Новые забавы и веселые разговоры - Маргарита Наваррская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Идите и велите этому тамбурину замолчать!
Но никто его не послушался, а если кой-кто вышел из церкви, так только затем, чтобы посмотреть на мастера Жана Понтале, который продолжал еще сильнее бить в свой тамбурин. Видя, что Понтале не перестает и что никто не повинуется проповеднику, последний сказал:
— Хорошо же, я пойду сам.
И сошел с кафедры со словами:
— Пусть никто не сходит с места. Я тотчас же вернусь.
Пылая гневом, вышел он на площадь и сказал Понтале:
— Как ты смеешь бренчать на тамбурине, когда я читаю проповедь?
Понтале посмотрел на него и сказал:
— Как ты смеешь читать проповедь, когда я играю на тамбурине?
Тогда проповедник, еще больше рассердившись, взял У сопровождавшего его служки нож, прорезал им тамбурин и пошел обратно в церковь заканчивать проповедь. Понтале схватил свой тамбурин, побежал вслед за проповедником и надел ему тамбурин на голову, как надеваются албанские шляпы,[193] нахлобучив его со стороны разреза. Чтобы показать, какое ему нанесли оскорбление и какое кощунство Совершили этим над словом божьим, проповедник поднялся в таком виде на кафедру, но народ, увидя его с тамбурином на голове, принялся смеяться и не стал его слушать. Он был вынужден замолчать и уйти. Этот случай показал ему, что умному человеку не следует связываться со скоморохом.
Новелла XXXIII
О чудачествах кюре города Бру[194]
Кюре города Бру, которого звали иногда Брионским[195] кюре, совершил в своей жизни так много замечательных деяний, что если изложить их письменно, то о нем составится легенда еще больше, чем о Ланселоте[196] или Тристане.[197] Он пользовался такой славой, что ему даже стали приписывать все сколько-нибудь замечательные поступки других приходских священников, Лиможцы пытались приписать его подвиги своему кюре Пьеру Бюфферу, но большинством мнений они были утверждены за кюре Бру. Я расскажу о нем только несколько героических былей, а все остальное предоставлю тем, кто хочет подобным описанием их усовершенствовать свой слог.
Надо сказать, что этот кюре в исполнении своих обязанностей руководствовался исключительно своими собственными взглядами и не считался с тем, что было принято его предшественниками. Например, он пел антифоны,[198] ответные возгласы, Kyrie, Sanctus и Agnus Die[199] почти всегда на свой лад, но особенно не нравилась ему обычная манера чтения страстного Евангелия, и поэтому он читал его совсем иначе, чем это было принято. Слова, с которыми Спаситель обращается к иудеям или к Пилату,[200] он произносил так громко и отчетливо, что их было слышно во всех углах церкви, а слова иудеев или кого-нибудь другого он произносил так тихо, что их никто не мог расслышать.
Как-то раз одна знатная и важная дама, направляясь в Шатодюн[201] встречать пасху, проезжала в страстную пятницу около десяти часов утра через Бру и с намерением прослушать богослужение зашла в церковь, где служил этот кюре. Приступив к Евангелию, он начал читать его, как обычно, на свой лад и слова «Quem queritis?»[202] произнес во все горло, a «Iesum Nazarenum» — еле-еле слышно. Так он и продолжал его читать до конца. Дама, весьма набожная, начитанная в Священном писании и сведущая в правилах богослужения, пришла от такого чтения в негодование и хотела удалиться из церкви. Но, подумав, решила переговорить с ним и высказать об этом свое мнение. С этой целью по окончании богослужения она велела позвать его к себе, и когда он явился, сказала ему:
— Господин кюре, я не знаю, где это вы так выучились служить в праздники, подобные сегодняшнему, когда все молящиеся должны проникнуться скорбью. Если вас послушать, то пропадет всякое благочестие.
— Как же так, сударыня? — спросил кюре.
— Вы еще спрашиваете? — сказала она. — Да ведь вы читаете Евангелие в противность всякому благолепию. Слова Спасителя вы горланите так, как будто находитесь на базаре, а слова какого-нибудь Каиафы,[203] Пилата или иудеев вы шепчете нежно, словно невеста. Разве так можно? Разве это приличествует священнику? Лишить бы вас за это бенефиции, так вы бы живо поумнели.
Внимательно выслушав ее, кюре ответил:
— Так вот что вы мне хотели сказать, сударыня! Клянусь душой, справедлива пословица, что люди часто судят о том, чего не понимают! Сударыня, я полагаю, что я могу служить не хуже других, и всем известно, что в этом приходе по его средствам чтят бога не хуже, чем за сто миль в окрестности. Я отлично знаю, что другие священники читают Евангелие совсем не так, как я. И я мог бы читать его так же, как они, если бы захотел, но именно они-то ничего в этом и не смыслят. Подобает ли этим негодяям иудеям говорить так же громко, как Спасителю? Нет, сударыня. И знайте, что я хочу, чтобы в моем приходе господином был Бог, а не кто-нибудь другой, и так будет продолжаться, пока я живу. А другие пусть делают в своих приходах, что хотят.
Дама поняла его нрав и удалилась, предоставив его этим странным убеждениям, и только сказала:
— Подлинно, вы умный человек, господин кюре. Мне часто об этом говорили, но я не верила, пока не убедилась воочию.
Новелла XXXIV
О кюре города Бру, о его служанке, о том, как он стирал белье и как он угостил епископа, его коней и свиту
У кюре города Бру была служанка лет двадцати пяти. Бедная девушка! Она служила ему и днем и ночью. Его подвергли за это церковному суду и заставили платить аменду,[204] но все бесполезно. Однажды епископ запретил ему нанимать служанок моложе пятидесяти лет, и тот нанял одну двадцати пяти лет, а другую тридцати лет. Епископ, сочтя этот поступок за pejor priore[205] из всех
