Если женщина хочет... - Кэти Келли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ваша жена играла в гольф? – спросила Вирджиния.
– Да. Причем замечательно, – грустно ответил Кевин. – Мы, часто играли вместе.
Они разговаривали больше часа. Вирджиния выпила еще один бокал «Шардонне» и почувствовала приятное легкое опьянение. – Знаете, почему мне так легко с вами разговаривать? – внезапно спросила она. – Потому что я могу говорить о муже и знаю, что вы меня поймете. Вы не попытались сменить тему, когда я сдуру упомянула о нем. Не стали бормотать: «Все там будем» и лихорадочно придумывать, что сказать еще. Это большое облегчение. Сыновья боятся упоминать при мне имя отца, чтобы я не расстроилась. Только невестка понимает меня и говорит о Билле непринужденно.
Дома, в Дублине, она ни за что не сказала бы этого. Там она застегивалась на все пуговицы и пыталась быть прежней Вирджинией Коннелл, воспитанной, изящной и сдержанной.
– Понимаете, люди считают, что так лучше, – ответил Кевин. – Они не бесчувственные. Просто думают, что вы скорее излечитесь, если не будете говорить об умершем. Со мной происходит то же самое. Никто йе желает слышать о том, что мы с Урсулой мечтали после выхода на пенсию совершить круиз. Они думают, что это очень грустно и что я никогда не забуду свое горе, если буду продолжать говорить о ней.
– Мы тоже хотели отправиться в круиз, – тихо сказала Вирджиния. – Но это и в самом деле очень грустно. Думать о том, что ты собирался сделать, и знать, что не сделаешь этого никогда. Билл умер, и всем планам пришел конец. – У нее выступили слезы на глазах. – Нельзя отправиться в круиз в одиночку.
Ладонь Кевина легла на ее руку. Это прикосновение было добрым и успокаивающим.
– Но вы можете учиться гольфу, – сказал он. – А я с удовольствием покажу вам окрестности. Конечно, Керри не Средиземное море, но мы что-нибудь придумаем. Двое старых друзей всегда помогут друг другу.
– Но мы не старые друзья, – напомнила Вирджиния. Лицо Кевина осветила удивительно обаятельная улыбка.
– Я думаю, после этой беседы мы станем чертовски хорошими друзьями, – сказал он.
Когда Вирджиния пришла домой, на автоответчике было сообщение от Салли.
– Я позвонила только для того, чтобы узнать, как прошел урок, – сказал веселый голос невестки. – Я буду весь день дома, так что позвони мне, когда выпадет свободная минутка.
Вирджиния смотрела на телефон так, словно он обвинил ее в намерении бросить семью. Доминика, Лоренса и Джейми – их с Биллом. Господи, что она делает?! Болтает, флиртует… Да, флиртует с мужчиной, хотя единственным мужчиной в ее жизни был Билл, а он умер!
Вирджиния скомкала принесенную с собой афишу клуба, где значился благотворительный женский турнир, а также приводились часы работы стадиона. Как она могла весело и откровенно болтать с совершенно незнакомым человеком? Билл умер, и в мире больше не осталось радости. Смеяться и забыть о нем даже на минуту было изменой. Смеяться с другим мужчиной час с лишним было чудовищной изменой!
Вирджиния села на нижнюю ступеньку большой резной лестницы Килнагошелл-хауса, закрыла лицо руками и заплакала.
На следующий день ей принесли записку.
«Позвоните мне, если хотите сыграть легкую партию в девять лунок. – Почерк у Кевина был крупный и разборчивый. Он сообщил свой номер и закончил словами: – Я не настаиваю. Позвоните, если захочется».
Вирджиния не позвонила, а ночью ей приснился сон. Она видела вдалеке Билла, но никак не могла до него добраться. Утром Вирджиния проснулась такой разбитой, словно накануне вскопала огород. Чувство вины за вчерашнюю непринужденную беседу с Кевином давило на грудь, как жернов. Чтобы искупить эту вину, она встала рано и пошла к восьмичасовой мессе, надеясь, что знакомые слова, сказанные подслеповатым отцом Мактигом, проникнут в ее душу и вернут прошлое. Однако после смерти Билла месса перестала ей помогать. Она читала молитву механически, слова легко слетали с ее языка, но в них не было никакого смысла. Они не могли успокоить ее раньше и не помогали теперь.
Вирджиния вернулась домой разбитая и, пытаясь заглушить чувство вины, стала с остервенением выбрасывать барахло из сарая, стоявшего на заднем дворе. К середине дня она устала до изнеможения, и больше всего на свете ей хотелось провести вечер дома. Но она заранее обещала Мэри-Кейт и Дельфине сходить с ними во «Вдову», так что пришлось одеваться, подкрашиваться и брать такси.
Киснуть на глазах у Мэри-Кейт было нельзя, поэтому Вирджиния выпила бокал вина и съела рыбный пирог, которым славилась «Вдова».
– Желаю вам успешно освоить гольф, – сказала Дельфина, когда Вирджиния поведала им о своих приключениях.
– Значит, вы познакомились с Кевином Бартоном? Он всегда казался мне очень симпатичным мужчиной, – небрежно бросила Мэри-Кейт.
– Он такой и есть, – так же небрежно ответила Вирджиния. Она подняла глаза, увидела, что Мэри-Кейт улыбается, и вспыхнула. – А что?
– Ничего, – невинно ответила Мэри-Кейт.
Мэтт смотрел на пустой экран своего «ноутбука». Экран отражал свет лампочек, свисавших с потолка просторного чердака; курсор весело подмигивал ему. Как всегда, в комнате было тихо: разговаривать здесь не разрешалось. Сегодня утром были заняты лишь два стола из семи. За одним из них сидела пожилая писательница, которая сказала Мэтту на кухне, что заполняет налоговую декларацию и хочет сделать это в спокойной обстановке. Второй стол занимал Сиаран Хедли-Райан, что-то лихорадочно строчивший. Он просиживал здесь каждое утро с девяти до часу; при этом его пальцы ни на секунду не останавливались. Казалось, он не знал ни творческих простоев, ни приступов неуверенности в себе.
Мэтт смотрел в окно на голый, унылый пейзаж. Утро было ужасное: ветер гнул сосны и хлестал росшие у ворот рододендроны. «Чтобы у человека начался творческий простой, нужно сначала написать хоть что-нибудь», – тоскливо думал Мэтт. А он за все эти месяцы не написал ни одной приличной строки.
Прекрасная лирическая книга, о которой он так долго мечтал, роман, после опубликования которого все литературные светила становились бы в очередь, чтобы пожать ему руку, отказывался принимать форму. Впрочем, нет: кое-что у Мэтта получалось. Сценарий третьеразрядного телефильма, который никто не смотрит. Его страдающий от депрессии герой сбежал со страниц плохого научно-фантастического романа. Мэтт был заядлым читателем и знал разницу между барахлом и хорошей книгой. Как ни больно было признаться, но по сравнению с романами Салмана Рушди его книга была барахлом. У него не хватало смелости сказать Хоуп о том, как страшно целый день смотреть на экран и видеть на нем лишь несколько беспомощных фраз, которые на следующий день кажутся еще хуже.