Девушка с «Края Света» - Лия Флеминг

Глава 18

Она видела среди лютиков темноволосую детскую головку, ветер теребил дочкины бантики и кудряшки; она побежала к ней через луг, но дочка исчезла, ее внезапно скрыли из виду крапива и высокая, пожелтевшая трава. Она кричала, звала, но ответа не было.

Миррен проснулась от холода, он разбудил ее, вырвал из сна, лишил надежды догнать Сильвию. И почему она проснулась?

Приди ко мне в полночной тишине,Приди ко мне молчанием во снах…[8]

Неожиданно для себя она произнесла строки из «Эха», своего любимого стихотворения Кристины Россетти[9]. Она снова заснула одетая, лежа поверх одеяла, и ее привел в сознание ледяной воздух спальни. Так засыпать вошло у нее в привычку – одолевала лень.

Было воскресенье. Нужно было подоить два десятка коров. Но зато сегодня она не готовила завтрак для мужчин, и у нее будет время на себя – во всяком случае, она так думала, раскалывая лед в кадке. Не забыла она принести дров и затопить печь «Рейберн», чтобы заработал задний бойлер.

Зря она засыпает, не раздевшись, под затхлыми одеялами. Она открыла ставни и посмотрела на февральское утро.

Серое небо, а на севере совсем темное. Тут и барометр не нужен, и так понятно, что ветер несет снег. В уголках ее сознания зашевелились и поползли старые страхи – все ближе, ближе. Ей стало не по себе. Она ненавидела снег.

Придется снова колоть топором лед в водяной цистерне. Вот что ей предстояло сделать: натаскать ведрами воду в хлев для скотины, вычистить навоз, покормить кур, пойти в поля и посмотреть овец. Слава богу, большинство собрались на склоне ближе к ферме, но были и те, что бродили на самом верху, их нужно было согнать оттуда.

Грузовик не привезет сегодня из лагеря военнопленных Курта и Дитера, поэтому у нее не будет помощников на вечерней дойке. Сегодня они пойдут в церковь в Скарпертоне, а потом вернутся к себе в лагерь к воскресному обеду.

Если погода прояснится, то, возможно, Флорри заглянет, как обычно, на чай, когда будет возвращаться из Уиндебанка, где проводит занятия в воскресной школе. После возвращения Миррен они заключили своеобразное перемирие. Флорри нравилось присматривать за невесткой, так, на всякий случай. Даже после всех этих трезвых месяцев никто пока не мог поверить, что она взялась за ум.

Воскресенье или нет, все было то же самое – надо было опустошить у коров вымя и собрать молоко. Новая девочка, Дорин, навещала родителей, скотник ушел в деревню Ригг к своей зазнобе. Если непогода закроет дороги, Миррен окажется перед кучей проблем, и решать их придется ей самой в одиночку.

Нужно будет починить снежные ограды после оползня, случившегося перед Рождеством, а еще у них осталось мало корма для скотины.

В случае ненастья Флорри направится прямиком домой в Скар-Хед, и Миррен будет избавлена от ее нескончаемой болтовни о новой работе Бена на ферме под Йорком. Он писал Флорри, а не ей. Что тут скажешь? Она оттолкнула его, и у него теперь другая жизнь. Ну и хорошо, удачи ему.

Флорри находила утешение, посещая капеллу и участвуя в делах общины, и, кажется, думала, что это нужно и Миррен, чтобы она нарушила свое одиночество и стала более общительной. Когда она подсядет к тарелке с беконом и яйцами, ее уже не остановишь. У Миррен болели уши от ее нытья, что, мол, ей нечего надеть, нет новой одежды. А у кого она есть после шести лет войны и двух голодных послевоенных? Все только и знали, что штопать и перелицовывать старье.

Карточки на одежду не слишком ее волновали, это была наименьшая из ее проблем. Как она справится с фермой, когда Курт и Дитер вернутся в Германию? Ей повезло с ними. Они стали для нее почти что родными. Оба были из крестьянских семей, и их не надо было ничему учить. Она следила, чтобы они нормально питались и не теряли силу. Фермерская жизнь не знает ни военных зон, ни языковых барьеров, и это правильно…

Тут Сэм Ланд, пастух, отвлек ее от раздумий. Он заговорил о кругах, которые были на той неделе вокруг луны, и о том, что нынче Сретение. Ему не нравились нынешние знаки природы. Вот и солнце пробилось сквозь тучи…

– Ох, миссис Сойерби, три кольца – это не к добру. Мутная луна тоже к снегу. – Он вздохнул, сдвинул на лоб шапку и, прищурясь, взглянул на небо. – По мне, так лучше увидеть волка, нападающего на отару, чем солнце сретенским утром.

Она лишь отмахнулась от его предостережения и не обратила внимания. Всем известно, что февраль – капризный месяц: то белый, то черный, то снег, то дождь. Только дураки думают, что зима позади. Чаще всего она и не начиналась до середины января, но нынче у них были такое плохое лето и суровый декабрь, что мягкий Новый год мог бы все выровнять. Но разве можно ждать от жизни справедливости?

Миррен была рада, что Рождество позади. Флорри хотела все сделать по традиции: ездить в гости на другие фермы, играть в карты и петь рождественские гимны. Миррен тоже немного поучаствовала в празднике и пригласила немцев на обед, ведь уже отменили запрет на неформальные отношения с военнопленными. Зарубила петуха и приготовила некое подобие рождественского пудинга, чтобы продемонстрировать свою добрую волю, но ее сердце не радовалось. Все эти хлопоты вытягивали из нее последнюю энергию.

Рождество несет радость детишкам и семьям, и оно очень опасное время для людей пьющих. Флорри скучала по веселым и шумным йевелловским праздникам, какие устраивались до войны и до… Нет, лучше об этом не думать…

Теперь их осталось трое – Миррен, Том и Флорри, да еще постояльцы в Крэгсайде, если повезет. «Край Света» пустовал. Поток пациентов к зиме иссяк – им было слишком неуютно в холодном доме, зависящем от любых капризов погоды.

Дядя Том любил чувствовать себя главным и каждую неделю давал ей распоряжения, словно какой-то наемной работнице, а Миррен иногда хотелось, чтобы он не вмешивался и позволил ей делать все так, как она считала правильным.

– Миррен Сойерби, ты превращаешься в старую каргу, – шутила Флорри. – Ты только посмотри, как ты себя запустила. Когда ты гляделась в зеркало в последний раз? Бен тебя не узнает, – усмехалась она, словно Миррен это интересовало.

Временами она чувствовала себя такой же старой, как эти холмы, и ей казалось, будто она несет на своем горбу все беды этого мира.

Носила она всегда что-то из своего обычного набора видавшей виды верхней одежды: армейские шинели, наследство Бена, куртка местной самообороны, в которой она тонула, и несколько изношенных макинтошей. Возле кухонной плиты всегда стоял один из них, жесткий от мороза, словно часовой на посту, а другие сохли над плитой на веревке. Когда промокали все, она накрывалась мешком, по примеру Сэма. Овцам плевать, как ты выглядишь в непогоду.