Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Читали друг другу стихи. Некрасов — поэму «Несчастные» («Он мою вещь очень хвалит...»311), Фет — новые лирические произведения, от которых Некрасов приходил в восторг. «На закуску, — писал Некрасов Тургеневу 25 ноября (7 декабря) 1856 года, — вот тебе прелестнейшее стихотворение Фета, какими и он не часто обмолвливается.
У КАМИНА
Тускнеют угли. В полумраке Прозрачно вьётся огонёк, Так плещет на багровом маке Крылом лазурным мотылёк. Видений пёстрых вереница Влечёт, усталый теша взгляд, И неразгаданные лица Из пепла серого глядят. Встают ласкательно и дружно Былое счастье и печаль, И лжёт душа, что ей не нужно Всего, чего глубоко жаль»312.Насколько похвалы Фета были искренни? Поэзия Некрасова всегда была ему глубоко чужда, в своих публичных высказываниях он характеризовал её резко отрицательно, не признавая даже того «узкого», «ограниченного» значения, какое в ней видел его единомышленник Дружинин. Вряд ли между ними велись разговоры на общественные и философские темы — и Некрасов старался их избегать, и Фет, скорее всего, невысоко оценивал интеллектуальные способности собеседника. Но у них были другие, более «лёгкие» предметы для обсуждения: охота, дорожные впечатления, общие знакомые, женщины. Если говорили о поэзии, то, скорее всего, обсуждали тексты друг друга как профессионалы, а не как «вожди» противоборствующих направлений, тем более что торжество «некрасовского» направления не вызывало сомнений.
Именно в то время, когда приятели находились в Риме, до них дошли вести об ошеломляющем успехе сборника Некрасова, вышедшего в тот же год, что и третья книга Фета; современники, сопоставляя эти два события, признали безоговорочную и в общем заслуженную победу Некрасова. «Стихотворения Некрасова шибко идут, и в это короткое время книгопродавцы взяли у издателя до 1400 экземпляров. Не было примера со времени Пушкина, чтоб книжка стихотворений так сильно покупалась. Бедный Фет далеко отстал»313, — писал Тургеневу 10 ноября 1856 года Боткин, «болевший» скорее за Фета, чем за Некрасова. Никакой успех у публики не мог заставить Фета признать художественную и историческую правоту Некрасова, но известия о нём, конечно, настроение не улучшали.
В целом жизнь в Риме была невесёлая. Но настоящее потрясение случилось, когда брат и сестра уже подумывали о возвращении. 9 декабря 1856 года Александр II издал указ, согласно которому право на потомственное дворянство давал уже чин VI класса — на военной службе полковничий, независимо от рода и вида войск. Это значило, что получение Фетом вожделенного дворянского звания отодвигалось ещё на три ступени, становясь не то чтобы совсем недосягаемым, но требовавшим теперь усилий, которых даже такая заветная цель не стоила. Новый удар судьбы привёл Фета в замешательство. Похожие чувства испытывала и сестра, которая никак не могла оправиться от сердечной раны. Оба ощутили себя инвалидами, не имеющими надежды на будущее: «Несмотря на сравнительно молодые лета, мы как-то чувствовали с сестрою, что песенки наши спеты. В 36 лет в чине поручика гвардии я не мог рассчитывать на блестящую служебную карьеру. Точно так же, зная образ мыслей сестры, я не мог ожидать, чтобы она скоро оправилась от испытанного потрясения»314.
В мрачном настроении прошли последний месяц в Риме и остальная часть путешествия. В январе 1859 года Фет с сестрой переехали в Неаполь, где провели неделю, поселившись в районе Киай с видом на бульвар и залив. Осмотрели в музее коллекцию древней утвари, съездили в Помпеи, гуляли по живописным окрестностям. Согнанные неожиданно «невыносимо холодным» ветром с моря, просачивавшимся через плохие рамы и, не давая развести камин, наполнявшим комнаты дымом, отправились в Марсель. Оттуда ненадолго переехали в Париж, где тоже было холодно; повидались с Тургеневым, работавшим за письменным столом, закутавшись в несколько шинелей. Нанесли визит семье Виардо и посетили концерт знаменитой певицы. Репертуар, состоявший, по воспоминанию Фета, из «каких-то английских молитв», не произвёл впечатления; но неожиданное исполнение по-русски «Соловья» возбудило такой восторг в соскучившемся по родине поэте, что он, по собственному признанию, «вынужден был сдерживаться от какой-либо безумной выходки»315. Из Парижа «почти без оглядки» доехали до Дрездена, где с Надеждой случился тяжёлый приступ, казалось бы, давно вылеченной боли в спине, и через Варшаву, Брест и Киев направились прямо в Новосёлки.
Так завершилось второе заграничное путешествие Фета. Стихов «в дороге» он писал немного — больше впитывал, смотрел, размышлял, накапливал впечатления. Среди написанного — ряд необычных для него произведений, навеянных парижской жизнью: «Под небом Франции, среди столицы света...», «Всё вокруг и пестро так, и шумно...». Есть и такие, на создание которых автор был вдохновлён Лувром и другими собраниями древностей, как «Венера Милосская», а также несколько «итальянских»: «Даки», «Римский праздник». Но есть, как всегда, стихотворения как будто вне времени, передающие какие-то грёзы, вроде удивительного «Горного ущелья», написанного в октябре 1856 года в Париже:
За лесом лес и за горами горы, За тёмными лилово-голубые, И если долго к ним приникнут взоры, За бледным рядом выступят другие. Здесь тёмный дуб и ясень изумрудный, А там лазури тающая нежность... Как будто из действительности чудной Уносишься в волшебную безбрежность. И в дальний блеск душа лететь готова, Не трепетом, а радостью объята, Как будто это чувство ей не ново, А сладостно уж грезилось когда-то.Скорее всего тогда же написано одно из самых хрестоматийных его стихотворений
