Холм демонов - Елизавета Абаринова-Кожухова

— А это еще что за лиходеи? — пристально глянул на собеседника Пал Палыч.

— Ну, это такие людишки, которые промышляют по ночам на кладбище. Раскапывают могилки, покойничков раздевают, берут себе что получше. Им-то уже ни к чему, а людям польза.

Пал Палыч посмотрел на Серапионыча с грустью:

— Мертвым-то оно, конечно, может, и ничего не нужно, но уважение к последнему пристанищу — это нужно нам самим. И что же за жизнь будет без этого?

— А чего? — спокойно поправил пенсне доктор. — Мы такой жизнью живем — и ничего вроде.

— Вроде, — скорбно покачал головой Пал Палыч.

Войдя к себе в номер, Василий застал обоих скоморохов — они расставляли свои новые приобретения, сделанные на золотые монеты из чудо-шкатулки. По преимуществу это были предметы театрального реквизита и мелкая мебель для повозки. В углу стояли три вместительных корзины, из которых доносилось лягушечье кваканье.

— О, вы уже и на болоте успели побывать! — похвалил Дубов.

— Купили, — пренебрежительно ответил Антип. — Оказывается, их здесь торгуют на базаре для галльских купцов, дабы те чувствовали себя, как дома.

Детектив отправил скоморохов на базар с двоякой целью — пустить в оборот как можно больше «лягушачьих» монет, а заодно узнать, что говорят в городе о насильственной смерти воеводы Афанасия. И было видно, что скоморохи явились не совсем «пустыми» — если Антип чинно ходил по комнате и перебирал многочисленные покупки, то Мисаила, кажется, просто распирало от желания поделиться новостями с Савватеем Пахомычем.

— Ну, так что новенького? — сжалился Дубов над Мисаилом. Тот тряхнул кудрями:

— О, весь город просто гудит!

— О чем — об убийстве воеводы?

— Какой там воевода! — театрально воздел руки к закопченному потолку Мисаил. — Свадьба, вот чем живет вся Мангазея!

— Постойте-постойте, какая свадьба? — опешил детектив.

— Какая свадьба? И он еще спрашивает, какая свадьба!

— Известно какая, — подключился к разговору Антип, — самой Пульхерии Ивановны!

— Что за Пульхерия Ивановна? — не понял Дубов.

— Как, ты не знаешь, кто такая Пульхерия Ивановна? — сочувственно изумился Мисаил. — Это же величайшая певунья всех времен и народов. Вот уже сорок лет она услаждает слух всех истинных ценителей…

— Пятьдесят, — кратко перебил Антип.

— Чего пятьдесят? — резко обернулся к нему Мисаил.

— Лет, как услаждает, — высокопарно ответствовал Антип.

— Кто тебе сказал такую чушь? — взорвался Мисаил. — Да, она, конечно, вдвое старше Фомы, но не настолько же!..

— Тихо! — пресек перебранку Дубов. — Расскажите мне спокойно и с расстановкой, что это за свадьба и почему о ней гудит весь город.

Скоморохи переглянулись, и Антип принялся объяснять Дубову, как несмышленому дитяте:

— Свадьба между прославленной певуньей Пульхерией Ивановной и городским певчим Фомой. Фома ей по годам во внуки годится, но это ничего; главное — любовь.

— А какая любовь! — не выдержал Мисаил. — О, сколь замечательную песню посвятил Фома своей невесте!

Скоморохи еще раз переглянулись и с чувством затянули:

— Ох ты гой еси, Пульхерия свет-Ивановна,Светик ты мой ясный, ты моя зазнобушка,Березынька моя белая, густолиственная,Рыбонька ты моя золоточешуйчатая,Заюшка моя быстроногая,Птичка ты моя среброкрылая…

Но так как сия возвышенная песнь не вызвала у Василия ожидаемого восторга, то скоморохи вновь перешли на низкую прозу:

— День свадьбы еще не назначен, но готовится великое торжество с народным гулянием за городом, на Ходынской пустоши. Вот бы поучаствовать! Мы бы показали там свое представление, получили бы какую-никакую прибыль…

— Ну хорошо, а что говорят в народе о гибели воеводы? — попытался вернуть беседу в нужное русло Василий.

Антип недоуменно пожал плечами:

— Да ничего не говорят. Кого может привлекать такая мелочь?

Мисаил добавил:

— Мы спрашивали у людей, но большинство даже не слышали об этом Афанасии, а для тех, кто слышал, весть о его кончине оказалась настоящей новостью!

— Да кому это важно, — пренебрежительно заметил Антип. — Вот если бы Пульхерию Ивановну…

Тут раздался требовательный стук в дверь.

— Да-да, заходите! — крикнул Василий, и в комнату вплыла хозяйка постоялого двора, пожилая и весьма крупная дама. Уже при первом свидании с ней, когда снимал номер, Дубов отметил, что она чем-то очень напоминает знаменитую актрису Фаину Раневскую.

— Вот зашла узнать, как устроились, — заговорила хозяйка низким и слегка прокуренным голосом, с подозрением косясь в тот угол, откуда доносилось радостное кваканье. — Не нужно ли чего… — И вдруг она покачнулась и упала прямо на табуретку, едва ее не сломав. Дубов и скоморохи бросились к ней. — Это вы… вы…

— Ефросинья!!! — хором завопили Антип и Мисаил.

— Милые мои… Милые… — повторяла задушевным низким голосом хозяйка. И, поднявшись с табуретки, она заключила обоих скоморохов в свои могучие объятия.

— Вы знакомы? — удивился Василий.

— И вы еще спрашиваете, знакомы ли мы! — с придыханиями произнесла Ефросинья. — Да я с этими засранцами тридцать три пуда соли съела!

— Мы раньше вместе скоморошествовали, — пояснил Антип, с трудом выбравшись из дамских объятий. И с грустью добавил: — Хорошее было времечко!..

— После той злополучной поездки в Белую Пущу всех разметало кого куда, — вздохнул Мисаил. — А между прочим, Ефросинья тогда воплощала самого князя Григория.

— Как сейчас помню, — радостно подтвердила хозяйка. Встав в патетическую позу, она принялась с выражением читать: — «Ну вот, к высшей пришел я власти, Удовлетворю теперь свои я страсти. Буду править не как Шушки, А по праву строгой руки. Чтобы не было угрозы престолу, Изведу любую крамолу», ну и так дальше. Столько лет прошло, а еще не все забыла… Савватей Пахомыч, — обернулась Ефросинья к Дубову, — можно, я уведу от вас этих обормотов? Нам так о многом нужно поговорить, так многое вспомнить…

— Да, ну конечно же, — улыбнулся Василий. — Только последний вопрос — вы узнали, где конкретно на базаре обитает Данила Ильич?

— Так у него мы и купили лягушек! — радостно сообщил Мисаил. — А его лавку легко найти — идешь по главному проходу до конца, а потом налево, а над входом нарисована огромная жаба.

— Идемте, идемте скорее, — торопила Ефросинья. — Я вас блинами угощу, чаем напою, а то и чем покрепче…

Царь-Городский Гостиный Двор представлял собой огромное деревянное строение, даже попросту очень большую избу. С трактиром на первом этаже и множеством комнат на остальных двух этажах. И все это строение было пронизано множеством запутанных коридоров и узких лестниц. В одном из темных грязных закоулков, пропахшем кислыми щами и кошачьей мочой, стояли двое половых в одинаковых красных рубахах и с одинаково прилизанными волосами с пробором посередке. Один из них, деловито попыхивая самокруткой, говорил: