то маленький чародей Симон Руши удивительным образом переменился: он сменил черный цвет волос на белоснежный, отпустил длинные усы и бороду, расширил с помощью белладонны зрачки глаз, увеличив их форму, сотворил что-то со своими щеками, отчего они округлились, а речь стала невнятной и заторможенной, словно он держал во рту два камешка. Впрочем, так оно и оказалось на самом деле.

Стоя в номере гостиницы возле зеркала, Руши вытащил из-за щек эти самые круглые, обсосанные за несколько дней гальки и положил их на столик.

— И охота вам так уродовать себя? — спросил наблюдавший за ним Кретьен.

— Что бы мне такое сотворить с ушами? — пробормотал Руши, обращаясь больше к самому себе и прижимая пальцами ушные раковины.

— Обрежьте их, — посоветовал Кретьен де Труа. — Ей, Богу, не пойму, чего вы боитесь?

— Вам хорошо говорить, — повернулся к нему Руши. — Вы не знаете кто такие тафуры!

— А кто это и чем же вы им не угодили? Формой своих ушей?

— Не ехидничайте. Вам, наверное, известно, что родом я из Палестины?

— Допустим.

— И долгое время жил в Иерусалиме. Поэтому мне хорошо знакомо то, что скрыто от вас. Да и от многих других.

— Вы меня интригуете, — зевнул Кретьен и поудобнее устроился на кровати. — Продолжайте.

— Вы и не догадываетесь, что в Иерусалиме сейчас два короля, — неожиданно объявил Симон Руши.

— Как это? — приподнялся на подушках Кретьен.

— Один — Бодуэн I. А второй — Тафур I, который занял свой ночной престол еще во времена Годфруа Буйонского. Один — на солнце, второй — в тени.

— Кто же его подданные? — удивленно спросил трувер. — И почему об этом никому неизвестно?

— Об этом знают многие, но предпочитают молчать.

— Зачем же вы говорите об этом мне?

— Потому что я рассчитываю на вашу поддержку. А подданных у Тафура не меньше, чем у Бодуэна. Просто днем они служат одному королю, а ночью — другому. Тафуры не любят яркого дневного света. Когда эмир Антиохии попробовал выступить против них, выхватить их из полумрака пучком света, то он тотчас же отправился кормить червей на дно моря. При коронации Бодуэна присутствовал и Тафур I, и многие владетельные князья и графы подходили к нему и униженно кланялись. Я сам был тому свидетель.

— Любопытно. А как же эти два короля не передерутся?

— Они дополняют друг друга. И потому оба нужны.

— Нужны — кому?

— На первый раз с вас достаточно, — усмехнулся Руши. — Добавлю только, что мой отъезд из Иерусалима был связан именно с тафурами.

— Ага! — догадался Кретьен. — Вы совершенно случайно прихватили казну вашего ночного монарха.

— Глупости. Он, конечно, сказочно богат, но настоящие его ценности в другом. Не в золоте.

— А в чем же?

— И это мы оставим для другого раза. Еще не время, — твердо сказал маленький алхимик.

— Тогда обрезайте уши. Я не стану вам помогать, — Кретьен повалился на кровать и засвистел.

— Станете. Потому что мы теперь связаны одной веревочкой. И если тафуры найдут меня, то они не пощадят и вас. Вы же не хотите, чтобы они съели ваше сердце, печень и высосали мозг?