Вдоль берега Стикса - Евгений Луковцев

— Ну? — сказал старик, уверенный, что собеседник поймёт суть вопроса.

— Я был голоден. — Алька не мог собрать мысли, поэтому решил рассказать всё, а там уж сами пусть решают. — У меня не осталось денег. И скрипки не было.

— Музыкант? — радостно хлопнул себя по ноге молодой.

— Жора! — старик укоризненно покачал головой. — Это всё потом. Сперва дело!

— Да, музыкант, — подтвердил Алька. — Но скрипку мою испортили, а больше я ничего не умею. И тогда подошёл человек, предложил заработать.

— Как?

— Отнести письмо.

— Это? — рыжий показал комок мятой бумаги со сбитыми печатями.

— Да. Он сказал, что это очень ценное письмо. Я должен был спрятать его и пронести с собой…

Тут Алька задумался, стоит ли упоминать при этих людях про Стикс? Вдруг это не просто загулявшие горожане, а какая-нибудь местная инквизиция?

— Пронести куда? — старик растянул последнее слово так, что сомнения пропали.

— В соседний… город. За большой черной рекой. И там отдать одному… Моему знакомому.

— Как вы думаете, mea equites, он дурачка валяет или на самом деле не осознает, что произошло? — спросил рыжий у своих друзей.

— Благородные доны, я сейчас вообще мало что осознаю, — Алька не запомнил, как обратился к товарищам рыжий, поэтому ляпнул первый титул, пришедший в голову. — Мне бы, с вашего позволения, присесть. А лучше прилечь, а еще лучше — выпить как следует. Я бы тогда вам всё рассказал, что хотите. Я бы и вас с удовольствием угостил, потому что тут рядом в кабаке есть просто прекрасное пиво. Но у меня денег нет. Я потому-то и попал в историю, что человек, давший мне письмо, обещал хорошо заплатить. Но уже там, на месте.

Четвертый из их жутковатой компании, пока что молча стоявший в стороне, сделал пару больших шагов к месту расправы. Вот уж кто был самым странным из всех! Широкоплечий, грузный, с кожей настолько бледной, что не надо было смотреть в лицо, чтобы определить мутацию. Волосы, рядом с которыми седые пряди старика казались грязно-серыми, два бездонных колодца зрачков, в свете факела изменивших цвет с бело-ледяного на кровавый рубин… Albus oculocutaneous (*самая тяжелая форма альбинизма, поражающая кожу, волосы и глаза). Понятно, почему он носит просторный балахон и прячет голову под капюшоном. Бледное лицо, всегда находясь в тени, выглядит серой маской мертвеца, зато лишенная пигмента кожа не пойдёт волдырями на свету.

Альбинос встал над трупами, подумал немного, выбрал ближайший. Поднял одной рукой и швырнул на дорогу.

— Спасибо, Зверь! — кивнул рыжий. — Так что, милейший, этот человек тебя нанял?

Опознать было трудно, разве что по некоторым деталям одежды. Алька подтвердил.

— Только я не понимаю. Зачем же он тогда?..

— Поздравляю вас, друзья, мы установили посредника, но по привычке пришибли его. И теперь вряд ли сможем найти заказчика.

— Между прочим, Меч, это не «мы пришибли», — поправил рыжего старик. — Это ты его пришиб. Хотя я просил не усердствовать, оставить хоть одного языка.

— Отбивная! Из языка! — неожиданно вырвалось у Альки.

— Что? — удивился старик.

— Есть очень хочется, — он сам не понимал, как может говорить такое, стоя в шаге от зверски покалеченного тела. — Может, господа всё-таки изволят переместиться в кабачок?

— Жорик, твоя работа?

— Да, пожалуй, я переборщил с болеутолением. Эка его пробило! Пожалуй, он так долго не протянет, надо кормить.

— Я вижу у этого тела на поясе кошелёк, — Альку было уже не заткнуть. — Это деньги, обещанные мне за работу, но я с удовольствием пожертвую их на жаровню отбивных и кувшин вина. Или окорок и не менее четырех кварт пива!

Он поднял на незнакомцев умоляющие глаза.

— Для каждого из вас, разумеется! Соглашайтесь, благородные доны!

— Согласимся, Мор? — вскричал молодой и хихикнул. — Не вижу, почему бы четырем благородным донам сегодня не выпить!

Старик крякнул с досады, что разговор откладывается, и посмотрел на рыжего. Меч поддержал.

— Я за! Когда еще выпадет возможность расслабиться до, а не после? Последний раз нас вот так, по доброй воле, угощали лет шестьсот назад. Помнишь старину Альбрехта?

Мор перевёл взгляд на альбиноса. Зверь просто молча кивнул. Тогда старик поправил перевязь, сдвигая колчан с коротким луком за спину, и махнул рукой.

— Ладно, берите его. Только аккуратнее, я вас прошу! А то он в таком состоянии, как бы не рассыпался по дороге.

* * *

Дальнейшее Алька помнил обрывочно, как в тумане.

Из наиболее ярких, осталось воспоминание об огромном куске жареного мяса, целой туше, которую им подали, стоило брякнуть золотой монетой о барную доску. И о литровой кружке пива, которую он едва не выглохтал в одно горло, залпом. И выпил бы, не вмешайся Жор, который силком вырвал из рук выпивку и моментально прикончил остатки сам.

— Ты не налегай, сдерживай себя, иначе потом только хуже будет. Уж я-то знаю, — заявил он и хитро подмигнул.

Сдерживать такой дикий голод было тяжело, но Алька пообещал. Четверть часа спустя обещание было нарушено, потому что его развезло с первой обильной дозы, упавшей в пустой желудок. Ужраться до смерти не удалось только потому, что неизвестные спасители требовали рассказывать, рассказывать всё обстоятельно и в подробностях.

А что ему теперь было скрывать? Он рассказывал. Как поругался вдрызг с Азраилом (при этом имени вся четверка переглянулась и отставила кружки). Как два дня скитался по незнакомому миру без денег, без крова и без работы. Как его вышвырнули даже из самого дрянного кабака в этом городе, стоило лишь заикнуться о кредите.

Вот после того случая его и нашёл вербовщик. Можно сказать, подобрал на улице, обогрел в ближайшей таверне. Подпоил, конечно же. А иначе Алька в жизни бы не взялся за такую подозрительную работу.

Это же только представьте, отнести запечатанный конверт и передать. Куда? — в другой мир. Кому? — дьяволу. И за сколько? — за мешок квадратных увесистых золотых монет. Примерно на килограмм чистого золота, в пересчёте. А где искать Азраила? — так вот адрес. Всё просто. Алька выпил еще кружку и согласился.

Это потом, на утро, протрезвев, он понял: условия слишком просты, награда слишком велика, а цель слишком совпадает с его собственными желаниями. Ведь за то, чтобы найти Азраила и попросить у него прощения, Алька сейчас отдал бы даже свою скрипку. Но скрипки больше не было, а было только письмо в увесистом плотном конверте, прошитом по контуру белыми нитками, а для верности проштампованном на каждом сгибе выпуклой сургучной печатью.

Строго говоря, Алька попросту струсил. Он помнил, как Азраила встречали во