Повседневная жизнь средневековой Москвы - Сергей Шокарев

Как можно видеть, средневековая баня в архитектурном отношении не представляла собой ничего особенного. Такие еще сохранились кое-где в российской глубинке. В комплексе боярской усадьбы баня располагалась на заднем, хозяйственном дворе или на огороде либо могла примыкать к хоромному строению, как и «столчаковская изба». Парились в ней, вероятно, поливая водой камни, заложенные в печь. Странно, что М.Г. Рабинович не пишет ни о камнях, ни о наличии или отсутствии печной трубы, поэтому неясно, как топилась зарядьевская баня — «по-белому» или «по-черному». Воду в нее доставляли из дворовых колодцев. Такие бани были распространены на дворах простых москвичей в XV—XVII веках. Большинство из них были одно- или двухкамерными, срубными; иногда встречаются бани с сенями или предбанником. Топили их чаще всего березовыми дровами, которые не дают искр, и, следовательно, можно было меньше опасаться пожара. Однако, как мы видели, пожаров всё равно боялись и запрещали топить бани летом, даже опечатывали их. С домашних бань брался ежегодный оброк

А. Олеарий оставил сходное описание домашней бани, правда, принадлежавшей иностранцу, живущему в Москве: «В этих банях устроены сводчатые каменные печи, в которых на высокой решетке помещается много камней. Из такой печи вдет отверстие в баню, которое они закрывают крышкою и коровьим навозом или глиною. Снаружи имеется другое отверстие — поменьше первого — для выхода дыма. Когда камни достаточно накалятся, открывается внутреннее отверстие, а внешнее закрывается, и сообразно тому, сколько требуется жара, наливают на камни воды, иногда настоянной на добрых травах. В банях по стенам кругом устроены лавки для потенья и мытья — одна выше другой, — покрытые кусками холста или тюфяками, набитыми сеном, осыпанные цветами и разными благовонными травами, которыми утыканы и окна. На полу лежит мелко изрубленный и раздавленный ельник, дающий очень приятный запах и доставляющий большое удовольствие»{440}.

Почетное место занимала баня (мыленка) и в комплексе царской резиденции. При Алексее Михайловиче она находилась на втором этаже Теремного дворца. В нее вели специальные «мовные» сени из опочивальни. В «предмылье» (предбанник) раздевались, здесь же лежала и «мовная стряпня» — колпаки, простыни, опахала. Сама царская баня, по описанию И.Е. Забелина, была обустроена со всеми возможными удобствами:

«В углу стояла большая изразчатая печь с каменкою, или каменицею, наполненною “полевым круглым серым каменьем”, крупным, который назывался спорником, и мелким, который назывался конопляным. Камень раскаливался посредством топки внизу каменки. И каменка, и эта топка закрывались железными заслонами. От печи по стене, до другого угла, устроивался полок с несколькими широкими ступенями для входа, как и в теперешних банях. Далее по стенам до самой двери тянулись обычные лавки. Мыленка освещалась двумя или тремя красными окнами с слюдяными оконницами, а место на полке — волоковыми… Двери и окна со вставнями и втулками обивались красным сукном по полстям, или войлоку, с употреблением по надобности красного сафьяна и зеленых ремней для обивки двери. Оконный и дверной прибор был железный луженый. Окна завешивались суконными или тафтяными завесами. В переднем углу мыленки всегда стояла икона и поклонный крест…

Когда мыльня топилась, т. е. изготовлялась для мытья, то посреди нее ставили две липовые площадки (род чанов или кадей ушата в четыре), из которых в одной держали горячую, в другой — холодную воду. Воду носили в липовых изварах (род небольших ушатцев, или бадей), в ведрах и в шайках (1684 г., в августе, в село Коломенское в мыленку взято 2 кади липовых облых по 30 ведр, 2 кади по 20 ведр, четыре извары липовых же по 5 ведр, 20 ушатов, 20 гнезд ведр), наливали медными лужеными ковшами и кунганами, щелок держали в медных же луженых тазах. Квас, которым обливались, когда начинали париться… держали в туезах — больших берестяных бураках. Иногда квасом же поддавали пару, т. е. лили его в каменку на раскаленный камень спорник Нередко для того же употреблялось и ячное пиво. Мылись большею частью на свежем душистом сене, которое покрывали, для удобства, полотном и даже набивали им подушку и тюфяки. Кроме того, на лавках, на полках и в других местах мыленки клались пучки душистых, полезных для здоровья трав и цветов, а на полу разбрасывался мелко нарубленный кустарник — можжевельник, что всё вместе издавало весьма приятный запах». 

Забелин сообщает интересную подробность о вениках — ими брали оброк с крестьян подмосковных волостей: «В течение года обязывались доставить про царский обиход: крестьяне Гвоздинской волости 320 веников, Гуслицкой 500, Селинской 320, Гжельской 500, Загарской 320, Раменской 170, Куньевской 750, села Новорожественного 130; всего 3010 веников. Впрочем, не всегда этот оброк поставлялся натурою: крестьяне нередко платили мовным истопникам, вместо веников, деньгами, по 23 алтына 2 деньги за сотню»{441}.

Вода выводилась по желобам, а если баня, как в Теремном дворце, находилась на втором этаже, пол в ней выстилался свинцовыми досками, по швам запаянными оловом. Такую работу в 1681 году выполнял мастер водовозного дела Иван Охов. В те времена не знали о вредных для организма свойствах свинца; его присутствие в царской бане, несомненно, не могло не оказать влияния на здоровье царя Алексея Михайловича, скончавшегося в 47 лет.

Бани были далеко не у всех горожан. Не имевшие собственных бань мылись в общественных, городских, которые также именовались «наротцкими» (народными) или торговыми, поскольку, как и кабаки, сдавались на откуп. По свидетельству Флетчера, Борис Годунов в бытность боярином получал с московских бань доход в 1500 рублей. Располагались они чаще всего на реках — Москве-реке, Неглинной и Яузе, однако встречались и среди городской застройки, вдали от водоемов. Например, один из переулков между Никитской и Тверской шел «мимо бань вражком»{442}. Число таких бань в Москве XV—XVII веков неизвестно, но в конце XVIII столетия их насчитывалось 70.{443} Посещали общественные бани и приезжие. Здесь можно было не только помыться, но также остановиться на ночлег и поесть. Содержателям бань строго предписывалось «табаку, и карт, и зерновых костей у себя не держать и не продавать», однако этот запрет нарушался. Общественные бани производили сильное впечатление на иностранцев. Предоставим слово А. Олеарию:

«Баня была разгорожена бревнами, чтобы мужчины и женщины могли сидеть отдельно. Однако входили и выходили они через одну и ту же дверь, притом без передников; только некоторые держали спереди березовый веник до тех пор, пока не усаживались на место. Иные не делали и этого. Женщины иногда выходили без стеснения голые — поговорить со своими мужьями.

Они в состоянии переносить сильный жар, лежать на полке и вениками нагоняют жар на свое тело или трутся ими (это для меня было невыносимо). Когда они совершенно покраснеют и ослабнут от жары до того, что не могут более вынести в бане, то и женщины, и мужчины голые выбегают, окачиваются холодною водой, а зимою валяются в снегу и трут им, точно мылом, свою кожу, а потом опять бегут в горячую баню. Так как бани обыкновенно устраиваются у воды и у рек, то они из горячей бани устремляются в холодную. И если иногда какой-либо немецкий парень прыгал в воду, чтобы купаться вместе с женщинами, то они вовсе не казались… обиженными…»{444}

Такие отзывы содержат и другие западноевропейские описания России. В 1678 году участники польского посольства, среди которых был и чех Таннер, рискнули посетить русскую баню, но остались недовольны: «Ради любопытства некоторые из нас захотели посмотреть на нее и по принятому у нас обыкновению пришли покрытыми, думая, что здесь моются так же, как и в наших краях, но с первого же шага заметили разницу: дверь, увидели мы, отворена, окна не заперты, но в бане было все-таки очень жарко. Как завидели москвитяне нас покрытыми — сами они безо всякого стыда были голы совершенно, — так и разразились хохотом. Прислуги тут нет, банщика и цирюльника тоже; кому надо воды, тот должен был сам спускаться к реке. Мы побыли там немного и ушли сухими, как пришли, поглядев на их способ мыться, как они вместо того, чтобы тереться, начали хлестать себя прутьями, орать, окачиваться холодной водой да, сверх того, при детях выделывать непристойные телодвижения. Нам стало противно, мы со смехом и вышли. Так же моются, видели мы, и женщины и тоже голыми бегают взад и вперед, не стесняясь»{445}.

Удивлявшее иностранцев соседство моющихся мужчин и женщин действительно было нормой. «Стоглав» свидетельствует, что в бане находились вместе не только миряне, но и монахи — «мотюца в банях мужи и жены, и чернцы и черницы в одном месте без зазора», что было строжайше запрещено. Тем не менее этот обычай продолжал существовать; только в XVIII веке были установлены мужские и женские дни, дожившие до нашего времени. Однако уже в XVII столетии в Москве существовали раздельные бани. В 1620 году упоминаются на реке Неглинной «бани Ивана Гладина — баня мужская, под нею земли вдоль 12 сажень, поперек 6 сажень, баня женская, под ней земли вдоль 12 сажень, поперек 8 сажень»{446}.