Повседневная жизнь средневековой Москвы - Сергей Шокарев

Удивлявшее иностранцев соседство моющихся мужчин и женщин действительно было нормой. «Стоглав» свидетельствует, что в бане находились вместе не только миряне, но и монахи — «мотюца в банях мужи и жены, и чернцы и черницы в одном месте без зазора», что было строжайше запрещено. Тем не менее этот обычай продолжал существовать; только в XVIII веке были установлены мужские и женские дни, дожившие до нашего времени. Однако уже в XVII столетии в Москве существовали раздельные бани. В 1620 году упоминаются на реке Неглинной «бани Ивана Гладина — баня мужская, под нею земли вдоль 12 сажень, поперек 6 сажень, баня женская, под ней земли вдоль 12 сажень, поперек 8 сажень»{446}.

Баня играла важнейшую роль в жизни каждого москвича. В нее часто ходили во время постов, ее нужно было посещать после ночи, проведенной с женщиной. Обязательным был поход в баню после первой брачной ночи. Дворцовые разряды упоминают поход в мыленку как обязательный элемент царской свадебной церемонии. Например, на свадьбе царя Михаила Федоровича и княжны Марии Владимировны Долгоруковой были «у мыленки князь Андрей Васильевич Хилков да постелничей Констянтин Михайлов. У воды: Дмитрий Лодыгин да Василей Полтев»{447}. В бане молодых обмывали вином и медом — этот обычай сохранился с языческих времен и должен был способствовать благоденствию семьи и рождению детей. В бане невеста должна была продемонстрировать свидетельство своего добрачного целомудрия — сорочку и простыню, которые прятали и хранили. После бани новобрачная посылала супругу дорогую сорочку, расшитую жемчугом.

Посещение бани рассматривалось в Средние века как признак принадлежности к русской, православной культуре. Отказ ходить в баню приравнивался к еретичеству. В пренебрежении баней обвиняли, например, Лжедмитрия I, что стало для современников одним из свидетельств его самозванства. Вместе с тем сама баня считалась нечистым местом, особенно в сельской местности. По народным поверьям, именно туда шел колдун в то время, когда все православные шли в церковь. Такое поведение приписывалось тому же самозванцу. Поздняя историческая песнь гласит:

Весь народ да весь пошел на службу на христианскую,А Гришка да разстрижка со своею царицею Маришкой,Мариной Ивановной, князя Литовского дочь,Они не на службу христовскую пошли,Пошли в парную баенку,В чистую умывальню.

Баня, находившаяся у воды, считалась местом обитания нечистой силы — банника (обнаженного карлика) или банницы (одноглазой старушки), — которая могла навредить людям. Поэтому банных духов кормили, оставляя им домашнюю снедь. В бане происходили роды, причем даже царицыны. Здесь также гадали, совершали магические обряды для выздоровления и попросту лечили, разминая тело, прикладывая примочки, травы и т. д. До наших дней баня считается местом сосредоточения нечистой силы и совершения магических обрядов. Еще бы — ведь в ней человек снимал даже нательный крест, оставался беззащитным перед таинственными стихиями огня и воды, совместно творившими то волшебство, которое именуется русской парной{448}.

«Кыш на Кукуй!»

На протяжении своей многовековой истории, вплоть до XX столетия, Москва была мононациональным, русским городом. При этом ее обширность и уникальное географическое расположение между Западной Европой и Азией придавали весьма существенное значение небольшим иноземным колониям. В Москве жили представители десятков различных народов, как подданные Российского государства, так и приезжавшие из-за рубежа. Их поселения придавали городу своеобразную экзотику, которая была чужда большинству российских городов, за исключением, может быть, окраинных.

Известия о чужеземцах, селившихся в Москве, встречаются в источниках с XIV века. В описании пожара 1389 года упоминается двор армянина Авраама. Уже при Дмитрии Донском в Москве существовала значительная колония купцов-сурожан. Десять сурожан участвовали в походе Дмитрия Донского на Куликово поле (впрочем, не все они были уроженцами Крыма — сурожанами звались и русские купцы, торговавшие с Сурожем). При Донском упоминаются Андрей Фрязин и его дядя Матфей Фрязин — итальянцы. В 1408 году в Москву из Литвы выехал князь Свидригайло, сын литовского великого князя Ольгерда и тверской княжны Ульяны, враждовавший со своим двоюродным братом великим князем Витовтом. Вместе с Свидригайло приехали литовские и южнорусские князья и бояре. Традиционно в Москве было много греческих выходцев — спутников московских митрополитов, ставленников Константинополя. Огромную роль в истории русской культуры сыграл иконописец Феофан Грек, работавший в Новгороде и Москве.

С конца XIV века появляются в Москве выходцы из Золотой Орды — не только послы и торговцы, но и новые слуги великих князей. Царевич Серкиз (Черкиз) прибыл на службу к Дмитрию Донскому, крестился с именем Иван и получил владение, в его честь называвшееся Черкизово. В 1393 году приняли крещение три знатных татарина — Вахты Хозя, Хидырь Хояз и Мамат Хозя, получившие имена Анания, Азария и Мисаил — «и была радость велика в граде Москве». Крестил их сам митрополит Киприан, а присутствовали на обряде «великий князь, и вси князи, и боаре их, и весь народ града Москвы»{449}.

Одна из немногих московских берестяных грамот, найденная при раскопках в Кремле в августе 2007 года и датируемая рубежом XIV—XV веков, представляет собой перечень имущества некоего Турабия (судя по имени, выходца из Орды), жившего на Подоле в Кремле. Он владел большим стадом — в грамоте дается внушительный перечень ездовых и «страдных», пашенных лошадей — и, вероятно, землями. В документе также перечисляются «молодые люди», служившие Турабию и, видимо, составлявшие его дружину. Многие из них, как и господин, были татарами — упоминаются имена Елбуга, Баирам, Ахмед.

Приток выходцев из Орды усилился в княжение Василия II в эпоху распада Золотой Орды. В 1446 году казанский хан Улу-Мухаммед послал на помощь Василию II против Дмитрия Шемяки сыновей Касима и Якуба. Царевичам удалось соединиться с войском сторонников низложенного великого князя и способствовать его победе. Затем они остались на службе у московского князя и вместе со своими отрядами участвовали в военных походах его воевод. В конце правления Василия II Касим получил в удел Городец Мещерский, где под протекторатом Москвы было создано Касимовское ханство.

Потомки татарской и ногайской знати вошли в состав российского дворянства, многие роды заняли видное положение в среде московской аристократии. В XV—XVII веках боярами, окольничими, думными дворянами, стольниками, воеводами служили князья Мещерские, Сулешовы, Урусовы, Ширинские-Шихматовы, Юсуповы; Апраксины, Барановы, Баскаковы, Бахметевы, Беклемишевы, Бибиковы, Вельяминовы, Годуновы, Измайловы, Карамышевы, Комынины, Мансуровы, Нарбековы, Огаревы, Сабуровы, Талызины, Тургеневы, Ха-ныковы, Юшковы и др.{450}

Согласно старинному московскому преданию, Ордынский посольский двор располагался в Кремле на том месте, где впоследствии митрополитом Алексием был основан Чудов монастырь. Специальное исследование Т.Д. Пановой установило недостоверность этого сообщения. Ни летописи, ни акты не сохранили упоминаний об этом подворье в Кремле как в XIV веке, так и в более раннее время{451}. Более вероятно, что Ордынский посольский двор находился в Замоскворечье, где в XVI—XVII веках существовала Татарская слобода — место компактного проживания татар.

Впервые слобода упоминается в 1619 году. Вероятно, тогда же возникло и мусульманское кладбище за Калужскими воротами Земляного города, о существовании которого известно из жалобы (1638) жителей Татарской слободы на ямщиков Коломенской слободы: те распахали их старинное кладбище — «на могилах каменья сломали и кирпич развозили и могилы многие разорили». Ямщики оправдывались тем, что получили эти земли по царскому указу. Однако царь указал «то их прежнее татарское кладбище отмерить вдоль и поперег по сту сажень, а ямщикам того их кладбища и никакой порухи чинить не велено». (При Петре I над татарским кладбищем нависла новая угроза — эти земли облюбовал статский советник, а впоследствии генерал-лейтенант Ф.В. Наумов, намереваясь выстроить здесь загородный двор. Захватчик уже начал сваливать на могилах стройматериалы, но царь распорядился оставить кладбище в покое. Некрополь был ликвидирован после чумной эпидемии 1771 года, а новое татарское кладбище создано неподалеку от Даниловского{452}.)

Переписные книги Татарской слободы 1669 и 1672 годов показывают, что здесь жили в основном переводчики и толмачи, а также «кормовые иноземцы», как татары (Янгур Бегишев, Тугей Имев, Тюгей Кангулов), так и европейцы (капитан Григорий Барановский). Были здесь и владения московских дворян и приказных. В челобитной в защиту татарского кладбища на первом месте среди жителей слободы упоминаются татарские князья и мурзы. Однако и тогда большинство слобожан составляли переводчики и толмачи. Согласно переписи 1669 года, в Толмачевской (Толмацкой) слободе жили приказные, а также несколько толмачей, носивших русские имена. Толмачевская слобода, располагавшаяся к западу от Ордынки (ныне о ее существовании напоминают Большой, Малый и Старый Толмачевские переулки), видимо, когда-то выделилась из Татарской слободы. В 1634 году в ней жили переводчики и толмачи Посольского приказа, которые переводили не только с татарского, но и с других языков. Вероятно, со временем в Толмачевской слободе стали селиться переводчики и толмачи, не являвшиеся татарами. Переписи слободы 1639 и 1671 годов показывают, что здесь располагались дворы толмачей, «кормовых иноземцев», подьячих, а также владение стрелецкого головы Б. К Пыжова, в числе других пострадавшее от пожара 1 июня 1671 года{453}.