История помнит - Михаил Докучаев

“Мое падение началось тогда, — заявил Ягода, — когда Рыков ... предложил мне скрывать от партии свои правые взгляды. Был один Ягода — член партии, и стал другой Ягода — изменник Родины, заговорщик”.

“... Я знаю свой приговор ... Я не хочу лицемерить и заявлять, что я хочу смерти ... Тяжело умереть с таким клеймом ... Я обращаюсь к суду с просьбой, если можно, простите” (СО. С.696).

12 марта в 21.25 вечера военная коллегия Верховного суда удалилась в совещательную комнату для вынесения приговора. Совещание длилось шесть с половиной часов и закончилось в 4.00 утра 13 марта 1938 года. Вынесенный приговор гласил:

Именем закона Союза Советских Социалистических Республик. Военная коллегия Верховного суда Союза ССР в составе: Председательствующего — Председателя военной коллегии Верховного Суда Союза ССР армвоенюриста В.В.Ульриха, членов: заместителя председателя военной коллегии верховного Суда Союза ССР корвоенюриста И.О.Матусевича и члена военной коллегии Верховного суда Союза ССР диввоенюриста Б.И.Ивлева, при секретаре — военном юристе 1 ранга А.А.Батнере, с участием государственного обвинителя — Прокурора Союза ССР тов. А.Я.Вышинского и членов Московской коллегии защитников т.т, И.Д.Брауде и Н.В.Коммодова — в открытом судебном заседании в г. Москве, 2-13 марта 1938 года рассмотрела дело по обвинению Н.И.Бухарина, А.М.Рыкова, Г.Г.Ягоды, Н.Н.Крестинского и других (всего 21 человек) в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-1а, 58-7, 58-9, 58-11 УК РСФСР, Иванова, Зубарева, Зеленского — предусмотренных также ст. 58-13 УК РСФСР.

Военная коллегия Верховного суда Союза ССР приговорила: 18 человек к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего личного имущества, Д.Д.Плетнева — к тюремному заключению, сроком на 25 лет, X.Г.Ракововского — к 20 годам и С.А.Бессонова — к 15 годам тюремного заключения.

На этом закончился процесс по делу антисоветского “правотроцкистского блока”, длившийся десять дней. И нужно сказать и отдать должное, что до последнего момента все подсудимые вели себя и держались стойко и твердо, не сгибаясь под тяжестью предъявленных им обвинений. Они смело вступали в полемику с прокурором, доказывали свою правоту, сознавали свою вину, но готовы были идти на все, лишь бы в какой-то степени защитить свою былую честь и дела, которые они совершали до того, как связали свою судьбу с “правотроцкистским блоком”.

Они правильно оценивали существо своего морального и политического падения и связывали его с изменником и предателем Троцким и двуличным “идеологом” Бухариным.

Подсудимые подтверждали, что к ним не было применено физического насилия в ходе следствия, а даже наоборот, некоторые из них, как, например, Бухарин, Бессонов, Крестинский, Раковский и другие, сами задавали излишнюю работу следственным органам, хотя при этом пользовались правом получения литературы и работы над своими научными трудами.

Самое главное, что никто из них не пытался делать заявления о каком-либо физическом или моральном давлении на них, в целях получения нужных следствию показаний. Даже на вопрос прокурора на процессе о том, имеют ли они заявления по тому или иному случаю, отвечали отрицательно. Если бы на них было какое-то давление, то несомненно, что такие обвиняемые, как Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, знавшие хорошо юридическое право и выступавшие порой на процессе резко против Вышинского, не замедлили бы заявить об этом.

Зато Троцкий, нужно сказать, давал о себе знать из-за границы. Он много шумел в отношении этого и других процессов в Москве, заявляя, что судят его единомышленников за идеи. В своих публикациях он писал о Крестинском, Раковском, Розенгольце, давая им высокопарные характеристики и понося при этом Сталина. Он подчеркивал свою солидарность с ними, протестовал против судилищ и преследований в Советском Союзе.

Однако в это время и после звучал также и здравый смысл в заявлениях и высказываниях иностранных представителей о прошедших процессах и особенно о последнем. Так, американский журналист Уолтер Дюранти, присутствовавший на процессе, впоследствии писал в своей книге “Кремль и народ”: “Это был, по существу, заключительный процесс, потому что к этому времени дело стало ясным: прокуратура овладела фактами и научилась распознавать врагов доморощенных и импортированных. Прежние колебания и сомнения теперь рассеялись, так как процессы один за другим (и в особенности, по-моему, процесс “генералов”) постепенно восполнили картину, которая во время убийства Кирова была столь не ясной и хаотичной ...”.

Последний московский процесс давал ответ не только на вопросы о том, кто убил Кирова и других видных советских и партийных деятелей, он поставил точку в деле ликвидации основ “пятой колонны” в Советском Союзе.

По этому поводу бывший американский посол в Москве Д.Э.Дэвис, когда Германия напала на СССР, писал: “В России не было так называемой “внутренней” агрессии, действовавшей согласованно с немецким вермахтом ... В России не оказалось судетских генлейнов, словацких тиссо, бельгийских дегрелей или норвежских квислингов. Все это фигурировало на процессах 1937-1938 годов, на которых я присутствовал лично, следя за их ходом ...

Теперь совершенно ясно, что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в свое время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью решительного и энергичного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне. Оно основательно взялось за работу по очистке и освобождению страны от изменнических элементов. Все сомнения решились в пользу правительства.

В России 1941 года не оказалось представителей “пятой колонны” — они были расстреляны. Чистка навела порядок в стране и освободила ее от измены”.

С этими выводами американского посла трудно не согласиться.

Глава XVIII

Последствия и новые веяния

Кончились московские процессы. Шума наделали они много. Особенно в большом смятении оказались те, кто когда-то принадлежал к оппозиции, выступал против или высказывал несогласие с политикой партии и правительства. Все эти люди сразу же ушли в глубокое подполье, чтобы отсидеться там до лучших времен и избежать арестов. Советские люди с гневом и возмущением осуждали предателей и врагов.

Сложившаяся обстановка способствовала тому, что волна судебных процессов переместилась из Москвы на периферию. Она не имела там большого резонанса, но достигла таких размеров, что вышла из-под контроля партии и правительства. Повсюду стали выискивать изменников Родины, шпионов и диверсантов: в советских партийных и государственных учреждениях, на транспорте, в армии, промышленности, в сельском хозяйстве. Ежовщина охватила руководящие кадры с самого низа и вплоть до членов Политбюро.

Как было указано выше, в период с 1921 по 1953 год репрессиям подверглись не многим более 4 млн. человек, из которых около 600 тыс. были расстреляны или умерли. Цифры эти, конечно, еще сомнительны, несколько завышены, но и весьма значительны.

В те годы Ежов направил Сталину около 400 списков на арест, в которых значились многие крупные партийные и хозяйственные работники. Такая же картина имела место в республиканских, краевых, областных и районных масштабах. Не избежали этого деятели науки, культуры, средств массовой информации, литературы и т.д.

Нужно отдать должное Сталину в том, что он не единолично рассматривал материалы следствия и документы по этим вопросам, особенно связанным с арестами. Как правило, он направлял их на согласование членам и кандидатам в члены Политбюро и Центрального Комитета партии и только после этого выносил свое резюме. В отдельных случаях он избегал делать даже это.

По всем крупным следственным делам материалы выносились на решение Политбюро ЦК ВКП(б), как, например, в случаях с Зиновьевым, Каменевым, Рудзутаком, Тухачевским, Бухариным, Рыковым и другими. Обвинять Сталина в самоуправстве в таких случаях неправомерно, и это противоречит исторической справедливости.

В руководстве партии в то время сложился весьма твердый порядок, его придерживались строго и стремились к коллективному принятию решений по насущным вопросам, особенно когда дело касалось товарищей по партии. Обсуждения подчас проходили в дискуссиях, но в большинстве решения принимались единогласно. С другой стороны, все, что творилось в низах при массовом рассмотрении дел, несомненно, влекло и массу нарушений соцзаконности, порождало немало единоличных решений.

Поэтому обвинять только Сталина в проводимых тогда арестах и судебных процессах является сплошным абсурдом. Он не мог не доверять и не полагаться на мнение ближайшего окружения. И в этом отношении Сталин стремился быть на высоте своего положения, быть как можно более объективным, ибо информация, которую ему докладывали, была в высокой степени аргументированной и подтверждалась вескими фактами.